Поборов слезы, Роуэн почувствовала, что в ногах, под сиденьем, что-то шевелится, и взглянула вниз. Ее рюкзак немного приоткрылся, оттуда показались две крошечные блеклые лапки, а за ними и голова похожего на грызуна существа. Оно неодобрительно посмотрело на девочку, а потом выползло из рюкзака, взобралось по ее ноге и два раза куснуло. Роуэн поморщилась и поняла: существо сердится на нее из-за открыток с изображениями фейри. Хотя, конечно, не настолько, как сердились бы родители, узнав, что не все открытки были куплены. У нее не хватило смелости украсть книгу, посвященную выставке, но открытки маленькие и почти невесомые… В общем-то, все получилось легко – кроме того, что ее отыскали.

Роуэн проснулась, позавтракала, почистила зубы, затем приняла душ и надела школьную форму. Взяла в кухне со столешницы контейнер с ланчем, поцеловала Джеймса в белокурую макушку – он, перепачканный детским питанием, сидел на своем высоком стульчике. Попрощавшись с матерью, Роуэн вышла из дома и, как обычно, пошла по маленькой улочке.

Только сегодня вместо того, чтобы повернуть в конце улицы налево, к школе, она отправилась направо, к железнодорожной станции. Прежде чем купить билет, быстро переоделась в вокзальном туалете: засунула школьную форму в рюкзак и натянула джинсы и кофту, припрятанные вчера вечером. Мельком глянув в зеркало, убедилась, что без формы выглядит старше своих двенадцати – по крайней мере на четырнадцать.

Потребовалось чуть больше получаса, чтобы добраться до Фенчерч-стрит, потом еще примерно двадцать минут на метро – и она оказалась в центре Лондона. В метро ей совсем не понравилось. Был час пик, и ехать пришлось в битком набитом вагоне, уткнувшись носом в чью-то подмышку. Сойдя с поезда, она поспешила на выход, опустив голову и стараясь ни с кем не встречаться взглядом – ни с пассажирами, ни со служащими метро, ни с попрошайками, тянувшими руки к каждому, кто проходил мимо.

Выбравшись на воздух и дойдя до Трафальгарской площади, Роуэн почувствовала себя увереннее. Уворачиваясь от голубей, миновала огромных каменных львов и поднялась по ступенькам в Национальную галерею. Посетителей внутри было полно – легко затеряться среди толп туристов и школьных экскурсий. Роуэн взяла путеводитель по выставке и, не обращая внимания на знаменитые картины – Боттичелли и Ван Гога, – у которых останавливались все, направилась в самые дальние залы, туда, где находилась выставка, ради которой она приехала. Здесь было тихо и малолюдно.

Роуэн жадно разглядывала изображения, развешанные на стенах, вникая и критически оценивая каждое. Большую часть она отмела сразу – слащавые картинки с красивыми созданиями, гнездящимися в цветах или благонравно восседающими на мухоморах. С первого взгляда становилось ясно: это не то, что нужно, – так, вычурные грезы. Ее интересовали другие образы. Мрачные существа в масках, скрывающиеся в лесу. Люди, против своей воли танцующие под колдовскую мелодию. Снова странное существо – одной рукой подманивает к ручью ребенка, а второй удерживает другого малыша под ледяной водой. Эти картины искала Роуэн. Картины, где была показана правда – правда, увиденная такими же, как она сама. Теми, у кого есть второе зрение.

Роуэн оторвалась от своих мыслей и вернулась в реальность. Сейчас в машине было тихо, если не считать слабого хныканья Джеймса. Но кто бы сомневался: как только они приедут домой, родители отправят Джеймса в другую комнату и устроят ей хорошую взбучку. Утешало лишь одно – ей все-таки удалось выполнить задуманное и ее не поймали. То есть поймали, но позже, сразу после того, как она, выйдя из галереи, шла по площади. На плечо легла рука, и, обернувшись, она увидела того, кого меньше всего ожидала, – своего отца. Облегчение на его лице тут же сменилось гневом. Он повертел у нее перед носом рекламным буклетом Национальной галереи, посвященным выставке. И там расписание поездов – почерком Роуэн. В панике она все же сообразила: отец наверняка вытащил буклет из мусора, когда из школы позвонили и сообщили о ее отсутствии.

До сих пор трудно было поверить, что отец ее нашел.

Существо, которое могла видеть только она, пробралось к Джеймсу и уютно устроилось рядышком в детском кресле, тихо и странно мурлыча, будто убаюкивая колыбельной. Роуэн задумалась, слышит ли его брат. Видеть его он точно не видел, однако вроде снова стал задремывать. Роуэн наблюдала, как существо протянуло лапку и отвело золотистую прядь от глаз Джеймса. Малыш легонько улыбнулся во сне, когда усы существа скользнули по его щеке. И в этот самый момент жизнь Роуэн изменилась навсегда. Грузовик с оглушительным скрежетом металла о металл проломил центральный барьер и врезался в их машину.

Потом Роуэн всегда будет помнить эти несколько секунд в ужасающих подробностях. Расколовшееся с грохотом стекло, ледяной ветер и дождь. Треск и хруст автомобиля, смятого громадой грузовика. Беспомощные крики Джеймса, ее крик, когда машина перевернулась на крышу и стала вращаться как волчок. Куски открыток, кружившиеся вокруг ее головы, словно порванные крылья фейри.

Роуэн будет помнить, как хотела оградить брата от этого ужаса… и как маленькое уродливое безымянное существо внезапно увеличилось в размерах и, прижавшись к Джеймсу, окутало его пушистым защитным коконом.

В ее памяти останутся мигающие огни и срезанный борт машины; то, как она кричала, когда ее вытаскивали, сломав руку. И ей никогда не забыть то, что будет преследовать ее всегда и мучить больше всего, – полную тишину в передней части искореженной машины.

3

Рыжая пришла в сознание и сразу почувствовала, что во рту земля. С отвращением выплюнув ее, она потрогала раскалывающуюся от боли голову. На виске вспухала шишка. В проникавших сверху тусклых лучах можно было рассмотреть, что тут вокруг.

Она упала в яму – это ясно. Под ней валялись поломанные ветки и корни, похожие на отрубленные конечности. Все тело болело, будто ее избили. Рыжая провела рукой по земляным стенам ямы и судорожно сглотнула. Влажная земля липла к пальцам. Отовсюду торчали корни разной толщины. Собравшись с духом, она встала и подняла глаза, готовая принять то, чего все больше страшилась: яма могла оказаться Катакомбой Висельника, одной из семи глубоких провалов в лесу, имеющих дурную славу. Катакомбы существуют только в мире смертных или есть и в царстве фейри? Вертевшийся в голове вопрос почти сразу исчез: ветки, которые беспорядочно прикрывали яму, находились не более чем в шести футах над ней.

Сквозь дыру, в которую она провалилась, лился солнечный свет. Нет, это не катакомба. В голове немного прояснилось, и Рыжая стала размышлять логически. Снова проведя руками по земляным стенам, она заметила то, что упустила в первый раз: если не считать корней, стены гладкие, а значит, не сами собой образовались. Яма вырыта с определенной целью.

Это ловушка.

Рыжая села, стараясь успокоиться и не обращать внимания на дрожащие от прилива адреналина руки и ноги. Она попадала в ситуации и похуже и знала, что самое губительное – паниковать. Быстро прикинула размеры ловушки. Диаметр – метра полтора, высота – около трех. Если хорошенько поразмыслить и прикинуть, что тут пригодится, можно выбраться. Рыжая вытащила нож и что есть мочи вонзила в земляную стену. Налегла на рукоять: сидит крепко. Должен выдержать ее вес. С усилием вытащила нож, поднялась и стала искать первую точку опоры.

В темном углу что-то шевельнулось. Рыжая мгновенно замерла. Глупо, но она даже не подумала, что в западне может быть кто-то еще. Напряженно вслушиваясь, шагнула. Кроме шороха под ногами снова какой-то тихий звук. Поскуливание. Она медленно опустилась на колени, взяла упавшую сверху длинную тонкую ветку и стала осторожно разгребать и отодвигать листья. Раз, другой, и Рыжая увидела жалкого исхудавшего лисенка – одни ребра и шерсть.

Зверек посмотрел на нее в ответ тусклыми глазами, в которых не было надежды, словно уже сдался и ждал смерти. И, похоже, ждать оставалось недолго. У нее мелькнула мысль о воде в фляжке. Но Рыжая заставила себя забыть жалость и отвела взгляд. Нужно спасаться самой. Если лисенок умирает от жажды, значит, он в ловушке уже несколько дней. Ее может постигнуть та же участь.

Вскоре она нашла то, что искала, – толстый корень, выступающий из земляной стены, чуть выше пары футов от дна ямы. Проверила, навалившись всем весом, – держится крепко. Встав на него, стала нащупывать, за что еще можно ухватиться. Ее цепкие пальцы коснулись чего-то холодного и шероховатого: камень, вросший в землю. Ободренная, Рыжая отступила назад. Теперь нужно было воткнуть что-то между корнем и камнем, чтобы получить еще одну точку опоры. Опустившись на четвереньки, она стала шарить вокруг. Идеально годилась бы толстая ветка – палка, которую можно заострить ножом и вбить в стену.

И вот тут Рыжую ждала вторая находка. Роясь в куче сухих листьев, она кое-что нащупала. Еще не видя, она почему-то уже поняла, что это. Достала, поднесла к свету, и по коже побежали мурашки. Желтая туфелька. Детская… расшитая крошечными цветочками. Должно быть, принадлежала маленькой девочке. Малышка… не больше трех-четырех лет, попала в эту яму… сидела одна в темноте… Что с ней случилось? Внезапно Рыжей стало страшно. Она вытряхнула из туфельки грязь и какое-то время просто сидела, уставившись на нее. Туфелька явно лежала тут давно. Кожа местами сгнила, но ярлычок внутри подтверждал – это обувь из мира людей. Рыжая вздрогнула и выронила ее. Ее носил ребенок, ребенок с именем и семьей. Чья-то дочь. Может быть, чья-то сестра. Такой же ребенок, как Джеймс.

Рыжая пыталась убедить себя, что, кто бы (или что бы) ни устроил западню, это наверняка было сделано, чтобы добывать еду, ловить диких животных. Ребенок, скорее всего, упал в яму случайно – но тогда, если малышку спасли, почему туфелька осталась здесь?

Встревоженная, Рыжая взглянула на лисенка. Зверек наблюдал за ней пустыми янтарными глазами. Кем бы ни был вырывший ловушку, ему вряд ли понадобится это жалкое существо – кожа да кости. Даже воронам тут нечем поживиться. Хоть Рыжая и решила, что это ее не должно трогать, она просто не могла позволить ему умереть. Медленно подойдя, она опустилась на колени рядом с лисенком. Тот посмотрел на нее снизу вверх, попытался отползти и издал что-то вроде слабого рычания. Это обнадеживало – в зверьке все еще теплилась воля к жизни. Рыжая достала из рюкзака фляжку и маленькую жестяную походную миску, из которой обычно ела (когда была еда). Налила в миску немного воды, стараясь не перелить – вдруг бедняга вылакает слишком быстро. Окунула пальцы в воду, дала нескольким прохладным каплям упасть на горячий, сухой нос лисенка, потом поднесла миску прямо к его пасти и отодвинулась. Она сделала все, что могла. Теперь все зависело от лисенка.

Еще поворошив листья, Рыжая нашла крепкий древесный сук. Сломала его каблуком ботинка и принялась обстругивать один конец ножом. Краем глаза взглянула на лисенка. Высунув язык, зверек пытался слизнуть с носа каплю воды.

– Бедняга, – пробормотала Рыжая.

От звука ее голоса уши лисенка чуть дернулись. К ее удивлению, он приподнял голову и потянулся к миске с водой.

– Пей-пей, – шептала Рыжая.

Лисенок окунул морду в миску и начал медленно лакать. Настороженно смотрел на Рыжую и лакал – всего несколько секунд: быстро устав, он опустил голову, чтобы передохнуть, но все же это вселяло надежду.

Рыжая упорно работала, заостряя сначала одну половину сломанной палки, затем другую. Чуть погодя лисенок опять поднял голову, еще немного полакал и опять отдохнул. В его глазах уже показалась искра жизни. Рыжая продолжала сосредоточенно трудиться. Лисенок время от времени пил. Когда миска опустела, Рыжая снова наполнила ее, слушая, как зверек шумно лакает. Ее мучил вопрос: хватит ли воды, чтобы его спасти (ведь тот, кто устроил ловушку, наверняка сжалится над тощим существом и отпустит), или, поддерживая в лисенке жизнь, она только продлевает его страдания? Последнюю мысль она просто отмела. Рыжая была готова привести свой план в исполнение.