Но Толик всё равно закинул мужика на горб соседа, Таниного папы, поцеловал в щёчку Танечку и закрыл за ними дверь.

– Дома у себя разбирайтесь. Он – не он. А у меня праздник прерывается.

Пива у него оставалось всего литров двадцать. Огромный серый бидон. Праздновать, правда, пришлось продолжать снова одному, без друга.

Мужика уложили на кровать, за спинами гостей деревенских, перед которыми стол стоял с частично выпитым и съеденным, и пошли они с его родителями и Таниной мамой совет держать.

– Это не наш сын.– Сказал твёрдо отец Юры.

– Не, не наш. Наш в Алма – Ату улетел до обеда на дежурство ночное в «скорой помощи» – Вспомнила мама.

– А кто сегодня в девять сорок пять вечера домой в Алма-Ату летит? Забыли? – Пошла в наступление она же. Бойкая женщина. Выпила много. – Я, муж мой, жена сына Танька, трёшка друзей Юркиных, так?

– Не возражаю, – ответил муж Николай Ильич. – Пусть все летят, кто не против.

– Так регистрация на «ИЛ-18» за полтора часа, не за час начнётся, – почему-то испугалась Таня. – Надо ж собираться. Бегом надо бежать.

– А мы с мужем тогда послезавтра полетим. Сейчас у меня лично быстрая ходьба не получится.– Обрадовалась мама Юрия.– Родственники новые не прогонят?

– Да хоть жить оставайтесь!– Воскликнул Танин папа.– Хорошие вы люди. И водки много ещё.

Сели напоследок за столы всем коллективом. Поздравили молодую жену парой рюмок коньяка и тремя стопариками водки с началом изнурительной семейной жизни и со счастливым новым, шестьдесят пятым. Спели дружно «Ой, цветёт калина в поле у ручья», станцевали гопак вприсядку и танго «Серебряный дождь», после чего устали и прикорнули кто где находился. Гармонисты склонили головы на двухрядки свои, а ничего не имеющие пустые руки сложили на стол, а головы уронили на них.

Первым в семь часов вечера проснулась молодая жена. Он выспалась лучше остальных и сообразила, что на регистрацию они опаздывают. И не улетят, если не рванут через пять минут. Поэтому она опрокинула стол и создала неудобства уснувшим. Которые должны были спешить в аэропорт, трое друзей Юры. Но они не сразу про это вспомнили, а она им всё быстренько растолковала и все, одеваясь на ходу, побежали вниз ловить такси.

За ними, гонимые инстинктом «если кто-то убегает, то его надо догнать», бросились остальные гости, провожающие, в том числе очнувшиеся люди искусства – гармонисты. Такси ловили долго. Во-первых, таксисты в праздник работали не все. Точнее – начинали все, но по техническим причинам половина водил с пути сбилась и уехала по домам, чтобы хоть и с опозданием, но увидеть Деда Мороза, который привел под уздцы Новый год ко всем, кто, возможно, и не мечтал. Не ловилось такси, прямо скажем. Да и не сошедшим пока с трассы шоферам страшновато было останавливаться возле огромной толпы весёлых, танцующих под гармошки и пьющих на ходу водку незнакомцев.

– А бегом добежим! – крикнул азартно папа Юры и рванул вперёд. И хорошо, что двоюродный брат Тани Витя смог его догнать и развернуть. Поскольку аэропорт был точно на противоположном конце города.

Так они и бежали, теряя на ходу товарищей по двум праздникам. Многие выбывали по причине неуверенного перемещения ног и тел в целом. Другие прибыли в аэропорт, дыша как хрипят кузнечные меха, Отлетающие в полном составе. Четверо. И остающиеся родители Юры, два двоюродных брата Татьяны да проснувшийся в пути дядя из Покровки. Всего чуть более десяти человек.

– А регистрация на рейс в Алма-Ату закончилась, – радостно сказала контролёр на столе регистрации. С Новым годом всех!!!

– И что нам теперь? – протрезвел Николай Ильич, папа Юры. – Им с женой завтра в институт. Сессия зимняя начинается. У меня и жены приём больных с девяти. Мы кардиологи.Так мы позвоним и отпросимся на три дня. Но мы детей своих на Новый год поженили. Муж новенький уже улетел в обед. Он на «скорой» сегодня дежурит. И вот ко всем радостям такой злой пинок под зад. А молодая жена Таня – вот она. Летит с тремя дружками сына.

– Да ладно. Зарегистрирую. Билетики давайте, кто летит, – регистраторша заулыбалась. – Повезло вам. Рейс задерживается на неопределённое время. Погода в столице плохая.

Зарегистрировались.

– А можно в зал ожидания провожающие пройдут? Они не полетят. Честно. Им завтра всем на работу. У нас были и Новый год и свадьба одновременно! Настроение удвоенно прекрасное. И его всем готовы передать. Вот двое с гармошками. Пассажирам не скучно будет ждать. Песни попоём. Потанцуем. А? – спросила ласково Юрина мама.

– Да идите все, – девушка рассмеялась. – Пусть поют пассажиры. Танцуют пусть. Больше рейсов до утра всё равно нет. И начальство только к девяти прибудет. Идите, ладно.

И свадебная компания с песней про парней, которых так много холостых, ввалилась в зал ожидания.

Все ожидающие обалдели, поднялись с насиженных мест своих и окружили новых пришельцев. Папа Юры Кривцова достал из портфеля два стакана, водку, пачку печенья, и пошел по кругу. Печенье вскрыл, бутылку откупорил и стал по сто граммов наливать каждому.

– Молодожены, явитесь в центр круга! – призвал Танин папа. – Пусть люди пожелают вам чего-нибудь доброго. Вон сколько замечательных граждан с вами полетит! Ура молодым. Хотя мужа – то уже нет. Да…забыл.

Все, кто уже выпил, этого факта не знали и тоже рявкнули мужественными и пропищали женскими голосами «ура!». До кого очередь водочная не дошла, просто похлопали в ладоши.

– Горько!!! – истошно заорал из угла лежащий на двух газетках мужик в тулупе. Перед ним стояла бутылка портвейна и кусочек резаного сала на белой тряпице. – Я тоже со свадьбы лечу. Жаль, что не с вашей. У вас вон как весело. А мы вчера посидели до ночи, отоспались, а сегодня никакой  тебе свадьбы. Все разъехались. Один я оказался из Алма-Аты. Друг отца невесты. Он и позвал. Так я целый день в одиночку пью. Ненавижу короткие праздники. А свадьба – это минимально три дня веселья! Минимально!! Горько, короче!!!

В связи с нехваткой мужа целоваться с кем попало Таня не решилась, но бурные овации и возгласы типа «счастья вам и детей побольше!» всё равно носились ещё минут пять по большому залу ожидания. Только спортсмены-лыжники не кричали и не пили. Стояли молча позади всех и улыбались. Но песни пели со всеми. Такой хор получился слаженный, хоть на конкурс республиканский его посылай в полном составе.

Тут во входной двери зала возник большой мужчина лет сорока с хвостом. Он был одет в лётную форму и имел военный планшет, переброшенный на ремне через плечо.

– Внимание! – крикнул он.– Умолкли все! Я второй пилот вашего самолёта Горюнов. У меня есть для всех не очень приятная новость. Нам разрешили взлёт и потому я прошу всех идти в автобус, который повезёт вас к трапу.

– Так прекрасная новость! – обрадовался тренер лыжников. Значит перед соревнованиями ещё и поспят пацаны мои. Нам выигрывать надо.

– Ну, я не до конца сказал, – Горюнов поправил на себе шапку с длинной металлической эмблемой «аэрофлот» спереди, там, где под шапкой лоб. – Не шибко радостная новость, потому как непогода в Алма-Ате ещё хуже становится. Можно сказать – почти не видно полосы посадочной. Буран жуткий. И ветер боковой пятнадцать метров в секунду. То есть существует реальная перспектива того, что нам сесть не дадут и пошлют в Караганду.

– А как же Алма-Ата взлёт разрешила? Они что, дурные там, с мозгами у них беда? – крикнул улетевший в ботинках на три размера больше учёный Коля Журавлёв. Один из двух самых молодых докторов наук в СССР. – Мы против такого разрешения! Кто меня поддержит, товарищи?!

– Поддерживаем! – закричали все, даже те, кто не летел, а провожал молодых мужа с женой.

– А вы тут на кой хрен? Командир корабля у вас голоса не имеет? Возразить стесняется? Так в шею его гнать! – оторвался от бутылки и сала мужичок в тулупе, поднявшийся с газеток. Он громко шарахнул сорванной с головы шапкой об пол и пробубнил что-то матерное, но, что хорошо, неразборчиво пробубнил.

– Над нами начальство, – сказал грустно пилот. – Пишите ему коллективное заявление, что вы отказываетесь лететь в нелётную погоду в связи с большой опасностью для жизни. И будете жаловаться в Москву, если вас не послушает наше руководство.

– Ну, напишем! – крикнула одна женщина интеллигентного облика. Учительница, по виду.– А как бумагу передадим?

– По факсу телефонному передадим. Здесь в аэропорту есть, – летчик достал бумагу из планшета и авторучку. – Кто писать будет?

– Я напишу, – Коля Журавлёв взял бумагу и лист уложил на засыпанный обрывками билетов стол регистрации.– Я учёный. У меня грамотно получится.

– Но подписаться должны все! – крикнул Горюнов на весь зал.

– Подпишем! – вразнобой подтвердили все громко и пошли медленно к столу, где Николай творил жалобу суровую.

Сзади к Горюнову подошла стюардесса. Стройная, белокурая, в приталенном синем пальто со значком «аэрофлот» на груди.

– Руководитель полётов Лопатин только что позвонил диспетчерам и взлёт задержал на час, – тихо прошептала она на ухо Горюнову.

– Ну, мать иху! – сказал Володя, второй пилот, громко. – Всё одно жалобу отправим. А людей посадим в самолёт. Там подождём. Здесь и холодно, да и балки железные над головой клетку напоминают.

Он подождал пока все распишутся, а подписи свои оставили даже провожающие и гармонисты. Один только не расписался. Здоровенный парень в толстой спортивной куртке из команды лыжников.

– Да кто это читать будет?! – ухмыльнулся он зло. – Наше мнение большим тузам в управлении – писк комариный. Они только сами себя слышат. И то не все.

Но Володя Горюнов прочёл текст и ушел с бумагой в диспетчерскую. Туда, где факс можно отправить прямо в кабинет Лопатину.

– Прошу всех пройти в автобус и спокойно подняться по трапу, сесть на свои места. Билеты я потом проверю, – сказала милая стюардесса и первой пошла на улицу.

Через десять минут все уселись в кресла, входной люк защелкнули, потом бортмеханик включил магнитофон и в салоне стала плавать туда и обратно мелодия  адажио из балета Чайковского «Щелкунчик».

Так просидели час. После чего перед кабиной пилотов загудели строгие мужские голоса, один из которых отчётливо произнёс.

– Приказать Лопатину разрешить взлёт кроме меня никто из вас не сумеет. А я сумею. Пока долетим – не будет никакого бурана. И ветер сдохнет. Это ж Алма-Ата. Погода может через каждые полчаса меняться.

– Рискуем, Байрам, – озабоченно произнёс кто-то явно ответственный за полёт. Возможно, командир. Дверь кабины пилотов захлопнулась и слышен был только бессвязный гул голосов. Вышла в проход из-за шторы с приклеенными бумажными снежинками другая стюардесса. Красивая брюнетка с микрофоном.

– Сейчас пока не взлетаем, – сказала она ровным спокойным голосом. – Ждём разрешения из Алма-Аты. В спинках сидений газеты и журналы. Отдыхайте. Я думаю, что скоро разрешат лететь.

– Понеслась! – повторил уже однажды сказанное лыжник в синей куртке. – И был вечно бардак, и быть ему всегда. Страна Советов, блин. После такой нервотрёпки только первые места брать на лыжне…

Музыка кончилась. Стало тихо. Никто не кашлял даже. Все молчали. И было в этом молчании чистое золото надежды.

Которая умирает всегда последней. После всех.

Глава восьмая

Александр Максимович Лопатин уже три года жил человеком важным, прямо-таки незаменимым. Он руководил из Алма-Аты воздушным движением всего, что летало в зоне досягаемости диспетчеров его группы. Кроме птиц, конечно, всяких мошек и детских воздушных змеев. Он командовал бригадой диспетчеров, которая с земли управляла полётами и перелётами самолётов, вертолётов и даже воздушных шаров. Лётчики звали его полушутя «земным богом». Без таких, как Лопатин самим лётчикам работать практически невозможно. Опасно.