Омала начинает напевать, берет Фандера за окаменевшую руку, и Нимее не верится, что когда-нибудь мать снова почувствует тепло кожи своего сына. Этого быть не может, он мертв. Совсем. Не спит. Не притворяется. Он мертв и скоро покроется трупными пятнами, а потом начнет гнить и тлеть. Может, эта женщина сошла с ума и не видит очевидных вещей? Может, они все перепутали? Удушающий страх охватывает тело, скручивает каждую мышцу, в голове появляется шум.

– Dazan yamerv, dazan yamerv, soglog an shinrebo…

Нимея не верит своим глазам. Она часто моргает, качает головой. Повидав множество различных ритуалов, она никогда в жизни не видела и даже не думала, что может существовать нечто подобное. Неужели и правда есть вероятность, что Хардин воскреснет?

Но грудная клетка Фана вздрагивает, и Нимее кажется, что она даже слышит первый удар его сердца. Омала плачет, навзрыд плачет, сжимая руку сына. Еще раз вздрагивает его грудная клетка, Нимея улыбается, не может удержаться.

– Давай, дружок, открой глазки, – шепчет она, в сущности не обращаясь конкретно к нему.

Ей безумно хочется, чтобы все получилось, и она ни за что бы не подумала, что будет стоять у гроба врага и умолять, чтобы он открыл глаза.

– Давай, Фандер, котик, мне это нужно, – ехидничает Нимея, уже не следя за языком. – Ты же хочешь заткнуть мне рот, чтобы я никогда не называла тебя котиком?

В ней просыпается азарт, потому что оживлять людей, оказывается, жуть как интересно. Друг он или враг, но он лежит в гробу, хотя и выглядит все более и более живым. Нужно просто хорошенько его подразнить, тогда он вернется с того света, чтобы надрать ей зад.

– Давай же, открывай глазки, я хочу в них посмотреть, – сквозь широкую улыбку просит Нимея, и ее желание впервые в жизни исполняется.

Фандер Хардин, абсолютно мертвый пять минут назад, открывает глаза и смотрит прямо на нависающую над ним Нимею. Радужки его глаз непривычно совершенно черные. Губы пересохшие. Лицо все такое же бледное.

Омала абсолютно неаристократично рыдает на земле, буквально бьется в истерике, а Нимея широко улыбается, глядя на живого Хардина.

– Привет, – шепчет она ему.

Вернувшийся из мертвых враг, пожалуй, одно из самых чудесных явлений, что ей приходилось видеть. И каким бы ни было ее истинное отношение к этому уже-живому-человеку, сейчас она испытывает к нему неописуемую нежность, как к произведению искусства, которое сотворила своими руками.

На секунду его губы изгибаются в улыбке, приоткрываются. Брови поднимаются – он удивлен. Тянет вверх подбородок, будто хочет услышать слова Нимеи еще раз.

– Привет, – повторяет она, прочитав это желание по его лицу.

– Какого хрена я вижу тебя, если должен быть на том свете, – вдруг произносит он неестественно твердым для только что ожившего голосом.

– Вот такой хреновый у тебя будет «тот свет», – продолжает улыбаться Нимея и вытирает набежавшие слезы. – Ты думал, я так просто дала бы тебе умереть? Это слишком большой подарок для такого подонка, как ты.

– Все-таки судьба сжалилась, и я вернулся, чтобы прихватить тебя с собой?

– Хватит болтать! Вылезай из своего уютного гнездышка и успокаивай свою мать, а то она сама сейчас откинется.

Омала отключилась пару минут назад и теперь лежит совсем бледная с черными разводами на лице. Фандер вылезает из гроба и бросается к матери, а за спиной слышится шуршание листвы – это парни возвращаются, чтобы захоронить пустой гроб друга.

Нимея встает и подходит к скамейке, на которую падает, совсем обессилев. Она слышит дыхание парней за спиной, но они не показываются, пока Фан не подхватывает мать на руки.

– На чем она приехала? – холодно бросает он через плечо.

– Машина у черного входа. Я скоро к вам подойду.

Только после этого парни выходят на свет и молча принимаются за дело. Нимея откидывает голову на спинку скамейки и смеется, пока ее смех не превращается в рыдания. Дело сделано. Ее охватывает невероятное чувство облегчения.

Их Энграм Хардин

Фандер Хардин

Он выглядит плохо: с лица стекает вода, волосы прилипли ко лбу. Трет ладонями щеки, глаза, шею, но лучше не становится. Кожа зудит, синяки под глазами не проходят, румянец не возвращается. А из соседней комнаты не исчезает Нимея Нока, которая заявила, что от него несет как от псины, – ну конечно, ей ли не знать, как они пахнут, – и отправила в ванную мыться.

Видок не лучший. Волосы неровно отросли и достают почти до лопаток. Фандер никогда не носил такую длину, и такая прическа его порядком достала за последние месяцы. А еще кажется, он никогда не был настолько худым и уставшим. В остальном нет ощущения, что всего несколько часов назад он лежал в гробу.

Он на свободе.

Жив.

Нимея и Хардины спешно уезжали с кладбища, и никто так и не объяснил, что произошло и почему Фандер едет не домой, а в квартиру Нимеи Ноки, но мать только погладила его по щеке и сказала, что надеется на скорую встречу. Фан перебросился с друзьями парой фраз и был возмущен тем, что ему не дали нормально поговорить с ними. Он не общался ни с кем из прошлой жизни три чертовых года, а это много. Этого даже достаточно, чтобы друг друга забыть, но он помнил. И, судя по тому, что Якоб, Лис и Рейв коротали ночь на кладбище, – они тоже.

И он. На. Свободе. Жив.

– Эй, ты закончил?

– А ты куда-то торопишься?

– Думаешь, я тебя спасла, чтобы ты там напомаживался? Выходи давай, принцесса!

Фандер вздыхает, разминает шею и тянется за полотенцем, висящим на крючке у зеркала.

В крошечной ванной комнате все пахнет Нимеей Нокой, и голова немного кружится от непривычных запахов женского тела, волос, кремов и гелей. Все как у обычной девчонки, какая могла бы оказаться в постели Фандера в прошлой жизни, до того как он очутился в тюрьме.

Он никогда не приближался к Ноке настолько близко, чтобы запомнить ее запах, но всегда представлял, что от нее, как и от Энграма, пахло улицей, листвой деревьев, по которым они лазили, и терпкой землей. Фандер помнил еще и кофе. И сладковатый запах булочек. Это все остро напоминало о крошечном магазинчике семьи Ноки, где можно было, помимо продуктов, приобрести свежую выпечку и взять капучино. Фандер никогда туда не заходил, но в ветреную погоду в его комнату, окна которой выходили прямо на магазинчик соседей, заносило именно эти ароматы. Кофе и булочки.

Конечно, сейчас Нимея пахнет иначе. Она уже три года не живет в доме родителей с магазинчиком на первом этаже, зато обзавелась собственной ванной комнатой и кучей самых обычных вещей. Почему-то Фандер думал, что у Ноки дома все должно быть другим. Но что он вообще может знать про эту девчонку?

Он и говорил-то с ней за всю жизнь от силы раза три, может четыре. В последнюю их встречу до его заключения в тюрьму Нока просто обратилась волчицей, чтобы избежать беседы, а в предыдущие она была еще ребенком. Фандер вечно отчитывал за что-нибудь младшего братца, а рядом с ним часто крутилась его подружка.

Нимея Нока.

Фандер щурится, глядя на окружающие его предметы не без удивления. Вот эта ванная принадлежит Нимее Ноке? Тут есть девчачьи штучки вроде расчесок с застрявшими в зубцах волосами, шампуни, пушистые полотенца. Фандер всегда считал, что Нока – это что-то вроде пацана в юбке, раньше она была вечно в ссадинах, а сейчас даже лак для ногтей у нее имеется и на полочке под зеркалом стоит тюбик губной помады. Смешно, что тут же примостилась на стиральной машине сушилка для посуды из тонкой, легко гнущейся проволоки. В квартире Фандер не видел кухни, – значит, посуду Нока моет в ванной.

Нимея Нока.

Она всегда была до тошноты неправильной. Фандер помнил это с самого детства. Две макушки в его саду: угольно-черная – брат, грязно-коричневая, выгоревшая – она. Ее голос никогда не был мелодичным, она будто сорвала его еще в шесть лет. Ее волосы всегда были спутанными и, скорее всего, на ощупь жесткими. Широко расставленные раскосые глаза. Темные радужки с ореховыми вкраплениями, от которых внутри начинало что-то недовольно ворочаться, потому что, будь они зелеными, все было бы куда проще. Если бы она была истинной, как Хардины, ее бы приглашали на чай в их дом, ей можно было бы дружить с Энграмом, не слушая недовольного ворчания со стороны обеих семей, а Фандер мог бы с Нимеей поговорить на равных. Она бы не смотрела с презрением, он бы не смотрел снисходительно. У Ноки были широкие брови, острый подбородок, слишком пухлая нижняя губа, впалые щеки, будто она голодает. Странное имя, странная фамилия.

Нимея Нока – эти два слова перекатывались на языке сами собой, без усилий, они всегда звучали как заклинание. То, что она фольетинка и оборотень, а ее родители – простые люди; то, что она жила в крошечном доме с двумя спальнями; то, что она любила Энграма Хардина; то, что она была иной и стала частью Сопротивления; то, что она гордая и недостаточно амбициозная, – все в ней Фандера раздражало.

Он чувствует, как накатывает волна самого настоящего помешательства, и качает головой, чтобы прогнать мысли, но чертов запах ее тела, волос и вещей не дает прочистить мозги. Нужна передышка.

Нимея Нока.

Она идеальный солдат, который не собирается быть генералом. Уверенная в себе, жесткая, несгибаемая. Она делает любое дело молча, нацеленная на результат. И, если бы не революция, она стала бы первоклассным врачом, плотником, учителем, скульптором. А может, даже наемным убийцей, Фандер не знает, но уверен, что чем бы Нимея Нока ни занялась, ей бы это удалось. Она ничем бы его не удивила больше, чем фактом своего существования в целом. И он действительно сожалеет, что она ему не ровня, порой так сильно, что хочется выть от тоски.

И даже в самых смелых мечтах он не думал, что однажды очнется в гробу, а над ним будет стоять она. А потом она отвезет его в свою квартиру и заставит идти мыться.

В глазах Фандера Нимея – особенная, и это тоже не может не раздражать. Никакая она не особенная. Она просто девчонка, каких сотни: грубая, неотесанная, ядовитая. Выросла на улице, сбивая в кровь коленки. Носилась по саду Хардинов с Энграмом и вечно была во всем лучше, чем он: выше прыгала, быстрее бегала, дальше плавала, сильнее била. А брат позволял. Фандер не понимал почему. Он отчитывал Энга за то, что тот снова позволил фольетинке собой помыкать, а брат только отмахивался. Фандер долго думал, что младший просто умственно отсталый, а потом все пошло наперекосяк. Нет, его брат не был отсталым, это Фан был слишком глуп.

Все пошло ко дну, когда она пришла на первый курс института, где учились братья Хардины, поступила на нейромодификатора, заселилась в студенческую деревню, переоделась в чертову форму с этой их бордовой юбкой. Фан увидел, что колени Ноки могут быть без ссадин. Она расчесала свои лохмы и стала красить губы в темно-вишневый.

Фандер протягивает руку и берет тюбик помады. Тот самый цвет. Использована почти до конца. А без нее все равно лучше.

Он увидел, как вечерами она сидит на веранде, закинув ноги на перила террасы, пьет что-то из огромной кружки. Увидел, как она улыбается одними только уголками губ, когда принимает чьи-то ухаживания. Как продолжает смеяться над Энграмом. Как находит свою компанию. Как начинаются первые волнения в стране и само понятие «иных» превращается в ругательство. Фандер понял, что они стали не просто разными, а врагами.

Силу набрал Орден Пяти – организация истинных магов, призванная изгнать из Траминера всех иных, безусловно более талантливых и сильных, но лишних для этой земли. Появилось Сопротивление, которое хотело защититься от расизма и откровенного разбоя.

И как же это было логично, что она вступила в ряды Сопротивления, а он был частью Ордена.