Спустя годы, когда я уже был взрослым, я как-то побывал там, около дома, где прошло мое детство, и на той самой лестничной площадке. И, несмотря на все страсти, которые там когда-то кипели, что-то в душе шевельнулось. Чувство былого счастья. Даже благодарности за то время, а кому или чему – не знаю…

Страсти кипели не только на лестничной площадке, но и в моей собственной юношеской жизни, и историй можно рассказать не на одну книгу.

Однажды я повздорил с мужиком в кафе «Глобус», и что-то более ерундовое трудно даже вообразить. Это кафе располагалось недалеко от моего дома, я там часто бывал. И вот как-то раз повстречался мне там подвыпивший мужичок. Он расхаживал по кафе и вел себя как самое настоящее быдло – хамил посетителям и персоналу, причем ну очень грубо. Мое понимание справедливости в тот момент заключалось в том, что, по представлениям нормальных людей, в таком месте так себя вести нельзя. И я ему сделал замечание, призвал его вести себя поскромнее.

На мою просьбу он отреагировал крайне болезненно, сказав, что вышвырнет меня из кафе и что я вообще никто, чтобы делать замечания ему, великому.

Я чего-то подобного и ожидал (ответный наезд – самое логичное, что может быть в такой ситуации) и предложил продолжить дискуссию на улице. Мы вышли, я по привычке сделал ему заднюю подножку, но этого оказалось недостаточно – дебошир не успокоился, пытался вырваться и встать, крыл меня отборным матом. И мне ничего не оставалось, кроме как врезать ему разок-другой по его хамской физиономии. Он ушел в аут, и я на секунду даже испугался – не отправил ли я его в такой аут, из которого не возвращаются? Приехала полиция, но мужик, к счастью, остался жив, даже не сильно пострадал.

И оказалось, что этот быдлан – отец моей бывшей одноклассницы. Она мне сразу написала: «Ты мразь, избил моего отца…»

Пришлось объяснять в ответ, что мразь тут вовсе не я.

Потом приходили полицейские, говорили с тренером, но каким-то чудом я вышел сухим из воды. На меня вообще, как правило, не писали заявлений, и почему так – не понимаю. Может, жалели, а может, не хотели шумихи… Но один раз все же настрочили. Причем прилетело откуда я вообще не ждал. Ситуация была безобидной: мне было шестнадцать, я поругался с какой-то теткой на лестничной площадке, а она нажаловалась в полицию, будто бы я ее избил, хотя этого не было и быть не могло: при всей своей юношеской отмороженности я никогда бы не поднял руку на женщину.

К счастью, все обошлось, хотя к детской колонии я тогда действительно был близок. Но вот стоило мне начать «месить людей в кашу» – и все полностью сходило с рук. Шли однажды в компании с дискотеки, забежали в подъезд погреться – и тут вышла какая-то дура, иначе не назовешь, и начала на нас орать.

– Да мы сейчас немножечко погреемся и дальше пойдем, – пытался я успокоить ее. – Мы даже не курим тут.

Она от этого почему-то взбесилась, ушла в квартиру, а вернулась с каким-то мужиком, вооруженным бейсбольной битой. Мужик сразу полез на нас. Выбора не оставалось – пришлось ему втащить. А биту мы на память прихватили с собой, в качестве трофея.

Вспоминаю сейчас такие эпизоды – и мне становится действительно страшно.

Ведь мы легко могли кого-то убить и даже не заметить этого. Бросил я человека, он ударился головой о ступеньку или камень – и все. Смерть.

Убил бы и до сих пор сидел бы в тюрьме. Разве мало бывает случайных встреч, после которых одна жизнь прерывается, а другая ломается?

И таких историй, в которых меня просто чудом проносило, было множество. Поэтому и считаю себя везунчиком – ведь все могло сложиться иначе.

Вспомните историю известного бойца Расула Мирзаева. Он парню буквально пощечину дал, один удар. Тот упал и умер: трагедия. А сколько у меня людей падало! Я даже на голове у кого-то прыгал, но с обладателями этих голов не случалось ничего трагичного.

Конечно, били и меня самого. Причем не только в юношеские годы, но и в детстве, что тоже сказалось на моем восприятии мира. Одну историю я запомнил навсегда. Мне было лет десять, я гулял с одним моим товарищем – вообще говоря, довольно странным пареньком. Гуляли мы далеко, на другой улице. Зашли на территорию детского садика посидеть – тогда все тусили на детских площадках, верандах садиков, качелях и тому подобном.

Тут появилась бабка, стала на нас орать, выгонять нас. А мы дети, нам весело, хиханьки да хаханьки. И тогда она нажаловалась компании каких-то откровенных ушлепков, бухавших у подъезда.

Они подорвались и погнались за нами. Мы, перепугавшись, побежали в разные стороны. Как-то нам удалось оторваться, я уже шел к своему дому. Мимо ехал на велике какой-то парень, остановился и спросил:

– Ты чего? Случилось что-то?

Я объяснил, что за нами гнались. Он мне посочувствовал.

– Знаешь что, – говорит, – давай-ка подвезу тебя до дома. Так безопаснее.

Я сел к нему на раму велосипеда, мы поехали. И смотрю я – куда-то не туда едем.

– Куда это мы? – спрашиваю.

– Все нормально, мы просто путь срежем, тут покороче…

Словом, привез он меня прямо к этим ушлепкам, от которых мы убегали, – он из их компании был. Самые настоящие дворовые отморозки, на голову отшибленные.

Их главный задал мне только один вопрос:

– Ну что, бабушку, значит, обидели?

– Да никого мы не обижали, мы просто пошути…

На этом разговор закончился – он со всей силы вмазал мне кулаком в лицо.

Били меня по-настоящему, зверски, всей компанией. Домой я приковылял весь синий.

Наверное, это тоже повлияло на мои дальнейшие поиски справедливости всегда и во всем. Ведь нельзя бить детей, даже если они шутят над кем-то. Вообще нельзя бить детей, никаких и ни за что. Так всегда было, и я всегда это знал. Но выяснилось, что этого не знали, да и не хотели знать отморозки, способные после жалоб какой-то выжившей из ума бабки не в шутку, а по-настоящему избивать ребенка.

Я, десятилетний, лежал на земле, голову заволокло туманом, из глаз сыпались искры от ударов этих козлов.

И одновременно я же как будто стоял рядом, и у меня словно не было ни возраста, ни боли. Какой-то другой я смотрел на них со стороны и безмолвно, отчаянно вопил:

– Вы что?! Это же неправильно! Как можно бить ребенка???

Но даже если бы это кричал тот я, что лежал на земле и тщетно пытался защититься от их ударов, они бы меня не услышали, потому что слишком уж громко орали:

– Это! Наша! Бабушка!!!

Как будто это что-то меняло.

Я вернулся домой, и родители, увидев меня, были шокированы. Потом повезли в больницу. Я так никому и не признался в том, что именно произошло.

Если сегодня случается что-то подобное, то это попадает на камеру, вызывает резонанс. Соцсети, блогеры, журналисты, телепередачи, возбуждение дела, постановка его на особый контроль…

А тогда это было в порядке вещей. И не только из-за отсутствия камер наблюдения.

Избили ребенка и избили.

Глава 2. Мои замечательные

Несмотря ни на что, детство у меня было неплохое. Во всяком случае, по меркам тех лет. Родился и вырос я в Зеленогорске, это маленький закрытый городок. Причем закрыт он до сих пор, из-за градообразующего предприятия – электрохимического завода. И все в Зеленогорске было какое-то одинаковое: улицы, дома, детские площадки. И люди. Кто-то работал на заводе и казался чуть покруче остальных – зарплаты побольше, какая-никакая стабильность. А кто-то работал в других местах, вроде рынков или тех же детских садиков, и жил попроще. Но на самом деле почти все существовали примерно одинаково небогато. У нас был «Москвич-412», зеленый такой, и по местным меркам это считалось весьма неплохо.

У нас были сады, выращивали картошку, огурцы, помидоры, ягоды разные…

Детство – оно везде детство, и мы, как и мальчишки и девчонки по всему миру, веселились, мяч гоняли, играли в прятки.

Ребенком я был весьма своеобразным: спокойно мог подраться, нагрубить кому-то, но при этом был абсолютно домашним мальчиком. Друзья собирались гулять, звали куда-то, а мне не хотелось: дома было хорошо. Мой старший сын сейчас, кстати, такой же. Ну а мама меня, конечно, постоянно на улицу выпроваживала, как и все мамы мира.

При этом у меня были друзья на улице, относились они ко мне хорошо, но выходить все равно не хотелось. Я как-то не любил новых людей, новые сборища. И на дзюдо я попал скорее случайно: это был один из тех редких эпизодов, когда меня удалось куда-то вытащить за компанию. Ребята из двора записались на дзюдо, рассказали мне – и я тоже решил ходить. Ведь все было рядом, удобно. К тому же мне нравилось то, что я всего семилетний – а уже сам хожу в спортивный зал.

Когда я впервые пришел туда, оказалось, что тренер Александр Степанович Трифонов уже набрал группу.

– Ты вот что, – подумав, сказал он. – Посиди пока, посмотри. Тут пацаны уже год почти занимаются, и ты как-то получаешься ни туда ни сюда.

Я сижу, смотрю. Потом на следующий день пришел и снова сижу, смотрю. Ходил так неделю, и тренеру это, видимо, надоело:

– Давай-ка в строй, будешь заниматься.

Всего через два месяца я уже участвовал в первых соревнованиях и сумел победить. Александр Степанович стал уделять мне больше внимания. Так дзюдо стало важной частью моей жизни.

Моя мама, Ирина Андреевна, долго работала на молокозаводе, потом на почте. Там я ей иногда помогал, газеты носил. Отец, Николай Николаевич, – водитель. Очень своеобразный человек с золотыми руками: все что хочешь может сделать. Надо – машину починит, кран отремонтирует, попросят – и кухню соберет. Я же вообще не такой, у меня руки из одного места растут.

Папа не самый активный человек, но на моих соревнованиях бывал и очень переживал за меня, даже знал моих основных конкурентов. Тем не менее мы с ним в то время не были так уж близки, общих хобби не находилось. В школу мою папа, например, никогда не заглядывал. Спортом он не занимался – работа, дом, работа. Но тогда так почти у всех было. Сейчас по-другому принято, отец в воспитании активно участвует: я, скажем, про своих детей знаю все, со всеми воспитателями знаком. Мой же отец ни разу не встречался с тренером, который работал со мной десять лет. Сегодня мы, конечно, намного ближе, чем в моем детстве.

Отец не был особо общительным, хотя изредка и приходил с нами пить чай. А вот мама – напротив: мы много разговаривали, я все ей рассказывал. Наверное, такая семья была даже в своем роде гармоничной. Все основное в моем детстве было связано с мамой: она переживала со мной все сложности, всем интересовалась, везде ходила.

Я очень не любил детский сад. Сменил их уйму, меня почему-то прикрепляли в разные места, но мне нигде не нравилось. Я все время ныл, просил забрать пораньше. Даже фотография есть, где я плачу, потому что думаю, что меня не заберут. В раннем детстве я вообще был плаксивый, но не всегда хныкал без повода.

Воспитательница Светлана Адвидовна запомнилась мне не только странным отчеством, но и своим кулаком. Мне на рисовании не давались крыши у домиков. Все получалось хорошо, а крыши выходили кривыми. Светлана Адвидовна мне объясняла, я пытался спорить, а она тюкала мне кулаком по лбу. Я был маленький и по незнанию вполне допускал, что художников именно так и принято воспитывать, но чувствовал себя не очень здорово.

В общем, с садиками связаны только неприятные воспоминания. Более неприятными для меня были только поездки. Шел первый год наших занятий дзюдо, летом всех нас повезли в лагерь «Жарки». Там я ныл каждый день, и в итоге родители забрали меня оттуда раньше срока. А потом мы должны были поехать на речку и жить в палатках. И я до последнего не мог определиться, хочу ехать или нет. Собрали вещи, что-то поесть в дорогу, пришли с мамой на остановку автобуса. И я все никак не мог решиться, начал канючить.

К тому времени, когда все уже уселись в автобус, наш спор был еще в самом разгаре. Подошел Александр Степанович:

– Ну ты чего? Тебя только ждем!