Постановка прошла быстро. Проводил её майор Жозе Эбо. Кубинские лётчики, которые тоже присутствовали здесь, говорили, что этот анголец – командующий авиацией военного округа, в котором мы находимся.

Нам каждому распределили по три летчика, и мы должны были с ним пройти всю программу подготовки. Усатый кубинец Бенитес, с которым я несколько раз летал в Осмоне, решил меня разрекламировать ангольцам.

Что он там рассказал, не знаю, но эффект был чуть меньше, чем от речи Марика при первой нашей с кубинцами встрече.

– Давайте знакомиться, – сказал я, когда мне подвели троих ангольцев.

Их фамилии и имена я записал к себе в блокнот, подаренный мне Костей. Я-то все свои вещи потерял в джунглях. Один из ангольцев – старший лейтенант Франсишку Мадейра, хорошо говорил на русском, и это было большим подспорьем.

У каждого из этих ангольцев оказалось и своё прозвище. Мадейра был очень кудрявым, оттого и получил прозвище «Каракоиш». Двое других имели более привычные «Фронте» и «Рета».

– «Передняя часть» и «Тыл», – объяснил мне Франсишку.

От него же я узнал, что прозвища даны не просто так. Каждый из этих офицеров проявил себя в бою и был наречён прозвищем. Носили они их с гордостью.

На контроле готовности мы тоже не были обделены вниманием. Совенко очень тщательно опрашивал каждого из нас, особое внимание уделив Гусько и Марику. Даже контроль уяснения района полётов не так его интересовал, как теоретическая подготовка моих товарищей.

– Ладно, – махнул он рукой и дал указание Штыкову отправляться на отдых.

Когда я собрал свои принадлежности, подаренные мне ангольцами и кубинцами взамен утерянных, Совенко окликнул меня.

– Родин, а ты куда? – спросил он.

– Вы сказали на отдых, – ответил я. – Или что-то ещё от меня нужно?

– Конечно. Пошли в комнату высотного снаряжения. Подберём тебе шлем, противоперегрузочный костюм и пойдём к самолёту.

– Вы меня на вылет приглашаете? – улыбнулся я.

– Ну не на свидание же. Пошли.

Глава 5

Снаряжение я одел достаточно быстро. Чего не скажешь о Совенко. Он и со Штыковым пошутить успел, и кубинскому старшему лётной группы в Лубанго что-то сказал.

– Решил, Борисыч, всё таки, на проверенном полететь? – спросил у Совенко Штыков, пока тот шнуровал ботинки.

– Проверить надо этого молодца, – кивнул в мою сторону полковник. – Как вообще себя оцениваешь? – спросил у меня Совенко, в голосе которого прозвучало некое высокомерие.

– Если вы про мою технику пилотирования, то на твёрдую четвёрку, – сказал я.

– Чего это так слабо? – усмехнулся кубинец на ломанном русском. – Думал, что сюда профессионалов присылают.

– А вам обо мне не рассказывали? – спросил я. – Ваш подопечный Хорхе Бенитес меня знает. В Осмон к нам приезжал на подготовку.

Видимо, старший группы не обратил внимание на хвалебные отзывы своих подчинённых, когда меня описывал Бенитес.

– Я не интересовался, асере, – ответил кубинец, назвав меня в конце «другом».

Совенко расспросил про мой налёт, классность и в каких крупных мероприятиях я участвовал во время командировки в Афганистане. Когда перечисление вышло за количество трёх операций, Тимур Борисович перебил меня.

– Ладно, перестань уже заливать мне здесь. Запрошу по тебе информацию или сам свяжусь с «Центром». Странно, что такого молодого прислали, – произнёс Совенко, затягивая штанину противоперегрузочного костюма.

– Борисыч, а почему тебя тогда и Барсов не смущает? – спросил Штыков, протянув полковнику шлем.

– Валентин Николаевич, Барсов и Гусько сразу обозначили себя, как не самые надёжные советские специалисты. Но они прошли курс подготовки перед поездкой сюда. Их отобрали, и они знали, куда едут, – произнёс Совенко и показал мне идти за ним.

Как будто я ехал в неведении! Информации про Анголу у меня, конечно, немного было. Но и ничего слишком уж неожиданного я здесь не увидел. Разве, что в джунглях чуть не погиб, но это из другой оперы.

Солнце уже вышло и стало нагревать воздух. Бетон начинал становиться раскалённым, а всякая ползучая живность прятаться в укромные места между плитами.

Перед тем как занять место в самолёте, я попросил у своего «инструктора» карту, чтобы изучить маршрут.

– Она тебе не нужна. Летать будешь в районе аэродрома, а я здесь всё знаю, – похлопал меня по плечу Совенко, который уже был обильно потный.

Ну и ладно. Потеряемся, сам будет виноват!

– Лубанго-контроль, 101й, запуск, – запросил разрешение Совенко у нашего руководителя полётами, который находился рядом с диспетчерами аэропорта.

– Разрешаю, 101й.

Двигатель «ласково» загудел. Стрелки приборов начали вращаться и показывать необходимые параметры. Совенко что-то бубнил в этот момент, но я был занят другим делом.

– Ты меня вообще слышишь? – громко спросил Тимур Борисович по внутренней связи.

– Слышу, – ответил я, проверяя работу автоматического радиокомпаса.

Продолжение разговора не последовало. И чего отвлекает?! Нужно бы ещё карту района лучше изучить. А то сегодня на аэродроме только один привод и с одним стартом работает. И ведь есть средства локации и навигации, да только выходной у ангольцев. Вот и не работают, а наших специалистов, видимо, не привлекли.

– Выруливаю, 101й, – доложил Совенко и самостоятельно начал рулить.

В кабине-то жарковато, вот и хочет побыстрее в воздух подняться. Я сам уже прилип к креслу, обильно вспотев.

Самолёт был готов занять исполнительный, но руководитель разрешение не давал. Я посмотрел по сторонам и в сектор взлёта и посадки. Никого! Чего ж тогда ждём. Чувствую, как капелька пота скатилась на кончик носа, неприятно пощекотав его.

– Лубанго, 101й, готов на полосу, – настойчиво повторил Тимур Борисович.

– 101й, вам запрет на вылет. Местные не разрешают, – грустно ответил нам руководитель.

– Причина?

– Африканский час.

Мда, известное явление. В это время суток очень жарко и никого на открытом воздухе нет. Значит, и в работе перерыв. Только не совсем понимаю, причём здесь командно-диспетчерский пункт, где дежурная смена сидит в тапочках и под кондиционером.

– 101й, разберись там, а мы пока вырулим на полосу, – сказал Тимур Борисович, и руководитель полётами принял к сведению эту информацию.

Выруливал на полосу уже я сам, выравниваясь по осевой линии. Вокруг ни души. Окрестности аэродрома – это небольшая равнина. Чуть дальше она переходит в холмы и в горный хребет.

– На радиовысотомере опасную высоту установил. Готов к взлёту, – доложил я.

– Управление передал, – сказал Совенко.

Как будто и не я сейчас выруливал, а он. Вообще, как-то уж слишком высокомерен этот полковник. Не знаю его регалий, но не думаю, что у него большой боевой опыт.

– Теперь покажи, как ты летал в Афганистане. Хочу посмотреть, – ехидно посмеялся Совенко.

Вряд ли он захочет прочувствовать все слаломы, которые мы с товарищами выполняли в Панджшере. Какие-то желания у Совенко совсем небезопасные. С другой стороны, может, перестанет хорохориться.

– Как скажете. Обороты вывожу на максимал, – доложил я и плавно перевёл рычаг управления двигателем в соответствующее положение.

МиГ-21 слегка затрясло. Обороты и температура газов двигателя на приборах вышли на соответствующие режиму значения. Я продолжал удерживать самолёт на месте.

– Взлёт. Форсаж! – сказал я.

Слабый рывок назад, и самолёт помчался по полосе. Направление выдерживал аккуратно, отслеживая нужное значение скорости. Ручку управления слегка на себя.

– Подъём, – сказал я по внутренней связи, когда скорость подошла к значению 200 км/ч.

Плавно поднял носовое колесо и жду скорости 330 км/ч. Совенко молчит, не произнося ни звука.

Отрыв и мы поднимаемся в ангольское небо. Скорость растёт, шасси убрано.

– Взлетать умеешь, но что-то есть интересное в твоём арсенале? – спросил Совенко.

Что ж, придётся показать ему пограничный режим. Ручку управления самолётом отклонил на себя, хотя шасси ещё до конца не убрались. Не страшно! Запас прочности есть. В Циолковске такое уже делал с инструктором.

МиГ пошёл выполнять полупетлю. По внутренней связи слышно, как Совенко начал тяжело дышать, но пока замечаний не делал.

Пошёл рост перегрузки. Считаю до трёх и буквально кладу самолёт «на спину». Скорость в верхней точке подошла к 150 км/ч, а МиГ даже не затрясло.

– Переворот, – произнёс я и вывел самолёт в нормальное положение. Тут же стрелка на указателе скорости пошла в правую сторону на увеличение.

Хороший самолёт, этот наш МиГ-21! Даже на таком режиме устойчив и не переходит в режим сваливания.

– Ты чего… творишь? – спросил Совенко, прерываясь на вдох.

– Полупетля на взлёте. Теперь в пилотажную зону буду запрашивать отход, – сказал я, заметив на карте нанесённый круг на севере от Лубанго, обозначенный как «Зона номер 4».

– Выходи на аэродром. Над точкой поработаем, – ответил мне Тимур Борисович и сам запросил у руководителя полётами разрешение на пилотаж над полосой.

– Прошу снижение до 20 метров и проход над полосой, – запросил я вдогонку.

– Разрешил, – с энтузиазмом сказал руководитель полётами.

Совенко, наверняка, чуть слюной не подавился сзади.

– Родин, это совсем не по заданию, – спокойно сказал он.

– Товарищ полковник, а у меня и нет задания. Мне выполнять проход?

– Давай. Аккуратнее только.

Конечно! Ручку управления отклонил от себя и очень быстро снизился с 1000 метров до предельно-малой высоты.

Краем глаза увидел, как в стороне осталась гора со статуей Иисуса Христа. Интересно, а кто-нибудь пролетал над ней кубинцев как можно ниже?

Быстро пронёсся над полосой и снова потащил самолёт на полупетлю. Переворот в верхней точке, и пошёл вираж. При инструкторе Гене я выполнял эту фигуру и на меньшей скорости. Сейчас не буду рисковать.

Одна управляемая бочка, вторая, третья! Переворот и снова уход на предельно-малую. Вывод меньше чем на ста метрах. Руководитель полётами через раз повторяет команду на вывод.

Несколько таких минут потовыжималки, и я уже сам слегка подустал. Будто манёвренный бой кручу сейчас против нескольких противников.

– Крайний манёвр и на посадку, Сергей, – сказал мне Совенко, который тоже выдохся от таких манёвров.

– Понял, – отвечаю я и решаюсь на нестандартный манёвр.

Разгон на форсаже, скорость почти 800 км/ч. Ручку на три счёта на себя и МиГ резко задирает нос. Смотреть нужно на скорость сейчас, которая падает очень быстро.

210… 190… 180 и толкаю ручку от себя. Отворот влево и выход в сторону от солнца. Ещё один вираж, переворот и ухожу вниз.

Ищу глазами аэродром. Если всё верно рассчитал, должен сразу выйти в створ полосы. Так и есть!

– 101й, прошу посадку. Шасси, механизация выпущены, – доложил я, выравнивая самолёт.

– Разрешил посадку.

Несколько секунд и плавно касаюсь полосы. Длина её почти 3000 метров, а вот ширина не такая большая.

– Вылезешь, поговорим, – сказал Совенко недовольным голосом, когда я сбрасывал парашют рядом с подборщиками.

На стоянке нас уже встречали техники, а также командирский УАЗ. Рядом с самолётом уже Вениамин Бубко. Втягивается в рабочий процесс со своими коллегами. Как только открыл фонарь, он подставил мне стремянку, чтобы я вылез из самолёта.

– Как аппарат, Сергеич? – спросил он, здороваясь со мной.

– Нормально. Жарко только! – воскликнул я. – Когда кондиционеры будут уже в самолётах?

– А зачем? Лишнее место занимает. На высоте всё равно комфортно, – сказал он, но я не разделяю этой мысли.

К самолёту подъехал УАЗик. Бубко шепнул, что это за Совенко.

– Улетает сейчас советник Главкома ВВС и ПВО Анголы в Луанду, – сказал Веня и выпрямился, когда Тимур Борисович спустился на бетонку

– Товарищ полковник, разрешите получить замечания? – спросил я, поправляя на себе снаряжение и вытягиваясь в струнку.