Молодой человек продолжает смеяться. Женщине представляется, что именно так мог бы хохотать морж, если бы ему повстречалась такая же дурочка, как она. Ну зачем она прямо в лицо назвала его этим прозвищем? Эрик перегибается через прилавок, хватает Джо за руку и принимается трясти ее в рукопожатии, не переставая радостно улыбаться.

– И чего это я раньше сюда, к вам, не заглянул? Это просто прекрасно. А как вас-то зовут, девушка, торгующая канцтоварами?

Он отпускает ее руку, делает шаг назад и окидывает Джо изучающим взглядом.

Женщина чувствует, как у нее встают дыбом волосы на загривке.

– Меня зовут Джо Сорсби, – произносит она со всем достоинством, которое ей удается собрать. – А это магазин моего дяди. Я здесь работаю временно, пока он…

У нее нет никакого желания рассказывать Эрику про дядины неприятности.

– Ах да. – Лицо молодого викинга вдруг становится серьезным. – Простите. Я в курсе, один его армейский друг рассказывал.

В голове Джо возникает образ старого солдата, сплошь покрытого татуировками.

Эрик по-прежнему продолжает улыбаться, словно Джо когда-то давно рассказала ему очень смешной анекдот и теперь он о нем вспомнил. Однако женщина не видит в ситуации ничего смешного. И слышит свой внутренний голос: «А ты, идиотка, еще прозвала его викингом».

– И все-таки мне уже давно следовало заглянуть к вам в гости. – Молодой человек произносит это так, будто разговаривает сам с собой. Словно отчитывает себя за этот проступок. – Мне нет прощения, – продолжает он, снова наклоняется к Джо, хватает ее руку и коротко, но очень крепко пожимает. – Эрик Св…

Уловить окончание его фамилии она не успевает. Начинается, кажется, с буквы «С», потом идет вроде «в», а может, и нет, и еще, кажется, там есть «дж».

– Очень приятно с вами познакомиться, Джо Сорсби, – заверяет ее Эрик.

– А как пишется ваша фамилия? – робко интересуется женщина.

– Это вам не поможет, все равно не выговорите, – снова смеется молодой человек. – Она исландская. Хотя вырос я в…

– Бирмингеме? – предполагает Джо.

– Нет, в Брайтоне.

– Понятно… – Хотя на самом деле ей ничего не понятно.

Эрик продолжает смеяться, тряся головой.

– Я вас обманул. Вы правы, я вырос в Бирмингеме. Прожил там восемнадцать лет. Вы также правы насчет… Боже, мой папа был бы от вас в восторге… наши предки много веков назад были викингами. Отец обожает рассказывать о наших корнях, когда выпьет.

– А я думала, что викинги вышли из Скандинавии.

– Эх, а вот в этом пункте папа бы с вами ни за что не согласился… А ведь вы так хорошо начали!

Он в притворном сожалении трясет головой с белокурыми лохмами.

Джо все еще никак не удается соотнести бирмингемский акцент с этим плотно сбитым, сплошь татуированным мускулистым телом.

– Мы с мамой все время пытаемся ему растолковать, что Исландия была заселена викингами, но его же не прошибешь. Он убежден в том, что викинги произошли именно оттуда, – продолжает Эрик, вновь покачивая головой. – Ну ладно, мне пора. Меня ждет клиент. Сколько с меня? – спрашивает он, похлопав по черной папке.

Джо называет сумму, Эрик расплачивается, а чек сует в задний карман джинсов. Берет свою папку и замечает витрину с перьевыми ручками.

– Ух ты, перьевые ручки! Их нельзя хранить под стеклом. Перьевыми ручками надо пользоваться, каждый день. Иначе им станет одиноко и будет казаться, что никто их не любит…

Молодой человек надолго умолкает, а женщине становится неловко. Эрик явно намекает на то, что и она сама, Джо, так же никем не любима. Ее беспокоит еще одно, менее определенное чувство.

Похоже, молодой человек хочет сказать что-то еще, о чем-то ее спросить, но вместо этого сует руку в карман черной рубашки с короткими рукавами и достает из него перьевую ручку. Цвета олова, короткую и толстую, с отливающим серебром зажимом. Джо поднимает глаза на своего собеседника в немом изумлении. А потом ей приходит в голову мысль: а чему тут удивляться? Ведь Эрик-викинг (выходит, она оказалась права, он по праву заслужил свое прозвище) и сам работает с чернилами.

Женщина собирается что-то сказать, но Эрик уже не смотрит на нее, он что-то пишет в небольшом блокноте, который извлек из того же кармана рубашки. После чего поднимает голову и с улыбкой смотрит на Джо.

– Ландо – вот кто работает с чернилами, а не я. В своем деле он очень хорош, – добавляет Эрик, бросив взгляд на свое предплечье.

– Так вы, значит…

Он вырывает из блокнота страничку и протягивает Джо.

– Эрик-оптик, – сообщает он и направляется к двери, но, открыв ее, оглядывается, не переставая улыбаться. – Но вы, конечно же, можете смело продолжать звать меня Эрик-викинг.

Джо смотрит на листочек бумаги в своей руке. На нем нарисован викинг в нелепо огромных очках. Женщина смеется, затем поднимает глаза на окно в переулок.

Но Эрика-оптика и след простыл.

Продолжая улыбаться, Джо прикалывает рисунок к доске для заметок, рядышком с календарем – теперь ему будет не так одиноко. В этот момент женщина осознает, что лицо ее как-то странно натянуто, но при этом ей не больно. Джо уже и забыла, когда смеялась в последний раз.

Глава 6
Мистер Джеймс Бекфорд и мисс Джо Сорсби

Накануне вечером, под влиянием своего первого за долгое время смеха, Джо написала Люси. Просто рассказала подруге про Эрика-викинга. Люси мгновенно откликнулась несколькими смеющимися смайликами. Это было так естественно, что тут же напомнило Джо о старых добрых временах.

Но этим утром женщине стало не до смеха. Только что приходил почтальон.

Он принес официальное письмо с уведомлением, ничего больше. Вероятно, какой-то старый счет, что по ошибке забыли оплатить. Однако внутри конверта обнаруживается записка от Джеймса – сумма, которую Джо ему задолжала. Без какого-либо дополнительного текста.

Тем не менее знакомый почерк пробуждает в груди женщины какие-то странные чувства. Она пытается с ними бороться, пытается взять себя в руки. Пришпилив письмо к доске для заметок – она подумает об этом позже, – Джо замечает возле почтового штемпеля мокрое пятно и понимает, что по ее щекам текут слезы.

С этими слезами всегда так: они застают тебя врасплох.

* * *

Если бы не слезы, Джо, возможно, не стала бы бросать работу в банке.

Женщина пряталась от всех в подсобке; съежившись на полу, она плакала навзрыд, и ее слезы оставляли мокрые следы на официальных бланках для писем, которыми уже давно никто не пользовался. Возможно, в том, что теперь она работала в магазине канцтоваров размером с ту подсобку, было что-то ироничное.

Однако плакать Джо начала не в подсобке – там ее никто не видел, – а в конференц-зале. Стоял апрель, ей позвонила мама и сказала, что очень переживает за дядю Уилбура. Он никак не может попасть в свой магазинчик и утверждает, будто оставил ключи в Озерном крае, – словом, несет какую-то чушь. Джо, конечно, встревожилась, но в тот момент она находилась на встрече, уйти с которой было никак нельзя. Основным докладчиком была не Джо – ей надо было только ответить на вопросы по базе данных, именно ею она и занималась в банке. А вот некоторым другим сотрудникам пришлось готовить презентацию.

Одним из этих сотрудников был Джеймс, ее парень, с которым они встречались вот уже шесть лет. Пока он рассказывал битком набитому залу о перспективах на текущий год, Джо сидела за столом, теребя бриллиантовую сережку в своем правом ухе. Эти сережки Джеймс подарил ей на Рождество, и она носила их почти каждый день. На презентации Джо думала только о том, как же Джеймс хорош: высокий и статный, в дорогой белой рубашке и темно-сером пиджаке. И оратор Джеймс прекрасный, всегда уверенный в себе. Впрочем, он имел на это право: со своей работой он справлялся блестяще. Все присутствующие внимательно его слушали, и вовсе не потому, что он говорил громко или был остроумен, а потому, что он говорил весьма дельные вещи. Джеймса все любили. И она в том числе.

Но любил ли он ее?

Джо понятия не имела, с чего вдруг в ее голове возник этот странный вопрос. Она сильнее сжала сережку пальчиками, будто хотела этим что-то доказать. Конечно же, он ее любит.

Однако Джо тут же вспомнился канун Рождества, и она вновь пережила то постыдное, сокрушительное разочарование, когда, открыв подаренную Джеймсом маленькую кожаную коробочку, увидела в ней не обручальное кольцо, а всего лишь крохотные бриллиантовые сережки. В ту минуту у нее недостало сил поднять на Джеймса глаза; женщина опустила голову и отчетливо прошептала:

– Ах, они такие красивые! – Тогда как сердце Джо кричало от боли: «Как ты мог так со мной поступить? Как ты мог? И это на глазах у моей семьи!»

Лишь час спустя она смогла украдкой посмотреть на свою мать, но заглянуть ей в глаза так и не решилась.

Сидя в конференц-зале, Джо сжимала все сильнее и сильнее несчастную сережку, пока вся ее боль не собралась в одной точке на большом пальце правой руки. «Джеймс меня любит, я это знаю, и когда-нибудь мы поженимся», – уговаривала себя женщина. Джо уже несколько лет готовилась к этому событию. Нет, она не собирала картинки в «Пинтересте», составляя из них мудборды. Просто время от времени в голове ее сами собой вдруг вспыхивали яркие картины: букет цветов у нее в руках, церковь, где они будут венчаться, место, где они проведут медовый месяц. Картинка за картинкой, которые в конечном итоге, словно поляроидные снимки, составили целую коллекцию мысленных образов их с Джеймсом совместной жизни.

Итак, она сидела в конференц-зале и размышляла о том, что подумают ее коллеги, если попросить их убрать со стола свои чашки с кофе и бутылки с минералкой и разложить перед ними свои воображаемые фотографии. Закивают ли они дружно и одобрительно головами, скажут ли что-то вроде: «Да-да, Джо, конечно. Мы всегда знали, что вы поженитесь»?

Она помнит, как взглянула на Джеймса, голос которого почти не слышала, и поняла, что больше всего хотела сказать ему только одно.

И в этот момент их глаза встретились, голос Джеймса на мгновение, которое длилось вечность, пресекся, и до Джо наконец дошло, что он никогда не сделает ей предложения. Что он ее больше не любит. Из глаз ее полились слезы, и женщина поняла, что никогда так и не скажет ему ту самую единственную вещь, что ей так хотелось ему поведать еще минуту назад: «Я хочу завести ребенка, Джеймс».

В помещении повисла неестественная тишина, но Джо не сознавала этого до тех пор, пока кто-то не коснулся ее руки, и женщина чуть не подпрыгнула. Потом до ее сознания дошло, что этот кто-то встал между ней и ее коллегами, застывшими словно в анабиозе. Джо помнит, как в голове мелькнула мысль: «Никогда бы не подумала, что Джемайма на такое способна». Джемайма, которая частенько язвила по поводу всех и вся и которая, судя по фотографиям в ее кабинете, любила собак гораздо больше, чем людей.

Сразу же от дверей конференц-зала, до которых ее проводила Джемайма, Джо бросилась в подсобку и заперлась изнутри.

* * *

– Джоанна… Джоанна!

Проходит несколько секунд, прежде чем Джо наконец осознает, что это Малкольм зовет ее по имени. Сама же она сидит к прилавку спиной, уставившись на приколотое к доске для заметок письмо.

– Простите, Малкольм. – Джо поворачивается лицом к посетителю.

– Джоанна… – Теперь в голосе Малкольма слышится озабоченность и легкий испуг.

Женщина понимает, что выражение лица, должно быть, выдало ее с головой.

– У вас что-то случилось? С дядей Уилбуром все хорошо?

Джо хочется ответить что-то вроде: «Не совсем, Малкольм; он часто стал забывать, что делал всего пять минут назад». Но вместо этого женщина отвечает, что с Уилбуром все в порядке, и, глядя в расстроенное лицо Малкольма, предлагает ему выпить чашечку чаю. Тот огорчается еще больше.