С этим чертовым летом все не заладилось с самого начала! Сначала из лечебницы сбежал пациент и поломал кусты жасмина. Потом погода раскалилась, как пышущая жаром печь. Говорят, Нью— Йорк задыхается от жары, под колесами автомобилей плавится асфальт, и даже стекла лопаются, как мыльные пузыри. Впрочем, здесь, в пригороде, не легче. Сад доктора Мэй требует все больше усилий. Приходится заниматься растениями с утра до вечера. А разве есть результат?! Все вянет прямо на глазах!

«Мне даже стыдно встречаться с ребятами в баре, – размышлял Гарри, окатывая листву мелкой россыпью брызг. Капельки воды, поймав солнечные лучи, наполнялись бриллиантовым многоцветием, а над кустами уже появился яркий мостик радуги. – Зайдешь пропустить стаканчик, послушаешь, как поживают друзья. У Джонни на бензоколонке все о’кей; и плотник Джек доволен жизнью; про Зака, водителя, и говорить не приходится – когда дела не в порядке, новый грузовик не покупают. Потом ребята спрашивают: «А ты как поживаешь, старина Гарри?» И что мне отвечать? Гортензии опять посохли?»

Если бы у Гарри кто-нибудь поинтересовался, откуда у него появилась такая твердая уверенность в том, что свою работу надо делать хорошо в любой ситуации, невзирая на любые обстоятельства, – он вряд ли бы смог ответить на этот вопрос.

Может, перед его глазами возникло бы бледное изможденное лицо отца? Бруклинский рабочий, он всего себя отдавал заводу. «Запомните, дети: самое главное – это работа, – любил повторять отец за ужином, после короткой молитвы. – Когда у тебя есть работа – у тебя есть деньги. А если у тебя есть деньги – то у тебя есть все». Впрочем, отца, несмотря на его трудолюбие, вышвырнули с завода безо всяких церемоний, как увольняли в тридцатые годы сотни тысяч американцев. Безработица оказалась ему не по плечу. Он все больше мрачнел, видя, как жена латает и перелатывает детскую одежонку, как из дома не выходят оценщики, описывающие мебель. Единственное его занятие в те нелегкие дни: лечь на постель, уткнуться невидящим взглядом в стену – и так пролежать весь день. «Папа уехал искать работу», – пряча глаза, врала мать после того, как все было кончено. Как будто бы соседи не рассказали всем братьям Уильямс, что отец удавился, едва только от дома отъехал школьный автобус. Мама была в это время в ванной, услышала, как из спальни донесся стук, бросилась на помощь – но было уже поздно…

Потом приезжал толстый коронер с дымящейся в уголке рта сигаретой, а мать все умоляла его покончить с вопросами до того, как дети вернутся из школы…

Мама, худенькая, бледная, всегда в аккуратной, хотя и старенькой одежде, работала с утра до ночи. Очень хотелось помочь ей, заработать хотя бы пару центов. И такие возможности имелись – продавать газеты после школы; прибираться в закусочной, когда за полночь оттуда, пошатываясь, выходят последние посетители. Если бы не те «детские» деньги, которые приносили в дом все братья Уильямс, – порой приходилось бы совсем туго. Времена тогда стояли лютые, безжалостные. «Сухой закон» давно отменили, однако на улицах все еще вовсю орудовали гангстеры. И мамочку, только получившую расчет за неделю, часто грабили бандиты. Несмотря на ее мольбы, они, угрожая револьверами, забирали у нее все, вплоть до последнего цента. А потом, надвинув на глаза шляпы и запахнув длинные пальто, растворялись в ночи нью-йоркских улиц…

Полиция? Смешно! Да полицейские в те смутные годы сами боялись гангстеров, как трусливые крысы. В газетах тогда не печатали заметок о том, что поймана жестокая банда. А вот сообщения, что гангстеры напали на полицейский участок и завладели оружием, появлялись регулярно.

С тех пор прошло немало лет. Многое изменилось. Жизнь стала лучше, проще, сытнее. И безопаснее.

Но не забыть той голодной бессонницы. И как пугал жар, сжигающий тело, – а денег на микстуру нет, и помирать не хочется. Или еще одно воспоминание: стоит солнечный сентябрь, в Центральном парке на деревьях еще ни единого желтого листика. О нет, никаких мечтаний о том, как в декабре здесь зальют каток. Сердце уже грызет тревога: какие там забавы, когда не имеется ни пальто, ни теплых ботинок, а зима в Нью-Йорке холодная…

Да, все-таки, как ни крути, – работа является самым главным в жизни каждого человека. Ее надо всегда делать хорошо.

В этом Гарри Уильямс не сомневался. Рослый, с сильными руками, рыжеватыми волосами и круглыми голубыми глазами, он всей своей бесхитростной душой был предан розам и магнолиям.

Ведь если хозяйка будет довольна и дела пойдут хорошо – можно со временем снять просторный домик. Жениться на горничной мисс Мэй – черноволосой Дженнифер. Она не красавица, но у нее приятная улыбка, а еще она аккуратная, и, безусловно, будет хорошей женой и матерью. Хотя с детишками лучше не торопиться, надо поднакопить деньжонок. А ну опять какая напасть, безработица. Пусть будет запас.

Поэтому…

А черта с два вы засохнете, магнолии и гортензии! Слишком многое от вас зависит!

Поливая кусты, садовник машинально повернулся спиной к лечебнице, прекрасно просматривающейся из сада мисс Мэй.

Очень нужно пялиться на тех призраков в серых пижамах, прогуливающихся по дорожке! Видали, как говорится, зрелища и поприятнее!

Строго говоря, пациенты миссис Мэй (а док была психиатром), приходившие в дом, Гарри тоже не нравились. Бледные, нервные, они то что-то громко выкрикивали, то молчали, и тогда с лужайки можно было расслышать, как настойчиво пытается миссис Мэй завязать беседу.

Однако если терапия не помогала – все эти странные нервные субъекты перемещались прямехонько в лечебницу, находящую в двух шагах от дома миссис Мэй. Док и занималась частной практикой, и присматривала за больными в лечебнице. Иногда получалось так, что один и тот же пациент мог ходить на частные сеансы, потом лежал в больнице, после чего помощь врачей какое-то время не требовалась. Однако рано или поздно этот уже знакомый человек все равно вынужден был звонить у литых ворот миссис Мэй. Док грустно замечала после таких визитов: «Увы, намного чаще я могу только облегчить страдания, а не исцелить…»

– А это не опасно? Больные не могут прийти сюда и выкинуть что-нибудь такое? – растревожился Гарри, впервые оказавшись в запущенном саду перед белоснежным особняком с массивными колоннами.

Соседство дома, где предстоит работать, с больницей для умалишенных ему совершенно не понравилось. Да и то, что хозяйка – психиатр, надо было как следует обмозговать.

Док, впрочем, похоже, даже не сомневалась, что Гарри устроят условия работы. Услышав его вопрос, Барбара Мэй беззаботно рассмеялась:

– О, после таблеток все пациенты становятся такими смирными! И потом, на прогулку выпускают лишь тех, кто не опасен. Я специально купила этот особняк. Прежнему владельцу соседство с лечебницей не нравилось, а я, наоборот, в полном восторге! Ведь мне даже не придется пользоваться автомобилем.

Док оказалась права: по большому счету ни психи из больницы, ни полусумасшедшие пациенты, являвшиеся на прием, особых проблем саду не доставляли. Больные были слишком поглощены собственными делами, чтобы вообще замечать хоть что-нибудь вокруг. Только один раз пациент, не справившись с управлением автомобилем, разворотил красивую клумбу у парадного входа. Да недавний побег придурка из лечебницы дорого обошелся жасминовым кустам, в которых пытался укрыться беглец. Когда его выследили санитары, мужчина в серой пижаме все цеплялся за тонкие ветки и истошно орал.

Однако на такие мелочи можно не обращать внимания.

Если бы не жара, все было бы о’кей…

Скорей бы закончилась эта невыносимая раскаленная духота!

Добросовестно полив кусты, Гарри собирался смотать шланг и отнести его в небольшой домик, где хранился садовый инвентарь.

Но – небывалое дело – прямо к особняку вдруг подъехал огромный черный «Кадиллак», сверкающий лакированными боками.

На долю секунды Гарри пришлось зажмуриться – яркое солнце, отразившись в серебряных ручках автомобиля, швырнуло в лицо пригоршню солнечных зайчиков.

«Что-то рановато для пациентов, обычно док принимает после ланча», – пронеслось в голове у садовника.

Он открыл глаза.

Снова зажмурился.

И опять открыл.

Нет, это не сон.

Не показалось.

Действительно – она…

Сладкая крошка, вожделенная девочка.

Впиться в ее накрашенный красной помадой пухлый ротик был бы не прочь любой мужчина в кинотеатре. Впрочем, да что там кинотеатр – вся мужская половина Америки глотала слюнки при виде такой горячей штучки.

Трогательная, близорукая Пола Девбойс из «Как выйти замуж за миллионера», дружелюбная Лорелей Ли из «Джентльмены предпочитают блондинок»…

Мэрилин Монро! Это была она, она!

Вблизи ее лицо и фигурка показались совсем юными, нежными. Она напоминала не соблазнительницу – ребенка, девочку-школьницу: невысокий рост, небрежно заколотые на затылке светлые локоны.

Мэрилин рассеянно обвела окружающее пространство восхитительными темно-синими глазами и, махнув шоферу, направилась к двери.

Потом красивое лицо актрисы вдруг исказила судорога. А еще она обняла себя за плечи, словно пытаясь унять дрожь, сотрясавшую все тело.

В ту же секунду на крыльце показалась миссис Мэй, с безмятежной улыбкой, которой она встречала всех своих пациентов. Чмокнув Мэрилин в щеку, она посторонилась, давая актрисе возможность пройти внутрь.

– Черт побери, неужели у этой крошки тоже проблемы с мозгами?! – пробормотал Гарри, не в силах отвести взгляд от закрывшейся двери. – Или она дружит с хозяйкой и заехала выпить чашку кофе? Не может же такая красотка быть сумасшедшей!

Внезапно садовник осознал, что все эти слова говорила только часть Гарри – честного, любящего свою работу, мечтающего о собственном доме.

Но есть и другая часть мистера Уильямса.

Тот Гарри не особо влюблен в горничную миссис Мэй Дженнифер. Он не очень-то радуется, когда после пары стаканчиков, пропущенных в баре, девушка соглашается отправиться в уединенное местечко, а там позволяет снять с себя трусики.

И это объясняется просто.

Мэрилин…

Она ведь всегда безумно нравилась! Она будоражила кровь, заставляла сердце биться быстрее. Любовь – не любовь, но покувыркаться в постели с такой красоткой хотелось больше всего на свете.

Только вот Мэрилин была далеко, она казалась недоступной. А Дженнифер находилась рядом. Впрочем, теперь…

В следующую секунду Гарри уже быстрым шагом направился к кустам гортензии и магнолии, росшим у кабинета доктора Мэй. Конечно же, окно в такой жаркий день было распахнуто настежь.

– Барбара, послушайте, я не могу работать! Я не хочу никого видеть. Я потеряла ребенка, а это никого не волнует, – срывающимся голосом говорила Мэрилин.

Невероятно – она даже хлюпала носиком! Как самая обычная девчонка!

Доктор Мэй сочувственно вздохнула:

– Конечно, дорогая, я понимаю: все это очень, очень тяжело.

– Да! Вы должны были приехать ко мне только через два дня, но я не могу ждать так долго, потому…

Миссис Мэй перебила актрису:

– Вы правильно сделали, что пришли. Присаживайтесь в это кресло. Так удобно? Хорошо. Конечно же, мы обязательно обсудим все, что связано с потерей ребенка. Но это будет позже. А теперь я хочу поговорить с одной маленькой девочкой. Ты здесь, Норма Джин?

– Барбара, это обязательно? Я ведь уже часто рассказывала вам о своем детстве. Сколько можно, одно и то же, одно и то же! Теперь я хочу поговорить о ребенке! Представляете, Артур^[3] говорит, что я сама во всем виновата – не прекращала пить таблетки. Но я не могу без них ни спать, ни работать. А он так жесток ко мне. Артур во всем винит меня!

– Мы это обсудим позже. Я ведь уже объясняла: важно начинать любой сеанс психоанализа с воспоминаний о детстве. Там не только корень всех наших проблем, но и силы, при помощи которых можно преодолеть все трудности. Итак, ты здесь, Норма Джин?^[4]

– Да. Да… Норма Джин здесь…