– Счастье? Ну-ну… Это ведь самое короткое и обманчивое, что может быть в жизни, – проговорила Катерина, но Степан ее уже не слушал.

Свадьба была веселая, шумная. Гуляла на ней вся деревня. Жених был весел и счастлив, а невеста рядом с ним сидела бледная и растерянная. Но счастье, которым так гордился Степан, и вправду длилось недолго, как и предупреждала мать. В первую брачную ночь мужчина понял, что невеста ему досталась с изъяном. Он вскочил с постели, и на глаза его выступили жгучие слезы.

– Ты что же, Анфиса…

Он занес над ней мощный кулак, но ударить не решался.

– Прости меня, Степа! – закричала молодая жена, – только не бей! Не бей, пожалуйста!

– Бить не буду. Возьму топор и сразу тебя на части порублю! – сквозь зубы процедил Степан, страшно вытаращив глаза.

Анфиса закричала пуще прежнего от страха, а потом прижала руки к животу и всхлипнула:

– Не бей! Беременная я…

Соскользнув с белой простыни, она бросилась на пол, прижалась мокрым от слез лицом к ногам мужа и принялась осыпать их поцелуями.

– Прости, прости, прости меня за обман, Степушка! – рыдала Анфиса, – ну кому я такая нужна, кроме тебя? Я знаю, ты добрый, ты простишь меня.

Степан поднялся, вытер мокрое от слез лицо. Та, о которой он грезил ночами два года, валялась в его ногах, но теперь ему даже смотреть на нее не хотелось. Его тошнило от нее. Он плюнул Анфисе в лицо, оттолкнул ее ногой, оделся и вышел из спальни.

В ту ночь он не сомкнул глаз. Только он закрывал их, в надежде уснуть, как тут же перед глазами появлялась Анфиса, извивающаяся, точно змея, вздыхающая томно под другим парнем. Сколько раз у них было? Один, два или больше? Сил не было думать об этом, но Степан все думал, думал. Целую неделю после брачной ночи он не приходил домой, на обед наведывался к матери, спал на сеновале.

– А я тебе говорила, что она распутница! – злобно шептала Катерина на ухо сыну, – позор-то какой!

– Отстань, маманя! Разберусь, – отмахивался от нее Степан.

А потом Анфиса сама пришла к нему среди ночи, скинула с себя легкий платок, покрывающий плечи и прошептала:

– Ты или бери меня, Степушка, раз женой своей назвал, или я в лес уйду. Пусть меня там смерть возьмет, раз ты не берешь.

Степан уставился на нее сонными глазами – на пылающие щеки, на полные груди, на круглые, покатые бока. И показалось ему, что он такой красоты никогда не видывал и, если уйдет от него Анфиса, то и не увидит больше. Любит он ее, несмотря ни на что. Любит так, что, если потеряет, то не переживет этого.

Он встал, подошел и, упав перед женой на колени, уткнулся лицом в мягкие складки на животе и ниже – в жесткую, сладко-пахнущую кучерявость. Анфиса, томно застонав, вцепилась пальцами в волосы Степана. Он повалил ее на колкое сено, сорвал с себя портки и прижался к ней разгоряченным телом. Анфиса вскрикнула и впилась острыми ногтями в спину мужа. И понял тогда Степан, что все от неё примет, все стерпит, только бы всегда чувствовать под собой эту ее бабскую мягкость, вдыхать сладостный, теплый, родной запах.

Когда поутру они оба проснулись на сеновале, Степан ну руках отнес Анфису в дом, и там, на супружеской постели, еще раз окунулся в ее объятия. Анфиса была нежна и податлива, только избегала встречаться с ним взглядом, стыдливо отводила глаза в сторону.

– Спасибо тебе. Я теперь все буду делать, что ты мне прикажешь, Степушка, – тихо проговорила она, когда Степан одевался на работу.

Он бросил на нее суровый взгляд через плечо, а потом сказал:

– Ты мне не собака, а я тебе не хозяин, чтобы приказывать. Что было, то было, назад не воротишь. Ребенка твоего я, как своего собственного, приму и выращу, обижать не буду. Не переживай об этом. И не стыдись больше.

Анфиса прижалась всем телом к широкой спине мужа и обсыпала его шею поцелуями.

– Как я счастлива, что ты у меня есть, Степушка! Как же мне повезло!

После этого примирения Степан, как ни странно, почувствовал еще большее счастье. Сейчас его любимая не только была с ним, она еще и боготворила его за то, что он спас ее от позора. Стали они жить с Анфисой мирно и дружно, Степан искренне простил красавице-жене все грехи. Вот только Катерина никак не хотела прощать невестку. Пока та ходила на сносях, она даже смотреть не желала в ее сторону. А узнав, что Анфиса умерла в родах, Катерина не удивилась, только вздохнула и отвернулась, чтоб скрыть злорадную улыбку.

***

Похоронив жену, Степан стал думать, кому отдать ребенка. Не самому же возиться с грудной девчонкой, тем более, не родной! В первые дни ему с ней помогла мать, но после похорон Катерина сразу сказала Степану, что такая внучка ей не нужна.

– Еще чужих нагуляных сопливых детей не нянчила! Отдай кому-нибудь или ищи себе другую жену, чтоб она с ребятенком возилась. Только путную в этот раз бери, чтоб в голове ветер не свистал, – строго сказала мать.

Но Степану было теперь не до баб, он на них совсем смотреть не мог, сразу перед глазами вставало белое лицо Анфисы. Она умерла, а Степан говорил с ней постоянно, когда был дома один, обращался к ней по имени, как будто жена не в могиле лежала, а была где-то совсем рядом, за стенкой.

А еще Степан совершенно не знал, как ухаживать за крошечной девочкой. Он несколько лет проработал в кузнице, знал все о железе и о раскаленном металле, но при этом понятия не имел, как ухаживать за малым ребенком и подходят ли для этого его руки – натруженные, грубые, мозолистые. Младенец постоянно кричал, требуя то еды, то тепла, и Степан целыми днями бегал, как ужаленный: то менял пеленки, то грел на печи козье молоко, то стирал грязное белье в большом корыте. Ночами он ходил туда-сюда по комнате, качал отчаянно кричащую девочку. Он не понимал, что ей нужно, отчего она заходится плачем. Поэтому опять же разговаривал с мертвой женой.

– Видишь, Анфиса, нелегко нам со Снегуркой без тебя. Ничего у меня без тебя не получается! Хозяйство в беспорядке, скот запустил совсем, дома грязища. Хоть бы ты подсказала мне, как ты со всем справлялась, как все успевала одна.

Постепенно бессонные дни и ночи слились для Степана в одни нескончаемые сутки, и он, потеряв счет времени, решил, что больше так не может, что пришла пора искать для девчонки пристанище. Было у него на примете несколько хороших баб, кто мог заменить девочке мать.

– Извини, Анфиса, но я так больше не могу, – как-то сказал вслух Степан.

Он собрал приданое и, договорившись с одной бабой, решил избавить себя от обузы, отнести ей девочку. Бабу звали Арина, была она уже в зрелых годах, своих детей с мужем не нажила, все только с чужими нянчилась. Для нее маленькая дочка стала бы настоящей отрадой.

– Ни о чем не переживай, Степан. Оставляй ее, сиротинушку горемычную, Я ведь ее, как родную, любить буду. Вон она какая у тебя складная да курносая! Как такую не полюбить? – ласково проговорила Арина.

Степан сунул в руки женщине толстый свёрток из одеяла, в которое была завернута девочка, и руки его вдруг затряслись от волнения. Сердце екнуло, тяжело застучало, когда Арина прижала девочку к пышной груди, любуясь на ее кругленькое личико.

– Хороша девка! Как хоть назвал такую красоту? – спросила Арина.

Степан пожал плечами.

– Никак не назвал. Снегуркой иногда кличу. В такой мороз выродилась!

Арина улыбнулась доброй щербатой улыбкой. Девочка захныкала, и она принялась качать ее, напевая вполголоса колыбельную.

– Ладно, пойду я, – неуверенно проговорил мужчина.

– Ступай, ступай! Я справлюсь!

Арина кивнула, и Степан пошел, на ходу застегивая тулуп. У выхода он замешкался, но потом резким движением распахнул низкую дверь и, пригнув голову, вышел в тёмные сени. Там Степан остановился и закрыл глаза. В груди защемила тоска, он не мог представить, что в доме его теперь будет тихо. Так тихо, как в той самой могиле, в которой лежала Анфиса. Промерзшая земля укрыла ее своей тьмой и вечной тишиной. И вот, в доме теперь без нее и без этой маленькой крикливой девчонки будет так же тихо и страшно.

Степану надо было уходить, но ноги не шагали, как будто он прирос тут к заиндевелому полу. Перед его глазами вдруг возникло лицо жены – Анфиса смотрела на него укоризненно и молчала. У него даже мурашки по спине пошли, такое яркое было это видение. И вот, к своему изумлению, поддавшись нахлынувшему родительскому чутью, Степан вдруг развернулся и зашел обратно в избу. Арина удивленно взглянула на него. Степана обожгло видом оголенной женской груди, которой баба пыталась угомонить кричащую девочку. Щеки запылали, он отвел глаза, стянул с головы шапку и проговорил низким голосом:

– Арина, это само… Передумал я. Отдай мне назад девчонку.

Арина выпучила глаза, запахнула наспех платье.

– Да как же ты один с дитем-то будешь, Степан? Не чуди, не мучь ни себя, ни ребенка!

Глаза Арины налились слезами. Но Степан резким движением выхватил девочку из ее рук, завернул ее наспех в одеяльце.

– Как-нибудь справлюсь! – сказал он и выбежал на улицу.

Морозный воздух освежил пылающее лицо кузнеца. Он глубоко вздохнул и оглянулся – Арина босая стояла в дверях, кутаясь в шаль. Взгляд ее был грустный и разочарованный.

– Ты хоть имя ей дай, Степан, да в церковь сноси, покрести. Негоже человеку без креста и без имени.

Степан кивнул, побежал по улице, прижимая к себе ребенка.

– Прости меня, Анфиса, прости, прости! – бормотал он себе под нос.

– Эй, Степан! Когда на работу-то придешь? Мне бы коней подковать! – окликнул Степана крепкий мужик, проезжающий мимо на санях.

Но Степан даже не взглянул на него, как будто ослеп и оглох. Мужик удивленно посмотрел вслед кузнецу.

– Совсем Степан из ума выжил после смерти жены. Эх, жалко мужика, – вздохнул он и поехал дальше.

Степан, забежав домой, положил дитя на кровать, а сам растопил печь.

– Ну вот, Анфиса, сейчас избу нагрею, воду вскипячу и намою нашу Снегурку. Но вначале покормлю ее, – сказал Степан, глядя куда-то в стену.

Девочка, услышав его голос, закопошилась в одеяле, закряхтела, требуя внимания. Степан скинул с себя тулуп, согрел молока и, плеснул с полчашки в коровий рог, который приспособил для кормления. Узкий конец рога он отпилил и заткнул его тряпицей, через которую понемногу сочилось молоко. Поначалу девочка захлебывалась, плакала, а потом приноровилась сосать. Сейчас, едва завидев рог, она начала отчаянно бить ручками и ножками, словно бежала к нему навстречу.

– На, Снегурка, пей, набирайся сил! – проговорил Степан, и голос его был полон нежности.

В этот раз он долго и внимательно рассматривал девочку. Правду сказала Арина – красота, да и только. Личико у малышки было круглое, белое, носик – маленький, курносый, глаза – зелёные, большие, а губки, словно алый бантик. Девочка, наевшись, уснула, Степан погладил ее по нежным русым волосикам.

–Ты теперь моя дочь. Я тебя выкормлю, выращу, воспитаю – все честь по чести, – тихо сказал он, помолчал, а потом добавил, – Отныне Дарьюшкой будешь зваться.

Глава 2

двадцать лет спустя

Кошка спрыгнула с лавки на пол и, мяукнув, стала тереться об ноги девушки.

– Обожди, Мурка, мне отцу ужин нужно собрать. Он уж скоро воротится, а у меня стол пустой. Засиделась я нынче за прялкой!

Девушка наклонилась к кошке и погладила ее по пушистой рыжей шерстке. Кошка снова мяукнула, и села на полу, смотря желтыми глазами на хозяйку.

Девушка была высокая и тонкая, как молодая березка. Две длинные русые косы свисали до самого пояса, кучерявились на концах. Щеки ее были круглые да румяные, зеленые глаза сверкали, алые губы то и дело расплывались в радостной улыбке.

– Мурка, Мурка, рыженькая шкурка! – припевала она, раскладывая еду по чашкам.