– Как председатель самого элитного колхоза во Вселенной, – закончил за Костю Женька, который всегда отличался недюжинной самоиронией.

– Ух ты! А серьезно?

– Да я серьезен, как закон о защите прав потребителей, братан. Я и есть председатель колхоза. Публичное акционерное общество «Воскресенский НПЗ», а я его директор. Балакирев Евгений Николаевич.

Услышав это, Костя на своем стуле отодвинулся подальше от Женьки. Что? На краткий миг – иррациональный, призрачный, как двадцать пятый кадр, – Косте показалось, будто никакого Женьки перед ним тут нет, и будто он сам, вот сию же секунду, выдумал его, как выдумал перед этим восхитительного бродягу Арлекино, и будто все эта ерунда происходит исключительно в Костиной голове. Но потом Костя помотал этой самой головой – Женька не рассеивался, не распадался на пиксели – и постарался подходить ко всему трезво. Что-то такое в мироздании полетело, посыпалось, как труха, – Костя, сроду не отличавшийся чувствительностью, еще не раз потом об этом вспомнит. А о чем, собственно, был разговор-то? Ах да, Женька Балакирев пытался убедить Костю в том, что стал директором завода. Бред какой-то, сущий бред.

– Скажи честно, ты меня разыгрываешь? – Костино сознание дрейфовало, как тонущее судно во время шторма.

– Ага, – дружелюбно ответил Женька и поправил дорогущие очки.

И тут только Костя увидел (тонущее судно было обречено, вода заливалась через гигантскую пробоину), что у Женьки сделан маникюр. Ну, маникюр не маникюр, Костя в этом не разбирался, но пальцы были ухоженными, а ногти – аккуратно, даже чересчур аккуратно подстриженными. Так могли выглядеть ногти директора завода – Фатьянов, например, очень за этим следил. Да что там ногти – пальто, массивный циферблат часов, выглядывающий из-под рукава, все те же дорогие очки – Женька и вправду выглядел как богатенький гусь. Однако же Костино сознание упорно не желало верить в эту чушь.

– Я же помню, как плохо ты учился в школе, да ты простейшего стихотворения не мог запомнить. Да черт с ним, со стихотворением, – ты до выпускного класса читал по слогам. И теперь ты думаешь, что я поверю в этот бред? Ты думаешь, я поверю в то, что ты стал директором завода?

– Ну, знаешь, – Женька отхлебнул кофе и поставил стаканчик на стол. – Люди резко умнеют, когда их внезапно перестают бить по голове. Я же чуть ли не каждую неделю в больничке лежал из-за этих дегенератов из вспомогательной школы. Странно, да, что я был тупым?

– Я не говорил, что ты был тупым. Но… директор завода, серьезно? Директор, блин, моего завода!

– У меня два высших образования. Я химик-технолог и менеджер.

– Так. Женя Балакирев, если ты меня слышишь, подай знак – какой-то неизвестный дядька завладел твоим телом и пытается меня убедить, что он – это ты.

– Слышит он тебя, – сердито буркнул Женька, – и передает привет. Все равно не веришь, что я изменился, да? По глазам вижу, что не веришь.

– Не верю.

– Знаешь, после той аварии я словно заново родился. Серьезно, я едва ли не впервые в жизни раскинул мозгами… хе-хе, ладно, это не смешно. Но я понял: раз Вселенная дает мне второй шанс, надо им воспользоваться.

Черт, вот и Женька говорит про какую-то аварию. Значит, что-то действительно произошло, что-то серьезное и даже трагическое. Но что именно, Костя, как ни старался, вспомнить не мог, и чем больше он старался и напрягал память, тем дальше от него отдалялся этот образ, тем больше ему хотелось начисто стереть остатки информации из памяти.

– То есть, – Костя наконец-то сложил цепочку из отдельных звеньев, – ты и приказал ликвидировать отдел стратегического менеджмента?

– Ну я. Так вы ж там не делали ни хера, только чаи гоняли почем зря. Вы не приносили пользу предприятию. Да, я сам лично подписывал документы о твоем сокращении. Но, между прочим, тебе там нехилые парашютные денежки выплатили.

– Да, но деньги-то не бесконечны!

– Ну, братан, так и мы не вечны, – философски заключил посерьезневший Женька.

– То есть ты директор завода, – пытаясь ухватить мысль, произнес Костя. – И ты можешь вернуть мне работу?

– Нет, дружище, не могу, – развел руками Женя.

– Какой я тебе, на хрен, дружище! – вспылил Костя и снова чуть не опрокинул столик. – Ты называешь меня дружищем, но даже не можешь мне помочь!

– Я сволочь, – самодовольно ухмыльнулся Женька и привычным жестом поправил съехавшие очки.

– Правда? – Костю уже было не остановить. – Да ты все детство прожил у меня! Если бы не мои родители, ты бы сдох где-нибудь под забором, серьезно. Ну как так-то? Ну вспомни, как твой батек пришел на родительское собрание и его стошнило на нашу классуху! А теперь ты сидишь передо мной, весь такой важный, и руками разводишь. Почему, а?

– Между прочим! – Женька сердито нахмурил брови и даже кулак сжал. – Мой, как ты говоришь, батек именно после того родительского собрания и умер! Так что это не смешно!

– Так он паленой водкой отравился!

– Не важно, братан, – чуть смягчившись, ответил Женька. – Не важно. Важно то, что я не могу тебе помочь. И рад бы, но не могу.

– А знаешь что, – спокойным тоном произнес Костя, – будь ты проклят.

После этой фразы ему даже стало немного легче. Он уже давно хотел ее произнести. Удивительно, но Женька не смутился.

– Хм, – ответил Женя. – А что, если принять во внимание тот факт, что я уже давным-давно проклят?

Повисла многозначительная пауза. Наконец Женька самодовольно осклабился. У, какой же он был холеный, упитанный и респектабельный – у Кости аж зубы свело от негодования.

– Что я могу для тебя сделать, Григорьев? Григорьев из одиннадцатого «Б»? – определенно, он хотел перемирия, добротного такого перемирия. – Ну хочешь, я тебя в рестик свожу?

– И что, мне тебе минет за это сделать? За рестик? – Костя сам от себя не ожидал, что вот так начнет язвить, но что сказал, то сказал.

Женя растерянно почесал бородатую щеку.

– Я что-нибудь придумаю, – ответил председатель завода, он же директор колхоза. – Серьезно. Могу тебя с Векслером познакомить, кстати. Мировой мужик.

– Это наш мэр, что ли? Я его по телеку с утра видел.

– Не мэр, а глава АДминистрации, – ответил Женька, выделив интонацией это самое «ад». – Он мой друг.

– Когда-то я был твоим другом, – печально соврал Костя.

– Не сердись на меня.

– Да ладно, я уже остыл. Я только не понимаю, как ты стал таким успешным? Мне до сих пор кажется, что ты мне снишься. Потому что мой мозг отказывается принимать реальность. Женя Балакирев – директор завода. Директор Воскресенского НПЗ. Дружит с Векслером. Женат?

– Не, Кость, не женат.

– Чего так?

– А я… – тут Женя помялся немного, – не могу.

– Что за бред?

– Не важно.

– Так вот, – продолжил недоумевать Костя, проглотив информационную пилюлю про неожиданный Женькин обет безбрачия, – как так получилось-то? Что ты для этого сделал?

– Кость, ну что ты как маленький, – Женька недоуменно округлил глаза. – Как будто сам не понимаешь, как такие дела делаются. Я продал душу дьяволу.

– Вот, значит, как, Фауст уральский, – хихикнул Костя. – А без этого никак?

– Никак, – серьезно ответил Женька.

На краткий миг Косте даже почудилось – уж больно серьезными были Женькины голубые глаза, – будто его новообретенный друг и не шутит, а говорит вполне серьезно.

13

Костя зашел в квартиру и в первую минуту решил, что перепутал адреса и оказался не в квартире на Фестивальной, а в родительской трешке на Столетова. Из кухни настойчиво пахло выпечкой, причем к неопределенному запаху «выпечки вообще» настойчиво примешивался жирный коричный дух. Костя удивленно распахнул кухонную дверь и обнаружил, что Диана (а это точно его Диана?) стоит за плитой и сосредоточенно смотрит на сковородку, держа в руках силиконовую лопатку. На кухонном столе стоит переносная беспроводная колонка, из колонки поет сладкоголосая Лана Дель Рей, которую Костя недолюбливал.

– Это точно улица Фестивальная? Ты котлеты жаришь?

– Котлеты из кулинарии, не пугайся.

Ох уж эта кулинария на углу, рядом с магазинчиком разливного пива. Она никак не называлась, просто «Кулинария», там работала тетя Зульфия, там продавали вкуснейший печеночный торт (Костя сначала выковыривал из него всю морковку, которую не ел, но потом смирился и перестал потрошить несчастное кулинарное изделие), несколько видов салатов, из которых Костя больше всего любил «Черепашку», а Диана – салат «Гнездо глухаря», котлеты по-киевски, «кордон блю», а по четвергам у них был рыбный день, поэтому там продавали жареное филе хека. Косте иногда казалось, что ее не закрывают только из-за того, что у них есть один постоянный клиент – семья Григорьевых, в которой не готовит никто.

– А запах?

– О, я попыталась приготовить шарлотку, – призналась Диана, роняя лопатку на столешницу. – Открой холодильник, там вино. Я тебе рислинг купила, я знаю, ты его любишь… и он по акции был. А я буду безалкогольное.

Диана выключила конфорку, пританцовывая, отошла от плиты и уселась за стол.

– А что на тебя нашло-то? – спросил Костя уже из ванной, куда он заскочил помыть руки.

Это было слишком, слишком нормально. Шарлотка в духовке, пусть и погибшая смертью храбрых, котлеты из кулинарии, весело шкворчащие на сковородке, наконец, сама Диана Анатольевна, решившая внезапно стать хозяюшкой, – все это было чересчур нормально. Чересчур. Порой Костя очень хотел понять на собственной шкуре значение слова «нормальность», но прекрасно понимал, что он и нормальность разминулись в тот злосчастный день, когда он сделал предложение Диане Белогорской, и с тех пор больше не пересекались. Иногда он с любопытством наблюдал за другими парами – нормальными парами с ипотекой, детьми, собаками, кошками и хомяками – и пытался понять, в чем же главное отличие и почему их с Дианой брак был похож на жесткий артхаусный фильм, а у остальных пар все происходит как в голливудской мелодраме. По крайней мере, со стороны так казалось.

«А вдруг со стороны и мы с Дианой тоже кажемся нормальными? – такая мысль иногда приходила Косте в голову. – И вдруг те самые „нормальные“, воркующие друг с другом парочки, те самые „заи“ и „рыбки“ по ночам предаются чудовищным БДСМ-оргиям с плетками, наручниками и веревками, и подвешивают себя на крюках, и всячески себя истязают, чтобы потом, когда солнце взойдет, казаться себе и миру нормальными, правильными людьми, „заями“ и „рыбками“. Никто и никогда не узнает, что творится за закрытыми дверями». Впрочем, эту странную, немного пугающую мысль Костя отвергал с ходу. Нет никаких БДСМ-оргий, никто не истязает себя плетками, никто не калечит себя в полнолуние. Просто кто-то насмотрелся жесткого порно. Кстати, из них двоих подобной жестью увлекалась как раз таки Диана Анатольевна – ее почему-то возбуждали только такие фильмы. А сам Костя только один раз смог посмотреть подобное видео до конца – ему реально стало жалко девчонку, и он искренне пожелал ей все-таки поступить в институт в следующем году.

14

Порой он и сам не понимал, до какой степени на него повлияла Диана, и до какой степени он сам заразился ее пугающим мировоззрением, и до какой степени это пугающее мировоззрение уводило его в темноту – в ту темноту, которую не осветили бы и сотни фонариков, и когда его жизнь, прежде вполне благополучная и даже счастливая… Впрочем, счастье – это слишком обтекаемое слово, за которым чаще всего ничего не стоит, кроме горсти правильно подобранных антидепрессантов… Так вот, с какого момента его прекрасная молодая жизнь превратилась в нечто пугающее?