– Хозяин глиссады на частоте. Шучу. Диспетчер на связи. Один пять восемь – вы крепко черпанули, свалили с курса и эшелона, – Женя Макаркин, диспетчер, говорил спокойно, но громко. – Всё надо приводить в норму. Вы поскользнулись на ямах, эшелон сбили с заданного. Сейчас идёте на восемь, а уже должны были принять три тысячи. Это мой «прокол». Вырубал радиомаяки и застрял там. Короче, спускайтесь на эшелон три тысячи, с трёх через десять минут пойдёте в снижение носом на шесть градусов ниже линии горизонта. Это будет два километра. И там на горизонт подравняйтесь. А через пять минут при скорости триста сорок принимайте один километр по альтиметру. Идите по компасу «бычьему глазу КА – тринадцать» на семь градусов к северо-западу. Всего девять километров.

Там ложитесь на эшелон пятьсот метров и делайте коробочку вокруг Алма-Аты. И сразу занимайте эшелон пятьдесят метров. «Брейте землю» как штурмовик. На этой высоте болтанка совсем слабая. Выходите без радио по штурманскому секстанту на сорок три градуса северной широты и на семьдесят шесть восточной долготы. Это «точка». Начало полосы. Потом будем зачищаться на тонкости. На минутки, секунды. И «мослы» готовьте к выпуску. Автопилот выключить. Приборы тоже гасите кроме альтиметра, компаса и следите по гироскопу за тангажом и креном. Идите на рогах чётко по моей наводке. Штурвалы в руках! Как поняли? Приём.

– Я понял, Женя, – сказал Шувалов тоже по рации. – Но на левой чашке сидит Байрам Шарипов. Он правит нонче у нас. Он крупный начальник из нашего Управления. И сажать машину он взял на себя ответственность. Не имею права не подчиниться. Я ему рацию даю. С ним работай.

– Для контроля и управления гидравлической, электрической, топливной системами и системой поддержания нормальных рабочих условий мне нужны приборы-индикаторы, – нервно, запомненной цитатой из учебника по лётному делу, крикнул диспетчеру Шарипов. – На навесной панели, на мнемосхеме индикаторы показывают положение шасси, закрылков и предкрылков. По ним я вижу положение элеронов, стабилизаторов и интерцепторов. Как лететь без индикации? Садиться как? Я даже не пойму – шасси вышли или нет. Ты что, охренел там? Как тебя?

– Макаркин Евгений. А вы, если не умеете, то и не беритесь. Людей убьёте и машину, – диспетчер ровным голосом сказал то, от чего Байрам взбесился, отстегнул ремень и выскочил из кабины. Долго пил в кубрике любимую воду «Боржоми» из горлышка. Стюардессы убежали в салон, а штурман вместе с бортмехаником сделали вид, что высчитывают на линейке и по секстанту параметры спуска. Штурман для солидности, пока не ушел Шарипов, держал в руках своё высокоточное, хоть и старенькое, но грозное оружие «НЛ-10М» – логарифмическую навигационную линейку. Байрам вытер рукавом пот со лба, с перекошенным от злости лицом влетел в кабину, и схватил рацию.

– Слушай ты, Макаркин, мля! Я управляю лётным отделом в нашем Главном управлении. Поэтому командую тут я. А ты должен меня правильно подвести к полосе. Понял?

– Ну и командуйте в кабинете. Пока вы в воздухе, слушайте меня и Лопатина. Точка. Мне вы вообще не начальник. Я к вашему лётному отделу никак не пристёгнут. У меня один командир – Лопатин. Не будете меня слушать, погибнут люди. И вы с ними. Это понятно? Вы всё запомнили из того, что я говорил раньше? Выполняйте.

– Ладно. На земле поговорим. Ты, бляха, только начал работать и скоро тебя уволят. Ищи другое место.

– Посмотрим, – ответил Женя. – Кто и где место искать будет. Выполняйте мои указания.

Лопатин взялся за голову, сел на пустой стол и что-то тихо шептал.

– Опускаюсь на эшелон три тысячи, – рявкнул в рацию Байрам. – Пять минут прошло. По крену и тангажу выровнял машину. Опускаюсь на две, а через пять минут на тысячу. Снизился. Лечу пять минут. Пошел на эшелон пятьсот и делаю коробочку, пошел вокруг города опустился до пятидесяти метров и выхожу на заданные широту и долготу. На сорок три градуса севера и семьдесят шесть востока. Но земли не вижу.

Подошел штурман и сунул линейку под взгляд Шарипова.

– И что? – крикнул Байрам диспетчеру. – На линейке-то штурманской я градусы вижу. А как мне нос повернуть по этому курсу? Опускаюсь до сорока метров. Землю увидеть надо, чтобы понять – куда дальше и как. Ориентира нет. Прибор не пашет. Мы где?

– Я вас уже вижу в бинокль в районе центра города. Все ваши лампочки, фонари, мерцающие огни и фары работают, – диспетчер стал говорить ещё спокойнее и тише, – доворачивайте семь градусов на восток и ходу по прямой двадцать пять километров. Держите эшелон сорок метров и через восемь минут ловите взглядом прожектор. На подходе будете. Зелёный – значит снижайтесь ровно на три градуса вертикально каждые семь секунд. Скорость посадки сто восемьдесят. Ветер у земли – шестнадцать на секунду, нижняя кромка тумана сорок метров.

И вроде бы всё так, как требовал диспетчер, делал Шарипов. Только один Миша Шувалов видел, где перебор, а где недобор. Видел и молча выправлял шариповские ошибки.

Наконец Женя сказал.

– Вроде прилетели. Устойчиво держите сорок метров и идите прямо, ровно, смотрите на прожектор и ищите глазами полосу. Надо по долготе сместиться на восемь минут и три секунды. По градусам всё чётко. И по широте попадаете точно.

Миша потихоньку незаметно занял предложенную позицию, поскольку Байрам растерялся и крутил головой. Искал глазами прожектор. Наконец из «скворечника» вырвался острый и плотный зелёный шлейф света.

– Высота сорок. Земли не вижу. Свет зелёный наблюдаю. Но нет полосы! – голос Шарипова дрогнул. Миша крепче прихватил штурвал. Ждал ровно секунду. Самолёт ветром легко сносило вправо и малый крен на правое крыло чувствовался безо всяких приборов.

– Рога на себя резко. Оба рвите рули влево и вверх до упора, и пошли на второй круг. Полоса у вас проскочила левее на девять градусов, – Женя не закричал, а взвыл.

– Тягу рогов на себя и влево, рычаги движков до упора на всю мощь! – крикнул Шувалов в микрофон. Но и без него Шарипов услышал. Сверх сил своих заорал Михаил – И штурвал на себя до груди! Резко.

– Подъём пошел. Но чуть не чиркнули, – Женя выдохнул и закашлялся. Кричал громко. Поэтому, наверное. – Высоту вы, Шарипов, дали не сорок, а тридцать. Хорошо, что не двадцать. Там бы был «полный рот земли, дрова и гроб с колокольчиками». С двадцати метров «Ильюша» при скорости сто восемьдесят килем зацепится, взлететь невозможно. Делайте вторую «коробку» и снова на тот же курс. Я вас вижу на эшелоне сорок. Так и идите. Потом по три градуса вертикалки будем сбрасывать. Снижаться к полосе. Главное – глядите на землю. И прожектор не забывайте глазами ловить. Полоса будет чуть правее, чем сейчас было. На девять, повторяю, градусов.

Самолёт снова пошел по кругу на эшелоне пятьсот метров. И уже даже Лопатин в диспетчерской подумал, что Шарипов машину посадит. Первый блин был только немного комом и слегка подгоревшим. Но Байрам вдруг побледнел, успел сказать Шувалову, что теряет сознание от напряга, тут же сильно выдохнул и отключился, уронил голову на штурвал. Бортмеханик, штурман и второй пилот отнесли его в кубрик стюардесс и Горюнов с Мишей сели на свои места. Миша сказал второму пилоту.

– У нас на южной стороне облёта прилавки гор справа будут на пятнадцать километров в стороне. Поэтому снижаемся сейчас до сорока метров и идём под туманом. Тогда я на полосу знакомой дорожкой железно подойду.

– Я тоже подержу сорок метров. Вдвоём легче. На этой высоте тумана нет, но дует – я те дам! Пятнашка на секунду точно есть.

Самолёт завершал круг неровно. Его трясло, опускало и поднимало, движки выли так, будто прощались. Будто отвалятся сейчас. Перепуганный насмерть народ в салоне так истошно и страшно кричал, что даже привыкшим ко всему пилотам стало не по себе.

– Они, наверное, центровку сбили, – сказал Шувалов. – Вова, если они все убежали в хвост, то мы горизонталку на приземлении не удержим. Зацепимся за полосу задницей и на мослы уже не встанем. Иди. Глянь. Если что – грубо растащите всех, чтоб равновесие было хоть небольшое.

Горюнов выскочил в салон. На него с кресел кинулось несколько человек. Из последних сил они произносили со стоном одно слово – «Сядем?»

Расцентровки не было. Все сидели на местах, придавленные к креслам силами небесными. Многие были без сознания. С багажных полок продолжали сыпаться всякие предметы, запасные гидравлические шланги и отрывались пластиковые крышки от багажников. Володя побежал обратно, сбил с ног стюардессу Наталью и уже занёс ногу на высокий порог перед кабиной, как его кто-то схватил за плечи и с силой медведя рванул назад. Горюнов упал на спину и увидел, что Шарипов, пришедший в себя, стягивает с кресла Шувалова и пытается в него запрыгнуть. Он махал руками, повернулся и Володя по искаженному лицу Байрама понял, что тот рассудком подвинулся далеко и, может, надолго.

– Теперь разобьёмся непременно, – вслух подумал Горюнов, подпрыгнул, схватил со столика штурмана мегафон, ворвался в кабину и с большого размаха вогнал мегафон Байраму в шею. Тот снова вырубился. Володя выдернул его из кабины за ноги, бросил на пол и выматерился, показывая бортмеханику и штурману на длинное мягкое тело начальника лётного отдела.

– Руки и ноги свяжите ему хотя бы галстуками. Верёвок нет. И в кубрик стюардесс его отнесите. Быстро! – он перешагнул через Байрама и сел на свою «табуретку» второго пилота. – Всё, Миша, я его пришиб. Пусть меня судят, бляха. Вон зелёный луч. Надо сесть.

– Идёте ровно по широте и долготе. Сейчас полоса начнётся. Ищите белую линию по центру. Высота тридцать. Снижение на три градуса каждые две секунды. – хрипел Макаркин в рацию. – Сейчас касание. Через десять секунд.

В это мгновение машину та же потусторонняя рука резко толкнула вправо от широкой белой полосы, накренила правым крылом к снегу.

– Горизонт держи! – закричал Шувалов. – Рога на себя! Равняем машину и нос вверх. Угол атаки двадцать!

И они вдвоём заставили двигатели выжать из себя последние лошадиные силы, заставили нос подняться. Перестали видеть прожектор. Зато в глаза обоим брызнул яркий свет миллионов звёзд из других, возможно – потусторонних миров.