Внешняя среда не порождает преступление

Самый ранний комментарий относительно причинно-следственной связи между бедностью и преступностью принадлежит римскому императору и философу Марку Аврелию (121–180), который сказал: «Бедность – мать преступлений». А заявлению бывшего генерального прокурора США Рамси Кларка «Нищета – первоисточник преступности» скоро исполнится полвека. Выступая в Национальной комиссии по причинам и предупреждению насильственных преступлений, Кларк расширил перечень причин преступности, сказав о «четкой связи между преступностью и бедностью, болезнями, плохими жилищными условиями, отсутствием равных возможностей, расовой сегрегацией, несправедливостью и отчаянием»^[21]. Он провозгласил: «Следует побудить Америку к пониманию природы и причин преступности … и принять решительные меры по их устранению». Вслед за этим было принято множество государственных программ, направленных на повышение благосостояния людей, находящихся в удручающих жизненных условиях, о которых говорил Кларк. Несомненно, эти усилия принесли пользу многим людям и существенно облегчили им жизнь. Тем не менее преступность остается неразрешимой проблемой нашего общества. А фундаментальное убеждение в том, что причиной преступности является бедность, продолжает существовать.

Преступность не ограничивается рамками какой-то конкретной экономической, этнической, расовой или любой другой демографической группы. Большинство малоимущих не являются преступниками, но их немало среди состоятельных людей. Статистические данные Министерства юстиции за 2010 год показывают, что школьники из семей с годовым доходом в 75 000 долларов и более совершили почти в три раза больше краж, чем их сверстники из семей с годовым доходом менее 15 000 долларов^[22]. Так называемые «беловоротничковые преступления» не являются чем-то новым. Они стали объектом широкого внимания СМИ в конце XIX века и продолжают совершаться в наши дни. Хотя наибольшую известность приобретают самые скандальные случаи, в нашем обществе издавна присутствуют аферисты и жулики, охотящиеся на доверчивых граждан, включая собственных родственников. Они поступают так не из-за бедности или дефицита возможностей, а именно потому, что уверены в своей уникальности и возможности игнорировать законы, обязательные для всех остальных.

Тем не менее общепринятое мнение о бедности как причине преступности, бытовавшее в 1950, 1960, 1970 и 1980-х, продолжает существовать. В 2005 году Генеральная Ассамблея ООН заявила о «ловушке преступности и бедности», в которую попадают некоторые регионы мира^[23]. А в работе Джозефа Доннермайера и его коллег, опубликованной в 2006 году, указывалось, что преступности способствует «социальная дезорганизация»^[24].

В числе причин преступности называли и богатство семьи, в которой воспитывался ребенок. 15 июня 2013 года пьяный техасский подросток сел за руль и насмерть задавил четверых пешеходов. На суде его адвокат сказал, что юноша подвержен депрессивному состоянию под названием «аффлюэнца»^[25]. Он пояснил, что богатые и снисходительные родители были настолько погружены в собственные проблемы, что не ставили сыну никаких рамок. Соответственно, подросток не сознавал, что у проступков есть последствия. Разумеется, «аффлюэнца» не является реальным диагнозом и во многих кругах осуждается как «психологическая белиберда». Однако этот аргумент защиты сработал, и молодой человек не сел в тюрьму, отделавшись десятью годами условного срока.

В ходе двух последних десятилетий налицо небольшой сдвиг от мучительных раздумий о «коренных причинах» к выявлению так называемых факторов риска. Социолог Министерства юстиции США Майкл Шейдер отмечает, что, «потратив массу времени и сил на постижение единственной причины правонарушений, ученые в конечном итоге пришли к выводу, что таковой на самом деле не существует»^[26]. Вместо этого они применили к преступности подход, доказавший свою успешность в медицине, и выделили ряд факторов риска.

В 2011 году американский Центр по контролю и профилактике заболеваний (ЦКПЗ) выпустил перечень, озаглавленный «Факторы риска совершения актов насилия молодыми людьми»^[27]. В него вошли одиннадцать «личностных факторов риска», восемь «семейных факторов риска», шесть «социальных факторов риска» и шесть «территориальных факторов риска». ЦКПЗ специально оговорил, что «факторы риска не являются непосредственными причинами совершения актов насилия молодежью». В довольно беспорядочный перечень ЦКПЗ вошли практически все социальные и семейные неблагоприятные обстоятельства. Некоторые из этих «факторов риска» представляют собой жизненные ситуации, над которыми человек не властен, например «злоупотребляющие алкоголем и наркотиками родители» или «высокая концентрация малоимущих в месте проживания». Некоторые другие не следовало относить к «факторам риска», поскольку они описывают результаты. Например, «дружба со сверстниками-правонарушителями» не фактор риска. Это следствие выбора человека и характеристика молодых людей, совершающих преступления. «Антиобщественные взгляды и представления» не подвергают человека высокой степени риска. Слово «риск» в данном случае вообще избыточно, поскольку наличие у человека антиобщественных идей практически гарантирует, что его поведение будет наносить ущерб окружающим. «Участие в банде» предполагает занятие преступной деятельностью. Именно этим банды и занимаются, следовательно, это не фактор риска.

Вслед за идентификацией факторов риска ЦКПЗ перечисляет «защитные факторы», которые «ограждают молодых людей от рисков перехода к насильственным действиям». По сути, это антидоты факторов риска. Трудно понять, что нового содержит перечень защитных факторов ЦКПЗ, в который вошли такие пункты, как «высокий средний балл успеваемости», «позитивная социальная ориентация» и «прилежание в учебе». Не нужно быть социологом, чтобы понять, что в большинстве своем дети, которые хорошо учатся, дружат с сознательными сверстниками и делятся своими делами с родителями, вряд ли занимаются преступной деятельностью.

У человека может быть налицо масса факторов риска, и при этом он будет оставаться законопослушным гражданином. И наоборот – кто-то может совершать преступления при наличии многих и даже всех защитных факторов. Мне приходилось беседовать со взрослыми и подростками, которые занимались противоправными делами, хотя и демонстрировали следующие «защитные факторы»: «высокий уровень интеллекта», «высокая успеваемость», «религиозность» и «участие в общественной деятельности».

Наличие факторов криминального риска может стимулировать к самосовершенствованию и упорному труду. После многих лет работы я не перестаю удивляться как раз тому, что люди решают противостоять всем обстоятельствам и факторам риска, которые им преподносит жизнь. Я обследовал множество преступников, воспитывавшихся в обстановке нищеты и хаоса в районах, где оружие и наркотики можно было приобрести так же легко, как пачку сигарет. Им и их родным приходилось сталкиваться с трудностями, которые незнакомы людям из более благополучных семей. И практически у каждого из этих людей были братья или сестры с точно такими же факторами риска и проблемами, которые тем не менее не встали на путь преступлений. Многие из них видели, как их ближайшие родственники губят себя противозаконными делами, и сознательно выбирали для себя жизнь законопослушного человека.

Концепция факторов риска и защитных факторов применима, когда мы имеем дело с сердечно-сосудистыми или онкологическими заболеваниями. Но в том, что касается преступности, это старое вино в новых мехах. «Факторы риска» отбрасывают нас к мышлению, существующему уже много десятилетий и доказавшему свою несостоятельность.

Если считать, что бедность порождает преступность, то следовало ожидать, что экономический кризис 2008–2011 годов повлечет за собой взрывной рост количества преступлений. На самом же деле, к вящему замешательству криминологов, экономистов и политиков, число убийств в США упало до самого низкого уровня с 1964 года (следует заметить, что после биржевого краха 1929 года преступность также резко понизилась). Существенно снизилось и количество ограблений. Как заключил обозреватель газеты The Washington Post Ричард Коэн, «свежая статистика преступности убедительно свидетельствует о том, что плохие времена не обязательно порождают плохих людей. Их порождают плохие личные качества»^[28].

Не так давно в научной литературе появился новый поворот сюжета о кажущейся связи между бедностью и преступностью, а именно, что преступность является причиной бедности. Например, если на дом человека нападают, грабят ценное имущество и калечат его самого, то экономические последствия этого будут скорее всего печальными. Помимо утраты собственности, этот домовладелец не сможет работать несколько недель или месяцев, ему придется оплатить дорогостоящее лечение, а затем направить скудные семейные средства на установку систем безопасности.

Изменения в конкретной среде могут понизить вероятность преступных проявлений. В статье в газете The Washington Post за март 2013 года рассказывалось о том, что в холодную погоду люди выходят из своих машин, не выключая двигатель^[29]. По мнению сотрудника полиции, оставить ключи в замке зажигания – значит «предоставить прекрасную возможность любому из прохожих сесть в нее и уехать». Архитекторы, проектировщики и строители могут создавать безопасную среду, используя такие превентивные меры, как яркое уличное освещение, установка ригельных замков и полностью просматриваемые общие территории. Например, проектировщики вашингтонского метро избегали колонн и углублений в стенах, где могли бы прятаться злоумышленники.

Но преступник находит для себя возможности, где бы он ни был, даже в тюрьме. Если в данной конкретной обстановке совершить преступление затруднительно, он отправится куда-то еще. Попытки изменить преступников путем изменения обстановки остаются обреченными на неудачу.

Биологические факторы могут вносить свою лепту, но биология – это не судьба

В конце XIX века итальянский врач Чезаре Ломброзо объявил, что некоторые люди рождаются преступниками в силу устойчивых наследственных факторов. Он рассматривал преступников как биологическую аномалию, своего рода дикарей в цивилизованном обществе.

В 1924 году в Чикаго восемнадцатилетний Ричард Лейб и девятнадцатилетний Натан Леопольд зверски убили четырнадцатилетнего Бобби Фрэнкса. У этого преступления были все признаки бессмысленного убийства «ради острых ощущений». В речи на суде их адвокат Кларенс Дэрроу призвал не приговаривать молодых людей к смертной казни, назвав это преступление «деянием незрелых и нездоровых умов». В 1961 году психиатр Джордж Томпсон писал, что изучение психопатов «показывает наличие болезни мозга в 75 процентах случаев»^[30]. А в 1972 году профессор социологии Кларенс Джеффри предрек «крупную революцию в криминологии» в будущих десятилетиях по мере того, как будет достигаться более ясное понимание биологических аспектов поведения^[31].

На протяжении многих десятилетий считалось политически неправильным даже задумываться о том, какую роль могут играть в преступном поведении биологические факторы. Это было вызвано опасениями, что выявление криминальных генов может привести к селекции и генной инженерии, рецидиву нацистской евгеники. Теперь же, с появлением новой научной области – нейрокриминологии, пророчество Джеффри 1972 года можно считать сбывшимся.