Когда я ее увидел, вокруг никого не было. Только она и я. Она казалась такой маленькой. Это первое, что я отметил. Я бросил свое занятие и принялся наблюдать за ней. Выбросил все остальные мысли из головы. Хотел начать с чистого листа.

Стояло лето, ярко светило солнце, так что я отошел в тень. Мне хотелось пить, но воды с собой не было. На тот момент я уже долго работал, где-то несколько часов, и мне предстояло еще много дел. Мы оба были тогда молоды, почти дети, особенно она. До вечера оставалось всего ничего, и воздух был влажный. Такой, что хотелось никуда не спешить и ни о чем не думать. На ней была белая футболка с обрезанным рукавом. Волосы собраны в свободный пучок, и пряди обрамляли ее лицо. Я сидел на корточках в грязи под деревом, упершись локтями в бедра.

Я не узнал ее, чему очень удивился. В хорошем смысле. Кто она? Я хотел узнать; мне нужно было знать. И дело не только в том, что она была незнакомкой. Может, это и сыграло роль, но я не поэтому сидел в грязи под тем деревом, разглядывая ее. Именно ее я всегда ждал. Да, это была она.

Я закурил сигарету. Откинул волосы со лба. Влажные, потные волосы. Втянул дым. Помню, как лег тогда на спину. И лежал, глядя на тень листьев, ветви и небо над ними. Лежал и курил. Все вокруг пребывало в движении, но я ни на что не обращал внимания. Она была за гранью всего. И в то же время его частью. Я не помахал ей рукой.

В тот день мы даже не заговорили. Ни словом не обменялись. Между нами не было никакого контакта, но я почувствовал связь. Я находился по другую сторону дороги. Один. Думал, что один. Пока не увидел ее. Она понятия не имела, какое впечатление произвела на меня. Она ничего не замечала. Вот какую власть она обрела надо мной уже тогда.

Увидев ее, я задался вопросом, что я делаю, чего хочу, чего желаю, что могу. Не только конкретно в тот момент. Задумался, какие действия привели меня в то место, почему я оказался там – на солнце, с грязными, саднящими руками. Всю свою жизнь я не мог запомнить ни одного имени. Никому не удавалось сильно меня впечатлить. Но в тот момент я подумал, что теперь все может измениться. Я бы запомнил ее имя, если бы узнал. Вот что она делала, еще до того, как мы познакомились, – она меняла все. Она нагнулась, погруженная в свои мысли, и беззаботно мыла руки в луже на обочине, ничего не замечая. Я знал: она – та самая. Я создан для нее. Я увидел ее, и именно тогда началась моя жизнь.

Видимо, чему-то суждено быть, суждено случиться. Есть вещи, которые мы объяснить не в силах. Некоторые называют это судьбой. Может, так и есть. Может, нам и не нужно знать большего. Может быть, орбита, по которой движутся наши жизни, предопределена. Такая версия меня устраивает, несмотря на то, что я не очень-то верю в такое. Можно придерживаться определенных убеждений, но не верить в них.

Потом я стал думать, как еще могла бы разыграться та ситуация, как все могло бы пойти по-другому. Увидел бы я ее в другом месте, в другое время? В другой день? Неизбежна ли наша встреча? Как там говорят, все предначертано? Или это был единственный шанс? Пан или пропал? Судьба или случайность? Была ли та встреча тем самым единственным шансом? Шансом увидеть ее, заметить и запечатлеть в памяти?

Ведь я всерьез подумывал пойти другим путем. Даже не могу вспомнить, почему оказался именно на той дороге. Я не должен был там быть. Но так сложилась наша судьба. Мы нашли друг друга. Между нами завязались отношения, и мы работали над ними. В нашей жизни все предсказуемо, стабильно, определенно, нормально, рутинно, естественно. День идет за днем. Снова и снова. Такой ритм приносит покой.

Я не самый внимательный человек. Что вижу, то и вижу, а остальное не важно. Какой в этом смысл? Зачем обращать внимание на все, что происходит вокруг, захламляя мозг ненужными деталями и избыточной информацией? Что произойдет, то произойдет. Осознанность тут роли не играет.

Интересно, как бы Грета описала нашу первую встречу? Вспомнила бы ее? Не знаю. И не уверен, что хочу знать. Но мне интересно. Наши дни сливаются друг с другом, и о них не остается четких воспоминаний. Может быть, когда-нибудь у меня хватит смелости спросить ее.

Она все еще хранит ту белую футболку с обрезанным рукавом, в которой я впервые ее увидел. Я никогда не говорил ей, как много та футболка для меня значит. Она редко ее носит. И я всегда замечаю, когда она ее надевает. Я рад, что она почти ее не носит и хранит в ящике. Чем чаще она ее надевает, тем больше ее приходится стирать, а чем больше стирок, тем больше она затрепывается. Ткань и так уже потерлась и износилась. Глупо, знаю, но я не хочу, чтобы футболка полностью износилась. Хочу, чтобы она сохранилась.

* * *

В этот раз все случается ранним вечером, но ошибки быть не может. Я сразу все понимаю. Тот же яркий и четкий свет зеленоватых фар в нарастающих сумерках. Я его узнаю. Помню. Нет никакой паузы в начале подъездной дорожки. Черная машина поворачивает и, не останавливаясь, подъезжает к дому. Я вижу, как он выходит из машины и отряхивает штаны.

Прошло больше двух лет с первого визита Терренса; два года и несколько месяцев, и вот опять. Он вернулся на нашу тихую ферму. Как и сказал, что, возможно, вернется.

Издалека кажется, что он не изменился. Все еще тощий. Хрупкий. Волосы длинные, светлые. Костюм без галстука, белые носки. Черный дипломат.

Раздается стук в дверь. Тук-тук-тук.

Не знаю, слышала ли Грета. Я иду открывать дверь.

– Здравствуй, Джуниор, – говорит он с улыбкой. – Я так рад тебя видеть.

Здравствуйте, говорю я.

Руки мы не жмем. Он кладет ладонь мне на плечо и то ли похлопывает, то ли сжимает его.

Я пропускаю его вперед. Теперь видно, что он постарел. Не сильно. Годы отражаются в мелочах. Лицо исхудало, огрубело. Взгляд потяжелел. Терренс чем-то похож на грызуна. Не только лицом, но и телом, манерами.

– Хорошо выглядишь, – говорит он. – Давненько не виделись. Как дела?

Я в порядке, отвечаю я. Не знаю, слышала ли Грета, что вы пришли. Она наверху.

– Так она дома?

Дома, подтверждаю я.

– Не стоит ее звать. Как раз с тобой поболтаем.

Мы неловко стоим у двери.

– Чем занимался?

Работал. Держал хозяйство. Жил. У нас все хорошо.

– Рад слышать. Как, хорошо себя чувствуешь?

Да, я в порядке. Не жалуюсь.

– Хорошо, – говорит он. – Очень хорошо. Обнадеживает. А как поживает наша крошка Генриетта?

От его небрежного «наша» и «крошка» по отношению к Грете меня коробит. Как будто он ее знает. Он ее не знает. Не знает нас. Мы ему не друзья.

С ней все в порядке, говорю я, нацепив непроницаемое выражение.

Не рассказываю ему, как ее взволновал прошлый визит. Как она замкнулась и чуралась меня неделями. Как долго она приходила в норму. Конечно, это было очень давно, но я не хочу, чтобы в этот раз все повторилось. Не говорю ему, что он разжег во мне огонь враждебности – из-за того, как повлиял на Грету.

Я снова изучаю его лицо. Его маленькие глаза. Тонкие губы. Он слишком рад нашей встрече, слишком доволен и уверен. Мне это не нравится. В нем есть что-то неискреннее, какой-то ореол тайны.

– Да, много времени прошло. Думал обо мне? – спрашивает он, а потом смеется. – Извини. Я хотел сказать, что прошлый визит был очень важным, да и новости серьезные. Иногда даже хорошие новости могут сильно нагрузить. Сбить с толку. Надеюсь, у вас все стабильно.

Нет, думаю я, ни разу не стабильно, в последнее-то время.

Но говорю: у нас есть работа, обязанности. Жить надо. Мы не можем просто сидеть и беспокоиться о будущем, которое может никогда не наступить.

– Понимаю. Это хорошо. Правильный подход. То есть в последнее время у вас все нормально? Никаких тревог? Ничего необычного? Никаких ссор или проблем?

Грета! Кричу я через плечо.

Я думаю, ей стоит это послушать.

Грета! Повторяю я громче.

Она не отзывается. Может, она уже знает. Может, не хочет спускаться и видеть этого человека. Может, она там, наверху, слушает нас и с ужасом ждет, когда ей все-таки придется встретиться с ним лицом к лицу. Я слышу ее легкие шаги над головой.

– Что? – отвечает она с верхней ступеньки.

Иди сюда, говорю я.

Она медленно спускается по лестнице. Как только она доходит до последней ступени и видит Терренса, он приветственно кивает.

– Рад снова видеть тебя, Генриетта.

– Здравствуй, Терренс, – отвечает она.

Ее голос звучит устало.

– Я только что спрашивал Джуниора, как вы поживаете. Похоже, у вас все… хорошо.

Она подходит ко мне, обвивает меня руками. Она редко так делает, редко инициирует физический контакт. Я так удивлен, что чуть не вздрагиваю.

– Да, у нас все хорошо.

– Присядем? – предлагает он. – У меня для вас новости.

* * *

В этот раз он уже знает, куда идти. Явно помнит. За Терренсом мы проходим в гостиную. Рассаживаемся так же, как и в первый его визит: Терренс на диване, а мы с Гретой рядом, в креслах напротив. Прошли годы, но разве что-то изменилось в нашем доме? Почти ничего. Все по-прежнему.

– Какое облегчение, – говорит он. – Я рад, так сильно рад, что вы оба…

Новости, прерываю его я. Что там за новости? Вы ведь приехали что-то нам сообщить.

Грета спокойна. Она не реагирует на мои слова. Даже не поднимает головы.

Терренс улыбается.

– Конечно. – Он делает паузу, выпрямляется. – Джуниор попал в финальный список.

Он ждет, пока до нас дойдет смысл слов. Старается выглядеть непринужденно, но я уверен, все эти драматичные паузы – часть протокола, инструкций. Он выжидающе смотрит на меня. Затем на Грету, но уже другим взглядом, который у меня не получается истолковать.

– Я в восторге, – говорит он. – Невероятно взволнован. Теперь вы на шаг ближе к полету в космос!

Мы с Гретой переглядываемся. Она поднимает руки и проводит по волосам. Она выглядит не испуганной, а выжатой.

– Значит, теперь он точно полетит? – спрашивает она.

– Нет, не обязательно, – говорит Терренс. – Но он в финальном списке, так что шансов гораздо больше.

Грета кладет свою руку на мою. Что, опять же, необычно. Наверное, ей нужна поддержка.

– Что по срокам? – спрашивает она.

– Не будем забегать вперед, – отвечает Терренс. – Не могу гарантировать ничего определенного, но то, что раньше казалось неисполнимой мечтой, теперь уже почти реально.

Интересно, о чьей мечте идет речь.

Но ведь для нас ничего не меняется, разве нет? Спрашиваю я. Мы, как и раньше, в подвешенном состоянии.

– Да. Знаю, это неприятно. Понимаю. Будущее еще не ясно, но думаю, что попадание в финальный список меняет дело, – говорит он. – Мы движемся в правильном направлении. Мне жаль тех, кто не смог пройти. С этого момента мы втроем сосредоточимся на фактах. На том, что реально, а не на гипотетических возможностях. Это серьезное достижение. Нам нужно многое обсудить. В этот раз я задержусь подольше, чем в прошлый. Вопросы, естественно, приветствуются. У вас будет время их задать.

Я опускаю голову. Потираю веки. Чувствую, как Грета сжимает мое бедро.

– Да вы что? Радоваться надо! – восклицает Терренс. – У нас есть распоряжение, план для работы с теми, кто попал в финальный список. Уверяю вас, мы не выдумываем все на ходу.

Как можно не думать о гипотетических возможностях? Зачем тогда нам вообще что-то говорить? Спрашиваю я. Если вероятность того, что все получится, такая низкая? В чем смысл, если мы ничего не знаем наверняка?

Он поднимает руки, словно защищается, и кивает.

– Я все понимаю. Правда понимаю. Я знаю, что все это время с моего последнего визита, вы, должно быть, чувствовали себя… странно.

Последнее слово он адресует Грете.