– Чемодан подашь? – Тихоня понял все. – Чтоб туда-сюда не скакать… эй ты, там… как тебя?

– Сергей, – буркнул Туржин.

– Вот, к хате носи, – Тихоня сдернул два ближайших чемодана, которые Туржину и всучил. А Бекшеев, радуясь внезапной отсрочке, подтащил к краю мешок Тихони.

И второй.

И на руку протянутую оперся почти спокойно. Если сосредоточиться и прыгать на здоровую ногу, то оно и ничего. Благо, растянуться носом в лужу ему не позволят.

Получилось.

Именно тогда Бекшеев и выдохнул. Огляделся. И увидал, что городишко этот, что покосившуюся слегка ограду, гусей и лужу, и домишко за оградою. Крепкий некогда, он слегка облез, облупился, да и крыша чуть просела.

– Мда… – только и сказал Бекшеев. – Комнат там сколько?

– Так… одна, – Васька почесал в затылке. – Сказано было, что след… следыватель приедет. Из Петербурху… а вас туточки он целая толпа.

– Следственная группа, – поправил Тихоня. – И дом ничего, нам с Серегой в самый раз будет. Верно, Серега?

Туржин чего-то да ответил, не слишком радостное.

– Ежели еще твоя хозяйка готовить возьмется, то будет вовсе ладно. За отдельную плату само собой.

– Они добре готовят! – заверил Васька. – И мясо у Аньки берут! А у Аньки мясо – наилучшее! Во всей округе такого нету! И колбас тоже. Особливо сушеные… я принесу!

– Принеси, – Тихоня похлопал паренька по плечу. – Потом. А пока скажи, может, в городе гостиница какая имеется? Или дом доходный, в котором бы квартиры сдавались? Их благородиям, сам понимаешь, в этаких хоромах непривычно будет… небось, еще и клозет на улице?

– Чего? – Васька моргнул.

– Уборная, – пояснил Тихоня.

– Он, там, за хатой, – Васька махнул рукой. И задумался. Надолго. Брови его рыжеватые зашевелились от излишне активной работы мысли.

Потом он вздохнул.

– Гостиница-то имеется… только это… дорого там. Страсть.

– Ничего, – Бекшеев с трудом сдержал улыбку. – Как-нибудь осилим.

– И порядку мало. Тамочки на низу ресторация… ну как, ресторация, кабак, только дерут в три шкуры. Охфицеры тама снедають…

– Какие офицеры?

– Так, – Васька поскреб затылок. – Этие… военные… туточки недалече, в Закутниках, военные… три версты, ежель напрямки. Деревня. Заняли. Ну и солдатики. И пленные еще прежде были, чегой-то там то ли закапвали, то ли откапвали, а может, вовсе дорогу строили. Или там иное чего. Ну вот. Пленных давно уж немашечки, а военные остались. Граница близенько. Стерегут.

Он произнес это веско, показывая, что всецело осознает важность присутствия близ города военных.

А вот Бекшеев поморщился. Про военных Одинцов ничего не говорил.

Плохо.

– Так тепериче охфицеры ездить стали. Сидят. Пьют. Едят… а их гадостью кормят! Все у нас знают, что Трофим, который гостиницу держит, значится, скупой до жути. За грошик удавится. Чем он их кормит – одному Богу ведомо, потому как мяса у Аньки не берет. И колбас не берет. Типа у него свои. Пробовал я… жуткая пакость! А вы, господин, может, лучше, ежели тут не по нраву, тогда в нумера к Сапольничихе? У ней доходный дом…

Как дом.

Домик.

Нет, по местным меркам он был высок, даже весьма – в целых три этажа и с мезонином. Пара колонн, причем на левой под слоем краски проступали характерные рытвины – следы от пуль.

Лестница в пять ступеней.

Пара мраморных львов. И дама в шелковом китайском халате с наброшенною поверх него шалью. Лицо дамы кругло и набелено. Темные волосы уложены в высокую прическу, которая держится чудом и парой шпилек. Шею обвивают две нити жемчуга. Пухлые пальцы стянуты кольцами. И смотрит она на Бекшеева недобро, явно подозревая в желании попортить тайком её, Фелиции Зигмунтовны, законное имущество.

– Вот, – Васька перед дамой этой терялся. И картуз с головы стянул. Светлые выгоревшие на кончиках волосы тотчас поднялись дыбом. – Господа из самой столицы приехали. Расследовать…

И замолчал виновато как-то.

– Из столицы? – в блеклых глазах дамы мелькнула искра интереса. – Так уж из самой?

– Из самой, – согласился Бекшеев. – Нам комнаты нужны… неделя, может, две.

Если все сладится.

А нет…

– Чтобы чисто, тихо и лишний раз не беспокоили. Если можно будет столоваться здесь же…

– Кухарка у меня неплохая, – проговорила дама неспешно. Её взгляд скользнул по Бекшееву, ощупав с головы до пят. И от этого взгляда не укрылось ни некоторая помятость одежды, ни стоимость её. Переместился на Софью, которая шляпку сняла и ею обмахивалась, отгоняя местных мух.

На мрачную Зиму, к ноге которой прижималась Девочка.

– Тварь воспитанная? – уточнила хозяйка доходного дома. – В доме гадить не станет? Мебель грызть?

– Воспитанная, – губы Зимы чуть раздвинулись.

– Слышишь её? – хозяйка чуть склонила голову.

– И слышу тоже.

– Хорошо…

Она снова посмотрела на Бекшеева и строго сказала:

– В доме не курить и не магичить. Плата вперед. Отговорок, что завтра, я не принимаю. Векселей и расписок тоже.

– Фелиция Зигмунтовна! – возмутился Васька.

– Если бы ты знал, мальчик, – Фелиция Зигмунтовна произнесла это с легкой усталостью. – Сколько в этих столицах мошенников… и все-то солидно выглядят. А так и норовят бедной вдове голову задурить. Квартирки у меня хорошие. Небольшие, это да, зато при каждой – своя уборная. Если побольше возьмете, то и с ванной могу. Идемте, покажу. Ты, охламон, тут постой. Нечего дорожки затаптывать… а вы, стало быть, за Охотником? Из Петербургу… получили, стало быть, письмецо-то?

– Вы его отправили? – сказала Софья.

Она ступала осторожно, одной рукой придерживаясь за Зиму, другой – опираясь на Девочку. Глаза Софьины оставались широко открытыми. Она и моргала-то редко, и тогда по лицу сбегала слезинка. Из левого глаза.

Из правого.

По очереди.

– Я, – не стала спорить Фелиция Зигмунтовна. – Как карточку в ящике нашла, так и поняла, что прав был Епифан… упертый. Я ему говорила, что не след самому в это дело лезть. Но разве ж послушает. Вещи его я тоже сохранила, если нужны.

– Нужны.

– Тут-то немного, но книжечки, блокноты…

– Утаили от следствия? – уточнила Зима. И почтенная вдова фыркнула.

– От какого? Ко мне и не приходил-то никто, хотя все знали, что Епифан у меня живет. Я в комнатах ничего-то и не трогала…

В доме было пусто.

И чисто.

– Дорого у меня, – пояснила Фелиция Зигмунтовна. – Наши-то ищут, чего подешевше. И шуму не люблю. Господа офицеры уж очень шумные, особенно, когда праздновать изволят. А у них ноне каждый визит праздник… пьют без меры, еще и буянить принимаются. И после-то управы не найти, да… для купцов ныне не сезон, они после появляются. Но клиент у меня свой.

Красные дорожки.

Паркет.

Панели старого дерева. И обои с вензелями. Лепнина на потолке. Картины, чуть выцветшие, сроднившиеся со стенами. И лестница с какими-то несуразно высокими ступенями. У подножия её лежали копии тех львов, что охраняли вход в дом.

Сразу заныла нога, предупреждая, что каждодневный подъем – это не то, что Бекшееву нужно. И вдова остановилась перед нею. Поморщилась, но сказала.

– Квартир тут всего четыре на втором этаже. И шесть – на первом, но там и сами меньше, и ванная комната одна на две квартиры. Правда, если наверх, то обождать придется, я там небольшой ремонт затеяла, раз уж не сезон.

– Устроит и первый, – Зима поглядела на лестницу. На Бекшеева. И добавила. – Нам с Софьей как раз удобно будет.

– Епифан тоже на первом остановился. Смежная квартира аккурат свободна… заодно и вещицы посмотрите.

Вдове явно не хотелось пускать постояльцев выше.

– Замечательно, – Бекшеев оперся на трость. – Буду рад. Только… я заплачу за обе квартиры. Но никого в соседи не селить.

Важный кивок.

И разворот.

Фелиция Зигмунтовна из широких рукавов китайского халата вытаскивает ключи. Один протягивает Зиме. Второй – Бекшееву.

– У меня копии, – предупреждает она. – Но обыкновения шарить по вещам не имею. Если что ценное, могу предложить сейф…

– Письмо, – Бекшеев ключ взял. Тот был теплым и покрыт чем-то теплым, с ароматом цветочных масел. – Стало быть, вы его отправили?

– Епифан и сам собирался. И попросил меня, чтоб, если вдруг чего случится, то я отправила. Только не в губернскую управу, как он полагал. Там, небось, тоже отмахнулись… сразу в столицу и отправила.

Красные губы чуть дрогнули.

– Но вы располагайтесь, господа. Я же велю чаю сделать. Обед, к сожалению, не готовили, но могу послать за пирогами. Тогда и поговорим… если хотите.

Бекшеев вот хотел.

И даже очень.

Глава 7. Медведи

«Медведь – зверь особый. Он и силен, и крепок, и хитер весьма. Не зря прозывают его хозяином лесным и кланяются, оставляют в лесу подношения, уповая на милость. И происходит это даже в нынешние просвещенные времена».

«О медведя и способах охоты на оного», статья в «Охотничьем вестнике»

В комнате резко и назойливо пахло корицей и еще апельсинами. Сушеные дольки их, как и палочки корицы, обнаружились в вазочке на столике. И я чихнула.

Девочка тоже чихнула.

А Софья вот сделала вдох и сказала:

– Старое место.

– А то.

Дом и вправду был стар. Скорее всего куда старше, чем казалось на первый взгляд. Верно, когда-то на этом месте стоял иной, поменьше и без колонн, зато возведенный по древнему обычаю.

Может, с конской головой даже, под главным камнем.

Оттого и крепок был фундамент.

– Тебе здесь не нравится, – Софья осторожно двигалась по комнате, кончиками пальцев осматривая новое жилище. Вот скользнули они по широкому подоконнику, недавно крашеному. Вот перешли на металлические шишечки, что украшали изголовье кровати.

На покрывало.

По кружевной накидке, венчавшей гору подушек, словно фата – невесту.

На туалетный столик, задев ту самую вазу.

– Место как место, – я пожала плечами. – Апельсины просто. Ненавижу апельсины.

Дело ведь не в этом доме.

И не в фундаменте с полуистлевшим конским черепом. И даже не в комнатах здешних. Комнаты, если подумать, весьма неплохие. Не так и велики, но кровать вот влезла, как и массивный шкаф с резными дверцами, которые на ключ запирались. Ключи из желтой латуни в замках торчат, манят заглянуть.

Я и заглянула.

Пусто.

Только тончайший покров пыли на полках говорит о том, что пару дней в комнате не убирались.

Туалетный столик.

И стол посолидней, письменный. Лампа на нем под абажуром с бахромой. Стопка бумаги. Писчая коробка, где нашлась пара ручек и чернильница. Ковер чуть потертый, но целый вполне. Да и ванная комната имеется, скромная, но все же. И с горячей водой.

– Мне не дом, мне дело это не нравится, – сказала я Софье, которая с задумчивым видом исследовала пустые полки. – Какое-то оно… не знаю.

Девочка, осмотрев обе комнаты и ванную, вернулась, чтобы забраться под кровать, благо, та стояла на высоких ножках, да там и улечься.

– Ладно. Разберемся.

Я выдохнула.

Из головы не шел лес, тот, что подобрался близко к станции. И тот, сквозь который пролегла дорога. Такой знакомый. Почти родной. Я ведь знаю, что тут, близ границы, селились те, кого официально именовали староверами, в том смысле, что по сей день держались они старых богов.

– Иди, – велела Софья, когда в дверь вежливо постучали. – Скажи, что у меня с дороги мигрень приключилась. Но чаю пусть пришлют. И к чаю, если чего будет.

Она опустилась на кровать и вытащила из ридикюля знакомую колоду.

Глаза Софьи закрылись, а пальцы скользнули по расписанным листам, считывая одной ей видимые знаки судьбы.

На третьем этаже, где обреталась почтеннейшая Фелиция Зигмунтовна, пахло теми же апельсинами с примесью корицы, а еще самую малость – Китаем.