В тот момент я ненавидела Клемонса, потому что в его словах был смысл. Может, все было бы по-другому, если бы у меня не было брата-метеоролога, который снабжал меня последними сведениями о парниковом эффекте, угрожавшем Земле. Может, все было бы по-другому, если бы я не жила какое-то время в космосе и не видела своими глазами облака и сильнейшие штормы, сеявшие хаос на побережьях нашей страны.

– Позвольте мне хотя бы сделать вот что: я не стану принимать решение, пока не поговорю с Хелен.

Глава шестая

ИТАЛИЮ ПОРАЗИЛА АНОМАЛЬНАЯ ЖАРА

Рим, Италия 4 сентября 1961 г.

(«Ассошиэйтед Пресс»)

В Риме вводятся нормы снабжения водой. Город страдает от засухи и жары, подобных которым Италия не видела на протяжении последних семидесяти лет. По крайней мере, 21 человек погиб в результате жары, сопутствующих штормов и утопления во время попытки спастись.

Вчера в отдельных районах прошли грозы, обеспечившие небольшую передышку от жары, но Рима это не коснулось. От ударов молний погибло несколько человек, а также десятки животных на фермах. Кроме того, молнии стали причиной ряда пожаров. Римская водопроводная компания объявила о запуске программы по ограничению водоснабжения, в результате которой каждое домохозяйство на следующей неделе останется без воды максимум на сутки.

Клемонс сверлил взглядом пол. Мясистая шея, перевалившаяся через воротник, обрела цвет спелого помидора. Он решительно кивнул и повернулся к столу, захватив сигару и журнал.

– Позвони с моего телефона.

– Я пойду к ней домой и…

– Пожалуйста. – От этой просьбы я так опешила, что сразу замолчала. Клемонс повернул журнал так, чтобы я могла его рассмотреть. Журнал «Тайм». На обложке огромное художественное изображение Марса и единственное слово: «ЗАЧЕМ?» – Если решишь отказаться, я хочу знать об этом сразу, потому что этому агентству придется приложить все силы, чтобы сдержать распространение слухов.

Я сглотнула и кивнула, но не собиралась идти на попятную. Как только Клемонс вышел из комнаты, я взяла трубку и позвонила Хелен домой. Накручивая телефонный провод на запястье, я оперлась о стол, не решаясь сесть в кресло босса. Мои представления о приличиях бывают довольны забавными.

Хелен ответила только после третьего гудка.

– Дом Кармушей. Говорит Хелен Кармуш.

– Привет… Это Эльма, – я прочистила горло, слушая воцарившееся в трубке молчание. Тихий треск помех ответил сразу на многие вопросы: – Я только сейчас узнала, что тебя сняли с программы… Но Клемонс сказал, что ты согласилась. Ты… ты точно согласна?

– Так я смогу проводить больше времени с Рейнардом.

– Но ты так много работала. – Я выждала несколько секунд, давая ей возможность ответить. Но из трубки доносился только едва слышный шум ее дыхания – единственный индикатор того, что связь не прервалась. – Я сказала Клемонсу, что никуда не полечу, если ты не согласна со своим увольнением.

– Да, Эльма, ну конечно. Ты можешь спокойно лететь.

Когда Хелен чему-то радуется, в ее голосе пробивается тайваньский акцент. А вот когда она злится, то начинает говорить как аристократка с северо-востока США. Прямо сейчас я беседовала чуть ли не с Кэтрин Хепберн^[17].

– Послушай, если ты против, я откажусь. Я ему так и сказала.

– Ради всего святого! Я тебе уже сказала, что я не против. Я разрешаю тебе лететь. Хочешь, чтобы я тебе сказала, как я счастлива? Ничего подобного. Мы с тобой подруги, но я не стану тебе лгать, чтобы ты почувствовала себя лучше.

– Я… Прости меня. Я не хотела… Я скажу ему, что не полечу.

– Это будет абсолютно неоправданная жертва, – Хелен вздохнула, и ее голос чуть смягчился. – Про тебя уже во всех газетах написали. Если ты сейчас уйдешь и наведешь шороху, программа лишится поддержки. Я понимаю, в какой ты оказалась ситуации, но в этом случае я точно против.

– Я уверена, что можно все представить в ином свете… отметить, как долго ты готовилась и почему ты гораздо больше подходишь для участия.

– Будь реалисткой. Дело вовсе не в подготовке. – В ее словах мне слышалось эхо Роя и других «первоземельщиков». – Я знаю, какое мне отведено место в Америке и в космической индустрии. Если сейчас я молча уступлю, то еще смогу попасть во вторую волну. А если я стану артачиться? Он с легкостью найдет повод оставить меня на Земле навсегда и все равно заменит. Конечно, я согласилась и согласилась с улыбкой. Это был единственный мудрый выход из ситуации.

– Давай тогда упирать на факт, что прямо сейчас я не представляю никакой ценности… Я скажу Клемонсу, что не полечу без тебя.

Не успела я договорить, как уже поняла, почему эта идея не прокатит. Мы обе знали об ограничениях в числе членов экипажа, но озвучила эту мысль Хелен. Я слышала, с каким презрением она фыркнула.

– Нельзя включить в экипаж лишнего члена, потому что на него уйдут дополнительные ресурсы, да и по весу не пройдет.

– Но ведь… – Я осеклась, не зная, что на это ответить. Должен же быть хоть какой-то выход.

– Им тогда придется заменить кого-то другого. Спасибо, но нет. Не хочу быть человеком, из-за которого уйдет кто-то другой. Тогда ненавидеть будут сразу двоих.

Ее слова навалились на меня такой тяжестью, что голова у меня склонилась к груди.

– Мне жаль.

– Я знаю. – В эти два слова Хелен уместила столько всего сразу. «Я знаю, что ты сожалеешь». «Я знаю, что ты не хочешь, чтобы я винила во всем тебя». «Я знаю, что мы ничего не изменим». – Я подожду. Это нечестно, но, по крайней мере, стратегия мне знакома.

И вот тут… тут я почувствовала себя еще более гадкой.

* * *

Как только я согласилась во второй раз, отдел по связям с общественностью словно с цепи сорвался. Может, они заранее все распланировали, или все дело было в журнале. В журналах. Потому что статья в «Тайм» была не единственным разгромным материалом. Неприязнь к космической программе не так ясно ощущалась с Луны, где у нас не было возможности получать свежие газеты каждый день.

Как бы то ни было, уже через две недели я стояла вместе со Стетсоном Паркером за кулисами «Вечернего шоу».

В номере отеля я приняла таблетку «Милтауна». Теперь я стояла напротив стены, прокручивая в голове последовательность Фибоначчи^[18], чтобы успокоиться. По крайней мере, меня в последнее время больше не рвало. Обычно.

1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55, 89, 144…

За моей спиной Паркер описывал крошечные круги и встряхивал руками, словно пытаясь восстановить кровоснабжение. Рядом с нами ждал ассистент с доской-планшетом. В одном ухе у него сидел огромный наушник, как будто он управлял космическими полетами.

…233, 377, 610, 987, 1 597, 2 584, 4 181, 6 765…

Мужчина с планшетом наклонился ко мне и прошептал:

– Пора.

А на сцене Джек Пар^[19] произнес:

– Давайте поприветствуем наших следующих гостей. Полковник Стетсон Паркер и доктор Эльма Йорк.

Я отвернулась от стены как раз в тот момент, когда Паркер натянул на лицо свою самую искреннюю улыбку. Он махнул рукой в сторону сцены.

– Дамы вперед.

Моя собственная улыбка казалась мне нервной и приклеенной. Юбка с шорохом обняла мои ноги, когда я вышла под свет софитов и услышала обрушившиеся на меня аплодисменты. За камерами и софитами в зале сидели настоящие люди. А с другой стороны экранов на меня смотрели еще целые миллионы.

…10 946, 17 711, 28 657…

Мистер Пар пожал руку мне и Паркеру. После этого последовала обязательная часть, где мы улыбались и махали зрителям, а затем нас наконец усадили в одинаковые кожаные кресла рядом с креслом ведущего. На полу между мной и Паркером стоял серебристый микрофон, и я осторожно скрестила ноги, чтобы не уронить его своими лодочками.

Поправив один из своих фирменных галстуков, Джек Пар наклонился к нам поближе, как будто кроме нас в помещении никого не было.

– Спасибо, что пришли. Должен сказать, что в глубине души я остался пятилетним мальчишкой. Знаю, вопрос банальный, но я должен спросить… Вы оба были на Луне?

Паркер рассмеялся. У него и правда был очень приятный смех.

– Я и сам в это не могу до конца поверить. Иногда приходится щипать себя.

– Так, а доктор Йорк… Вы ведь живете на Луне, это правда?

– Да, я живу в лунной колонии приблизительно шесть месяцев в году.

– Это ведь невероятно, – Джек Пар наклонился еще ближе – с улыбкой и непоседливым любопытством ребенка: – И как там?

– Куда больше похоже на Землю, чем можно подумать. Я пилотирую один из транспортных кораблей. Перевожу геологов и горняков с одного места на другое. Я выполняю регулярный маршрут, так что это все равно что водить автобус.

Паркер рядом со мной фыркнул.

– Только не нужно недооценивать доктора Йорк. Управлять таким кораблем совсем непросто из-за масконов?

Брови Джека Пара взлетели так высоко, что чуть не затерялись в линии роста волос.

– Маскони? Что это, массовые скопления лошадей?

Как я ему благодарна за эту шутку, пусть и очень глупую. Иначе у меня бы челюсть отвисла от такого комплимента со стороны Паркера.

– Масконы – это сокращение от mass concentration, то есть «концентрация массы». Это такие образования на поверхности Луны, которые обладают высокой плотностью, отчего корабль при прохождении над ними может неожиданно опускаться к поверхности.

– Погодите… то есть, это такие места на Луне, где больше гравитации?

Я кивнула.

– Здесь, на Земле, они тоже есть, но отклонения в гравитационном поле настолько несущественные, что вы их не заметите. Это одна из причин, почему автопилотирование на Луне невозможно. Для механического компьютера небольшого размера, который поместился бы на космическом корабле, это слишком сложные расчеты, – не всем интересны расчеты. Моя задача – превозносить прелести марсианской программы: – Но лунная колония позволяет примерно понять, как будет выглядеть колония на Марсе. Наверное, примерно то же самое испытывали первые американцы.

– А правда, что в лунной колонии есть музей искусства?

– Правда. – Я улыбнулась еще шире, и мне начало казаться, что кожа вокруг губ вот-вот лопнет. – Хотя, в общем-то, это всего лишь каморка площадью полтора метра. Колонисты создали крошечную вращающуюся выставку со скульптурами, текстильными изделиями и картинами.

Теперь и губы Паркера растянулись в напускной улыбке.

– Все так. Я с удовольствием туда заглядываю каждый раз, как оказываюсь на Луне. Там я понимаю, что человечество будет процветать среди звезд. Наше стремление к искусству – одна из отличительных черт человеческого рода.

– С нетерпением жду, как повлияет на художников Марс.

Едва ли бывает голос более веселый. Но ведь от меня этого и ждут. С каждой улыбкой внутренности у меня сжимались во все более тугой комок, и в кои-то веки не просто от тревоги, а от того, что меня использовали. Еще и в ущерб другим.

– Так, а теперь я хочу задать вопрос посерьезнее, если вы позволите. Доктор Йорк, по вашему возвращению на Землю корабль захватили террористы. Каково это было?

– Не то чтобы террористы… Это были мужчины, которые охотились неподалеку и которые… – Держали меня на прицеле. – Которых очень беспокоила идея того, что их могут бросить на Земле.

Немедленно вмешался Паркер. Он наклонился вперед, уперев локти в колени и соединив пальцы, отчего стал напоминать глубоко задумавшегося раввина.

– Именно этим и ценна наша работа в МАК. Мы летаем в космос, чтобы подготовить почву для остальных. Во времена фронтира^[20] люди не могли и мечтать о том, чтобы перевезти бабулю через всю страну в крытом вагоне. И что мы видим сейчас? Она может отправиться хоть куда. И с космосом то же самое.