– Слышь, Максимыч, это я, Шарипов Байрам. Я сажусь в кресло борта 75158 командиром. Шувалов вторым, натуральный второй в салоне посидит, а мы летим домой. Готовь полосу и диспетчеров пугни, чтобы пахали на совесть. Ты ведь главнее меня – только пока самолёт в воздухе. А сяду я утром в кабинет свой в Управлении, тебя вызову, строгач влеплю и потом всё сделаю, чтобы ты до пенсии у нас не дотянул. Выгоним к едреней матери. За самоуправство и неподчинение вышестоящему руководству. Понял? Всё. На связи из самолёта. Мы взлетаем. Да сядем нормально, не ори! У меня тоже первый класс, как и у Мишки.

Он бросил трубку и выматерился.

– Сидел бы, мля, по-тихому старикан! Так ведь на тебе – ёжик с шипами колючими. Полёты, видите ли, мля, его только компетенция. Зажрался дед. Уволю, мля!

– Гробанёмся, Боря, – Шувалов сказал это медленно, отделяя каждое слово. – Я с Лопатиным с борта говорил. Он весь прогноз читал мне. Буран – стеной до утра. Туман до полудня следующего. Ветер после полуночи до тринадцати метров с левого от полосы бока. Мне-то ладно. Жаль не себя, а только пассажиров и машину. В семье лада нет из-за моей скотской любви к бабью. На могилку будет вдова ходить раз в год – и ладно. А ты только женился. Кайф пока. И ты сам себе его обломаешь.

– Да я чего и спешу так!!! – Шарипов расстегнул пуговицу на рубашке и ослабил галстук, – звонил четыре часа назад, два, час – так не берёт трубку.

– Может, телефон сломался? – Шувалов отвернулся и поглядел в потолок.

– С чего? – озверел Байрам. – У руководства Управления сломается телефон, так ремонтники быстрей скорой помощи прилетают. Иди, а я ей позвоню ещё раз и догоню тебя. Ты, Мишка, её ведь знаешь получше. Но что она – шалава, я-то раньше не знал, а ты и сейчас не скажешь. Да? Ладно, мля! Готовь машину. Взлёт разрешаю и полную ответственность беру на себя. Об этом под магнитную запись доложу с борта в порт Лопатину и начальнику Управления в самолёте напишу докладную, что лететь – это мой приказ. Ты приказа ослушаться не можешь по должности. Ну, давай.

Миша пошел отдавать распоряжение, чтобы пассажиры снова ехали в самолёт. Сказал сам. Все услышали.

– Взлёт разрешили. Через час ожидается изменение погоды, пригодное для штатной посадки.

Пассажиры что-то побурчали, но пошли в автобус. Тут и Шарипов прибежал. На красном от злости лице его бледнели пятна с трёхкопеечную монету и руки дрожали.

– Нет её, суки, дома! – прохрипел он. – Должна прийти скоро. Но гуляет же, падла, явно. Прибежит точно к прилёту самолета. Она же знает не хуже нас, что мы задерживаемся. И Лопатину звонила – сто процентов.

Он ругался на ходу, на него оглядывались, морщились и кривились. Какая- то женщина у большого окна даже язык ему показала. А Миша говорил бортмеханику и штурману, что делать. Стюардессам только ни слова не сказал. Им делать всё как всегда. Они и так знают. Вошли в кабину.

– Ты пока слева сиди на командирском, – сказал Шувалову Байрам. – А ты, Володя, пока будь со штурманом рядом. Я вместо тебя немного поработаю. Надо мне. Пригляжусь к приборам. Вспомню кое-что. Давай, Миха, запускай движки и на рулёжку. Там и прогреемся, на взлётке. Погода отличная тут.

– Уважаемые товарищи пассажиры. Командир корабля, пилот первого класса Михаил Шувалов приносит вам извинения за задержку рейса. Прошу вас привести спинки сидений в вертикальное положение и пристегнуть ремни. Наш рейс триста семь, Москва – Семипалатинск – Алма-Ата, продолжается. Время в пути два часа пятьдесят пять минут. В полёте вам будет предложен лёгкий ужин. Счастливого полёта! – Галина Сёмина отодвинула занавеску, вернулась к девчонкам и бросила микрофон на пачку газет, которую так и не успели разложить по сиденьям.

– Ты чего, Гал? – спросила Вера.

–Не говори другим, – Галина прошептала ей на ухо. – Морозит меня. Температура, наверное. Как-то не по себе, нехорошо как-то… Видно, заболею.

Машина прогрелась на полной мощности, Шувалов сорвал свой «ИЛ-18» с тормозов и через три минуты разбега он уже выходил на эшелон пятьсот, а за ним сразу на тысячу метров.

– Красиво поднялся, – улыбнулся ему Шарипов.

Миша Шувалов поднял вверх большой палец. Согласился.

****

В хвосте самолёта, прямо перед туалетом на трёх креслах никак не могли откинуть назад спинки сидений студенты второго курса нового Алма-Атинского института народного хозяйства Бахытжан Крыкбаев, Гена Лисовский да Игорь Гордиенко. Стенка туалета мешала. А парням просто позарез после буйной встречи нового года надо было спинки опустить и залечь почти в трёхчасовую спячку. Летели они на сессию зимнюю из города Аягуз, который на востоке, на самом краю пустынной Семипалатинской области. Сманил их на учёбу в этот институт на учётно-экономический факультет одноклассник Амирбек Боранбаев. В пятой Аягузской школе они отучились вместе с первого класса.

Но Амирбек был прилежным отличником, сыном зама председателя горисполкома, играл на домбре, гитаре и скрипке после курсов в Доме культуры. В самом начале шестьдесят третьего он вычитал в Казахстанской правде, что создан и набирает первых абитуриентов «Нархоз» в столице. А у Бахытжана, Игоря и Гены была мрачная перспектива – однажды попасться в руки милиции и сесть лет на пять. Они с восьмого класса «обносили» частные домишки и квартиры в пятиэтажках. Воровали только деньги, а больших сумм у жителей Аягуза не было, потому и отловить домушников на крупных или дорогих покупках милиция не могла. А ребятишкам на водку и закуску хватало. Как хватало и ума не ходить в единственный ресторан или заметные кафе. Пили дома у кого-то из троих, после чего шли в Дом культуры на танцы, где дрались с пацанами, живущими на левой стороне реки Аягуз, липли к девчонкам и покуривали с дружками анашу за углом ДК.

Амирбек сманил их веским аргументом. В год открытия институт будет набирать практически всех, кто на вступительные придёт. Факультеты должны быть заполнены, чтобы институт мог красиво выглядеть перед своим министерством. Бахыт, Игорёк и Геннадий ни черта не знали, учились на тройки, и то благодаря пофигистам-учителям, которые не желали показывать городскому отделу народного образования, что преподают они неважно, что двоечников много. А потому их и не было вообще.

– После института распределят вас обратно в Аягуз, – нарисовал хорошую перспективу Амирбек. – Меня отец приберёт в горисполком, а вы разбежитесь по хорошим местам. У нас от современных экономистов не откажется ни известный во всём СССР Аягузский мясокомбинат, ни наши маслозавод и шерстопрядильная фабрика, ни завод железобетонных изделий и пивзавод. Клёво же! Или на зоне хлебать баланду интереснее? Уговорил, в общем. И вот они после лихой пьянки летели сдавать экзамены за первое полугодие второго курса.

В головах было пусто после самогона и дешевой закуски. Но души их рвались к не такому уж и далёкому завершению студенческих мучений и поступлению на хорошие денежные должности в родном Аягузе. Только вот вздремнуть надо было, а спинки последних сидений упирались в стенку туалета и не ложились. Гена поднялся и пошел вперёд. Через один ряд и ещё на передних трёх рядах все места занимали парнишки в одинаковых синих тёплых куртках, в одинаковых полосатых шапочках вязаных с шишкой наверху. У каждого на коленях лежали одинаковые красно-зелёные длинные спортивные сумки.

– Мужики, – Гена стукнул крайнего по плечу. – Вы поменяйтесь с нами местами. Нас трое. И вас тоже. Только вы просто сидите, а мы с похмелья на сессию в институт летим. Нам маленько поспать надо. А кресла последние не раскладываются.

– Во, понеслась! – сидящий спереди крупный молодой мужичок в такой же одежде повернулся и уставился на Гену.

– Ну и чё? – прокашлял он, пробежав глазом по Генкиной фигуре сверху до низу. – А мы лыжники. На республиканское первенство едем побеждать. Мы Семипалатинские. А вы?

– Из Аягуза мы, – подошел Игорь. – Земляки. Вот как люди добрые из одного родного края дайте нам свои кресла. А то у нас тыквы трещат. А завтра экзамен и два зачёта. Поспать надо чуток.

– А ху- ху не хо-хо? – поднялся тот, кого Гена по плечу постучал. – Нам нужны удобные места и хорошее питание. Мы выигрывать у алма-атинских летим. И у кустанайских. Честь области на кону. А вы – дерёвня. Аягузская, шелупень. Живёте у черта в заднице, а понтов как у москвичей. Спи сидя, бляха. Тоже мне – шишка. Пошел куда всех козлов посылают!

Тут сзади пробил собой дыру в коллективе беседующих крупный студент Бахытжан и въехал с разбега грубияну в челюсть. Все в синих куртках подпрыгнули, ветром вылетели в кучу и стали доставать студентов кулаками, куда можно было достать. Аягузцы к этим развлечениям привыкли давно. Городок маленький, а амбиции у пацанов как и везде – великие. И стали они успешно отмахиваться. Кому-то нос разбили, кому-то губу. Зуб выбили одному. Как потом выяснилось – тренеру. Он разнять пытался. И кто зуб вышиб – в этой карусели никто бы не разобрал. Остальные пассажиры рядом закричали, не вмешиваясь, но кто-то всё же побежал к стюардессам.

Валентина и Галя прибежали, пытались уговорить молодых-горячих разойтись. Не вышло. Один спортсмен прихватил их под руки и отволок к занавеске.

– Тут сидите. А то кто-нибудь вам красивую внешность изменит на противоположную. Случайно.

И убежал махаться.

Галя пошла в кабину и рассказала всё Шувалову.

– Ты за автопилотом пригляди, – сказал Шарипов Володе Горюнову, второму пилоту. – А мы пойдём с Михой эту бригаду успокоим.

Они побежали к дерущимся и за метр до летающих беспорядочно кулаков остановились.

– Эй, я командир корабля, – крикнул Шувалов. – Разойдись немедленно! Вы мне центровку самолёта нарушаете. Законов физики не знаете? А ещё спортсмены да студенты! Завалимся в штопор – и ку-ку. Ваши соревнования, и сессия пятёрочная для вас накроются тазом медным. И даже могил не будет. Не соберут вас по кускам. Высота – восемь километров.

Шарипов всё же для убедительности крепко прихватил Гену за руку, а свою пронёс крюком мимо лиц лыжников и всадил большой кулак студенту в шею. Гена хватнул ртом воздух и завалился под ноги землякам.

Шувалов зацепил своей лапой локоть спортсмена и сдавил связки так, что лыжник охнул и присел, издавая хриплый стон.

– Я сейчас свяжусь с землёй, – Шувалов Миша говорил громко, чтобы моторы не мешали всем слушать. – Наряд милиции будет вас в порту ждать. Я и стюардессы видели, кто дрался. Вот драчунов я лично и сдам наряду. С ним и разбирайтесь. Хулиганство в летящем самолёте милиция особо строго наказывает. Все поняли? Сели, где сидели и чтоб ни звука. Или точно вызову в порт милицию.

И они с Шариповым пошли медленно в кабину.

– Ты ещё раз поговори с Лопатиным, – сказал Байраму Шувалов. – Попробуем сесть. Ещё час в запасе. Может, уйдёт туман. Только ты ему не угрожай. По – хорошему поговори. Ты ж умеешь. Лопатин – понятливый. Покружимся над бураном и туманом, а он пусть дырку для нас поймает. Чтобы сели.

– А ведёт нас кто? Диспетчера я знаю? – остановился Шарипов. – Может, мне его накачать ответственностью?!

– Молодой парень диспетчер сегодня у нас. Женя Макаркин. Три месяца работает, – вздохнул Миша. – Но, я слышал, он толковый, да не из пугливых.

Пассажиры некоторые разговор их слышали, но не поняли. Движки всё же забивали звук негромких голосов.

Шарипов сел в кресло, надел наушники и сказал:

– Диспетчер! Женя! Это Шарипов Байрам. Знаешь такого? Я веду самолёт. Посадка под мою ответственность. Шувалова я отстранил. Он не командир сейчас. Доложи Лопатину. Мы должны сесть. Ждите.

– Я Лопатин. Диспетчер и я тебя слышим. Пока погода не для посадки. Но хрен с вами. Летите, раз уж такое дело. На месте сориентируемся. Если невпротык будет погода – пойдёте на запаску в Караганду.

– Спасибо за понимание.