Как только я вошел в проем, оставшийся без двери, – обнаружил, что угадал. Стоит сказать, я не так уж и часто проделывал подобное – забирался внутрь, в смысле. Во-первых, как ни крути, заброшенные здания зачастую ветхие, любой неосторожный шаг способен вызвать обрушение пола, потолка, а то и лестничного проема или какой-нибудь подвесной конструкции. Во-вторых, в таких местах часто находили пристанище люди, которым негде больше было жить, – отверженные и неудачники мира, который не нуждался в них и делал все возможное, чтобы загонять их все дальше и дальше в нищету. Присутствие этих живых призраков оказывалось слишком навязчивым и нестерпимым, слишком сильно напоминало о чем-то, что следует игнорировать любой ценой… ведь эти призраки не просто оборванцы, которых все остальные оставили позади, но и граждане будущего, которое ожидает все империи, населяющие эту землю, не говоря уже о неминуемом падении тех хрупких родных земель из плоти и крови, в которых обитает каждый из нас. И хотя я уже сделал несколько психологических шагов в их отчаянный мир, я испытывал слишком сильный страх перед этими не по годам развитыми обитателями забвения, чтобы свободно гулять в их чертогах.

В-третьих, грустные и безмятежные удовольствия, ведшие меня в эти старые здания, были более интенсивными издалека, в наводящих на размышления панорамных снимках пустынных пейзажей, а не в чрезмерно четких крупных планах отчаявшегося пьяницы или наркомана, мочащегося на стенку.

Тем не менее есть структуры, которые затягивают вас, приглашая погрузиться в себя, погрязнуть в их разлагающихся чудесах. С первого посещения заброшенного склада, который я уже сфотографировал снаружи, я понял, что это именно такое сооружение, хотя бы потому, что внешний вид мало чем привлекал: невзрачная оболочка скрывала историю и тайну от стороннего наблюдателя. Я почти дрожал в предвкушении, хотя и знал, что это пройдет, – загадка заключалась в закрытости, а будучи открытой, уже не заманивала, лишь знание и неудовлетворенность (и, как следствие, нищету) после себя оставляя. Брошенный склад не был исключением, мало чем отличаясь от стандартной достопримечательности человеческого мира.

Что ж, по крайней мере, внутри никто не жил. Ну или я никого не увидел. Здание оказалось довольно надежным и прочным, стальные лестницы не отваливались от стен, я спокойно мог прогуляться по ним вверх-вниз. Помимо обычного ассортимента со свалки – бутылок из-под крепкого спиртного, изношенных покрышек, каких-то деталей и железок, – в комнате на верхнем этаже склада я нашел картотечный шкаф. В его ящиках оказалось несколько квитанций с чернильным штампом некой «Фабрики реквизита Мерфи», которая, очевидно, когда-то хранила свое добро здесь. После дальнейших исследований я обнаружил среди темных остатков рухнувшей стены некоторые предметы, а именно: 1) две левые руки манекена и 2) пару очень грязных и очень больших перчаток, каждая с четырьмя пальцами, смахивающими на сосиски: уместная, но странно неудобная бутафория, чтобы выдать себя за мультяшного персонажа вроде Микки Мауса.

Как загадочно и нелепо, что во сне мой мозг отбросил отчлененные руки манекена, которые я нашел достаточно очаровательными, чтобы взять с собой домой, и воспроизвел в моем кошмаре о Ричарде те самые перчатки неестественного размера, которые я отнес на первый этаж и бросил там – еще один сувенир для разочарования будущих экскурсантов.

Шагая домой, я миновал множество теней, отбрасываемых высокими гостиницами, кинотеатрами, торговыми центрами и офисными зданиями, каждое из которых во времена оны было до краев наполнено мечтами о будущем, а теперь напоминало оставленный всеми с неожиданной поспешностью корабль. Подобное кладбище могло теперь привлечь только меня со своим дешевым фотоаппаратом. Сумерки клубились в просветах между зданиями, освещая верхушки высоток янтарным светом – цветом заходящего солнца и умирающих миров.

Ночь, последовавшая за этим днем, была короче, чем должна была быть, потому что меридиан, на котором я жил, обязался перейти на «верное» время; для меня единственным практическим последствием всего этого было проведение остатка весны, всего лета и пяти недель осени в попытках наверстать упущенный час сна. Было дело, я оправдывал в своих глазах переход на летнее время – трюк, призванный компенсировать то, что мы на самом деле не знаем, как манипулировать часовым механизмом нашей Солнечной системы, – тем, что это «хорошо для бизнеса».

Перед тем как пойти домой, я зашел в закусочную «Метро», чтобы повидаться с

Лилиан

– Хорошо для бизнеса? – повторила она скептично. – Что-то сомневаюсь. Видишь кого-нибудь, кроме себя, в моем заведении? Как по мне, лишний час солнечного света не меняет ровным счетом ничего. Может, для других оно – иначе. Не знаю.

Говоря со мной, Лилиан смотрела на две оторванные у безвестного манекена руки, лежавшие на табурете рядом с моей. Из-под прилавка она достала коричневый бумажный пакет, в который складывались заказы на вынос.

– Пожалуйста, убери эти штуки у меня из-под носа, – попросила она, вручая мне заказ.

– Извини, Лил, – сказал я, хватая пакет за «горло» и сдавливая его покрепче, – но я не знал, извиняюсь ли за то, что опрометчиво приволок грязный мусор в чисто вымытую общепитовскую обитель Лилиан, или за то, что каким-то образом расстроил ее, явив эти искусственные части человеческого тела. Я подозревал, что причина была во втором, но не стал вдаваться в подробности.

– Ты делал какие-то еще снимки старых зданий для своей книги? – спросила она.

– Ага, – тихо произнес я, повернувшись к окну закусочной. Мне было трудно, почти болезненно, повторять ложь о «моей книге» для Лилиан, но что я мог еще сказать? Что меня тянет к этим заброшенным зданиям, потому что (голос начинает дрожать)… потому что они переносят меня в мир (дрожит все больше и больше)… мир, который является полной противоположностью этому (голос дрожит до кульминации)… этому, где моя слабость и мой страх обрекают меня проводить (неудержимая, маниакальная дрожь)… целые недели, месяцы, годы и годы на работе… работе… работе?

– Не понимаю, – сказала она со вздохом. – Есть так много милых уголков, которые можно сфотографировать. Кстати, мне до сих пор непонятно, почему ты живешь наверху: меня устраивает, что жилец платит вовремя, да, но даже я сама живу в лучшем районе, чем этот. И ты мог бы жить, где хочешь.

– Что я должен ответить, Лил? Считай, я пристрастился к твоей кухне.

Пока она наполняла две чашки кофе (она уже знала, что для меня это стандартный заказ), я задавался вопросом, боятся ли ее подчиненные так же, как я сам – Ричарда. В конце концов, суть бизнеса везде одинакова, а она была владельцем, генеральным директором и единственным акционером многолетнего предприятия под названием «Metro Diner». По моему мнению, она была не менее жесткой, чем Ричард, и в каком-то смысле – такой же проницательной. Возможно ли, что в этот момент я обменивался любезностями с пожилой чернокожей женщиной, которая, если не считать внешности, нисколько не отличалась от Ричарда Бастарда, Ричарда Злого? Мне нравилась Лилиан, но я знал ее только как клиент, что делало меня лишь небольшим ручейком в реке денег, которые ей требовались.

– Ты так и будешь просто смотреть на кофе? – спросила она.

Застигнутый врасплох, весь в своих мрачных мыслях, я улыбнулся и сделал глоток кофе без кофеина.

– Хороший. На вкус прямо как настоящий, – сказал я и – на этот раз – не солгал.

– В приготовлении сносного кофе нет ничего сложного, – отмахнулась Лилиан.

И в ее словах я почти нашел ответ на вопросы о Лилиан и ее бизнесе. Потому что никто не заставлял ее ни подавать такой хороший кофе, ни готовить превосходные меню с такой тщательностью, ни брать за еду так мало. Совсем не то же самое, как на месте, где я работал. Компания, содержавшая меня на зарплате, пыталась предложить самые дешевые помои, которые клиент только мог вытерпеть, производя их как можно быстрее и отпуская с кошмарной наценкой, «зашитой» в итоговую стоимость. Негласная цель компании крылась в том, чтобы зарабатывать деньги, продавая товар, о продаже которого мечтают все компании в этом роде – предмет, на который молчаливо были направлены наши усилия, совершенный продукт: Ничто. И за этот продукт стоило потребовать идеальную цену: всё.

Эта рыночная стратегия будет продолжаться до тех пор, пока однажды в мире, усеянном руинами заброшенных фабрик, складов и офисов, не останется одно сверкающее здание без входов и выходов. Внутри будет только густая сеть компьютеров, фиксирующих прибыль. Снаружи – племена дикарей, неспособных понять природу или полезность яркого строения без окон. Может, они будут поклоняться ему, как богу. Может, они попытаются его разрушить, и их примитивное вооружение окажется совершенно бесполезным против гладких и непроницаемых стен высотки, которой нельзя нанести и царапины.

Я провел большую часть своих дней в мире, посвященном воплощению этой сказки в реальность, и я знал это. Я также знал, что закусочной «Метро» не существовало в том мире, что по какой-то причине она находилась в совершенно другом месте, в то время, когда световой день не делал различий между законным и незаконным световым днем, даже если тот скоро заканчивался. Вот почему мне нравилась Лилиан; вот почему я жил в квартире над ее заведением. И вот, увы, почему мне стал сниться Умник, сующий свои распухшие четырехпалые руки-перчатки в клети с живым товаром в зоомагазине универмага, забитого дешевкой.

Я пробудился до рассвета в понедельник утром – дрожа от последствий еще одного такого сна.

– Он держит их в ежовых рукавицах, – проблеял я в приступе мистического ужаса. – Они на него пока что налезают…

И я теперь точно знал, что и сам оказался в его руках – как и многие до меня. Мной будут жонглировать, жонглировать, жонглировать… покуда я не упаду и не разобьюсь.

7

Что ж, отлично!

Но в тот понедельник у меня не было возможности услышать эти слова от Ричарда. Когда я вошел в зал, где мы с Семеркой встречались по еженедельному графику, где мы сидели на иссохших кожаных креслах вокруг исцарапанного банкетного стола, и наши маленькие голоса монотонно гудели в большом полутемном помещении, обставленном в викторианском (или готическом?) стиле, я увидел, что собрание уже идет.

– А вот и наш опоздалец, – прогремел Ричард, когда я затворил за собой тяжелую, с замысловатой резьбой, дверь. – Рад, что вы добрались до нас, мистер Домино.

Я взглянул на часы, которые, как я помнил, всегда имел привычку сверять. Я не опоздал на встречу.

– Мне никто не сказал, что собрание было перенесено, – сказал я, подходя к своему месту, пока все молча смотрели на меня.

– Значит, это мы все пришли раньше положенного? – задал Ричард риторический (и неискренний) вопрос. – Когда приходит летнее время, я всегда путаюсь.

– Я уверена, мы пришли как надо, – ввернула Шерри без особой необходимости.

– Короче говоря, собрание и впрямь перенесли, – подытожил Ричард, возвращаясь к своему обычному властному тону. – Мы всех извещали, Домино.

– Я читаю всю входящую почту. Там нет ничего про…

– На самом деле, Ричард, – встряла Кэрри, – я не хотела, чтобы кто-то опоздал из-за того, что пропустил сообщение. Поэтому я обошла кабинеты и лично предупредила всех. И Фрэнка – тоже!

Было логично, что именно Кэрри, та, что подставила невинных, обвиняя их в краже своих дурацких марок, позаботилась о том, чтобы я опоздал на встречу. Вступать с ней в полемику было бессмысленно; она лучше умела лгать, чем я – говорить правду. Однако в тот момент у меня были другие заботы. Больше всего я боялся, что Семерка организовала тайную встречу раньше официальной. Что теперь я уже не мог узнать, что было на повестке дня первого собрания.

– Ладно, мое терпение кончилось, – сказал Ричард, как бы упрекая меня. – Мы уже и так потеряли достаточно времени. Перейдем к делу. Я позабочусь о том, чтобы Фрэнка обо всем проинформировали позже.