Василий Титов, который был старше жены на целых четырнадцать лет, слыл общим любимцем. Художник, декоратор и дизайнер, он имел кучу друзей, обожал шумные застолья, отличался добрым нравом и невиданной щедростью. Если у него появлялись деньги, то Ирина знала, что их надо непременно у мужа забрать, иначе к вечеру он может остаться без копейки. Причем Василий не был гулякой, просто не знал цену деньгам, которые к нему, невероятно талантливому человеку, легко приходили и так же легко уходили, не задерживаясь в карманах.

Ирина долго терпела. Уговаривала. Упрашивала. Умоляла. Ничего не помогало. Стоило мужу только закончить очередной проект и получить гонорар, как тут же непонятно откуда слетались, как пчелы на сладкое, десятки друзей, родственников, приятелей. Рестораны, застолья, пикники, завтраки, ужины–все длилось ровно столько, на сколько хватало денег. Как только его кошелек пустел, всех как ветром сдувало!

Ирина Ивановна жила как на пороховой бочке. Девочки росли, денег не хватало, мать злилась, а муж, ничего не замечая, жил в своем мире творчества, фантазии и мечты.

Елена Федоровна, теща, в такие дни ходила по дому поджав губы. Сердито сыпала свое любимое: «Где умному горе, там дураку веселье. Дураков не сеют, они сами рождаются. Дурная голова ногам покоя не дает.»

Когда силы, смирение и терпение закончились, Ирина побросала вещи мужа в два чемодана и выставила их на порог.

Молодость и женская природа требовали свое, хотелось любви, но она, нарыдавшись в подушку, утром вставала с неизменным желанием все преодолеть самой, не допустить, чтобы девочки видели этот бедлам.

Так и прошла ее жизнь в этих трех комнатах.

Мать, Елена Федоровна, помогала изо всех сил, девочек взяла на себя, дом вела властной рукой. Постепенно все улеглось, как-то устаканилось, дочери подросли.

И очень незаметно подступил возраст, который, как известно, никого не красит. Появилась первая седина, побежали по щекам «гусиные лапки», исчез девичий овал лица. И поселилась в глазах неизбывная печаль – спутница одиночества.

Забот, как ни странно, не убавлялось.

Девочки закончили школу. Наташа, старшая дочь, поступила в медицинский институт, вышла замуж, родила ребенка, развелась. А Дарья, младшая, росла строптивой и своевольной.

Бабушка всякий раз после очередной выходки внучки хваталась за голову:

– Горе нам! В отца пошла. Такая же. Непокорная, норовистая, своенравная. Сладу с ней нет. Доброты отцовской в ней через край, меры не знает, без конца кого-то спасает или борется за справедливость.

– Мама, быть добрым и милосердным не так уж и плохо, – пыталась робко протестовать Ирина.

– Что ты понимаешь? – нервно отмахивалась мать. – Смотри, ей не скажи этого! Таким жить тяжело. Мир по-другому устроен: всех не обогреешь, не накормишь, не приголубишь.

Но Дашу переделать не получалось. Она не хотела никого слушать, жила по своим правилам, спорила с бабушкой до хрипоты и, лет шесть назад, съехала от них, получив в наследство от деда однокомнатную квартиру в соседнем подъезде.

Они, конечно, всегда были рядом, любили друг друга, но, уходя вечером к себе, Дарья облегченно вздыхала и счастливо закатывала глаза.

– Ой, пойду к себе, хлебну тишины. С вами тут с ума сойдешь! Все учите и учите, как пятилетних. Наташка, как ты тут живешь?

– Иди-иди, – смеялась ей вслед бабушка. – И не сбивай Наталью с толку, хоть одна из вас выросла разумной и спокойной.

Субботнее утро выдалось удивительно тихим. Ирина Ивановна сначала понять не могла, что ее так тревожит, а потом сообразила: обычно Дарья по субботам появлялась без предупреждения, внося в их спокойствие обычную смуту и привычное веселье.

Подождав часа полтора, Ирина Ивановна позвонила. Телефон дочери был недоступен. Набрала ее номер минут через сорок–никто не отзывался.

Забеспокоившись, она набросила на плечи шубку.

– Не теряйте меня, я схожу к Даше. Вернусь минут через пятнадцать.

В соседнем подъезде Ирина Ивановна остановилась перед знакомой дверью, отдышалась и нажала на кнопку звонка.

Никто не открывал.

Удивленная этим обстоятельством, она приникла ухом к двери, прислушалась. Нахмурившись, нажала еще раз.

Во второй раз повезло больше: раздался щелчок дверного замка, и дверь распахнулась. Ирина Ивановна уже приготовилась сделать дочери внушение, но тут же осеклась.

На пороге квартиры стояла чужая беременная девушка. Незнакомка в Дашином халате заинтересованно оглядела полную женщину в накинутой на плечи шубке. Ирина Ивановна ошарашенно отступила назад, но тут же, собравшись с мыслями, недовольно сдвинула брови.

– Вы кто? Вы что тут делаете?

– А вы кто? – насупилась девушка.

– Послушайте, это не вы мне, а я вам сейчас допрос учиню! Говорите быстро, кто вы такая и что тут делаете, или я сию минуту вызову полицию!

– Да что вам нужно? – растерянно поджала губы Оксана.

Ирина Ивановна, почему-то решив, что с Дарьей случилась беда, запаниковала.

– Где моя дочь? Что тут, вообще, происходит?

Оксана отошла в сторону, освободив дверной проем.

– Проходите. Не нужно никакой полиции.

Ирина Ивановна, подозрительно оглянувшись по сторонам, быстро вошла в квартиру.

– Где Дарья?

– Не знаю, – Оксана смущенно пожала плечами. – Не смотрите вы на меня как на врага. Я правда не знаю, где Даша.

– Так. – замотала головой Ирина Ивановна, отгоняя дурные мысли. – Быстро и внятно: кто вы, что здесь делаете и откуда знаете мою дочь.

– Я – Оксана, – девушка перекинула косу через плечо. – Даша вчера пустила меня переночевать. Утром я проснулась, а ее нет. Ушла куда-то.

– Странно, – Ирина Ивановна лихорадочно соображала. – Она ушла, а вас одну оставила в своей квартире?

– Не верите мне, да? – Оксана усмехнулась. – Но я же ничего не украла, не сбежала, не утаила, правда? Вот сижу здесь и жду ее.

– Понятно, – Ирина Ивановна кивнула, на самом деле ничего не понимая, молча прошла на кухню, огляделась. – А кашу кто варил?

– Я, – девушка обернулась к ней. – А что, крупу трогать тоже нельзя?

Ирина Ивановна только открыла рот, чтобы ей ответить, как дверной замок щелкнул, и замерзшая Дарья вошла в квартиру.

– Дарья, что ты творишь? – мать не дала ей ни минутки на оправдание.

– Мама? – дочь удивленно замерла с ботинком в руках. – А ты что тут делаешь?

– Это мы потом обсудим, а пока иди-ка сюда, – женщина подхватила дочь под руку и, затащив ее в комнату, закрыла за собой дверь.

– Мама! Ты с ума сошла? – Даша сердито высвободилась из ее объятий.

– Это ты, наверное, с ума сошла! Ты кого сюда притащила? Кто это? Что она здесь делает?

– Это девушка. Она беременная, если ты не заметила.

Я ей помогаю.

– Почему она у тебя в квартире? А если это воришка или преступница? Или наркоманка?

– Ма-ма, – терпение у дочери лопнуло. – Можно я сама разберусь, кого мне пускать, а кого нет? Что ты выдумываешь? Какая наркоманка с таким животом?

– Опомнись, – мать нервно постучала пальцем по лбу. – Можно подумать, наркоманки не бывают беременными.

– Мам, тебе не стыдно? – Даша поморщилась.

– Нет, мне не стыдно, – Ирина Ивановна окинула дочь грозным взглядом. – Я твоя мать, я переживаю за тебя! Прихожу к дочери, а тут не пойми кто бродит.

– Боже, – закатила глаза Даша, – это никогда не закончится! – Она обняла мать за плечи и подтолкнула ее к двери. – Перестань. Иди домой. Я приду попозже.

– А эта? – мать опасливо ткнула пальцем в стену, за которой сидела Оксана.

– Я разберусь!

Когда Ирина Ивановна ушла, Дарья вошла на кухню, где ее дожидалась девушка, и обессиленно ухнула на стул.

– Ты не обижайся, мама у нас беспокойная. Врач-невролог, этим все сказано. Да у нас, честно говоря, и бабушка не лучше–тотальный контроль!

– Да что тут обижаться? Все нормально, – отозвалась Оксана.

Даша налила себе воды, залпом выпила.

– Слушай, сейчас придет Зойка, и мы все поедем к нам больницу. Я с утра уже съездила в кризисный центр, договорилась. Они тебя даже сегодня готовы принять, представляешь?

– Страшно мне как-то, – Оксана вдруг вся сжалась, обняла живот руками.

– Под трамвай не страшно было, – усмехнулась Дарья, – а в нормальное заведение, где кормят, наблюдают, ухаживают и помогают, страшно? Ты и правда еще тот фрукт!

Оксана понуро пошла собирать сумку, но вдруг оглянулась.

– Я там до родов пробуду?

– Конечно. Это не тюрьма, не волнуйся. Там и гулять будешь, и в гости ходить, если есть к кому.

– А ты ко мне придешь? – встревожилась девушка.

– Можешь даже не сомневаться, – мотнула головой Даша. – У меня же наследственные гены–все всегда под контролем. Вот и ты теперь тоже!

Где-то через час они втроем уже ехали на метро. Не суетились. Не смеялись. Не разговаривали. Молча глядели в окна. Но думали каждая об одном и том же. О странностях судьбы. О бренности человеческой жизни. О силе человеческой любви. И об ее отсутствии.

Поезд мчался по тоннелю, попадая то в освещенную полосу, то в темную. То в день, то в ночь. Казалось, никогда не будет конца этой мистической череде тьмы и света. Черного и белого. Доброго и злого.

Глава 12

Прошел месяц.

Даше казалось, что время потеряло свою текучесть. Замерло, как ветер после урагана. Застыло, словно лед на реке после январских морозов. Окаменело, как лава вулкана после извержения.

Дни и ночи перемешались, утро и вечер потеряли свою четкость, закат и восход утратили свою значимость.

Все так навалилось, что молодая женщина едва поспевала делать самое необходимое: работала в две смены, потому что две медсестры нежданно-негаданно уволились из отделения. По вечерам и выходным занималась с племянницей Юлькой, которую сестра вдруг решила отдать в математическую школу, а главное, не сводила глаз с Оксаны, которая по-прежнему никак не желала становиться мамой.

Наступление марта Дарья и не заметила, тем более что он никак не отличался от ушедшего в небытие февраля.

Безликий, бесцветный и безгласный март пришел согласно календарю, вовремя, но своей робостью и безразличностью сильно разочаровал горожан.

Точно так же подмораживало по ночам, так же свистел в подворотнях ветер и ничуть не успокоилась злобная метель, которая то и дело бросала в окна пригоршни снега и засыпала город ледяным крошевом.

Оксана, поселившаяся в кризисном центре, прошла, наконец, полное обследование. Странно, но ее совсем не волновало состояние младенца. Она даже попросила обомлевшую от неожиданности медсестру не говорить ей, кто родится – девочка или мальчик.

Дарья тихо бесилась. Она понимала, что это дело только Оксаны, и изменить ничего нельзя, но несправедливость происходящего ее нервировала и распаляла. Зойка тоже переживала, но не показывала виду, понимая, что Даша и так взвинчена и сердита.

Подруги старались изо всех сил. Поддерживали Оксану, приносили всякие вкусности, забирали на выходные к себе, покупали мелочи, необходимые для девушки и ее быта.

Однажды, сидя в кафе в очередную субботу, Дарья кивнула на заметно подросший живот.

– Слушай, Оксан. Может, все-таки попробуем с Софьей твоей поговорить, а? Ну, человек же она.

– Она, во-первых, не моя, а во-вторых, я уже говорила, что ничего ей не скажу.

– Но это же неправильно, – Зоя покраснела от досады. – Это ее кровинка, понимаешь? Внук или внучка. Это важно.

– Нет, – отрезала девушка, упрямо поджав губы. – Сказать – значит, попросить помощи.

– А что в этом плохого? Это не преступление. И помощи попросить можно. И даже нужно.

– Нет, – Оксана строптиво дернула плечом. – Я сама во всем виновата. Ее сын меня не завлекал, не насиловал, не обольщал. Я сама этого захотела.

– Да при чем здесь это? – Даша даже кулаком стукнула по столику. – Что ты заладила: я сама, я сама. Его, кстати, никто не обвиняет, хотя ты была еще несовершеннолетней! Но, как бы там ни было, он тоже имеет право знать, что у него будет ребенок.

– Я сказала – нет!

– Вот ты твердолобая, – Дарья вышла из себя. – Как же ты жить-то будешь с таким характером?

– Проживу как-нибудь, – Оксана недовольно отвернулась к окну и надолго замолчала.