– Я… Они все погибли во время Блица. – Это была ложь, но ЭлДжей не могла этого знать.

– Ясно. Бедняжка. А ребенок?

– Его отец – американский офицер. Я думала, он любит меня, и…

ЭлДжей кивнула.

– Ну да, такое случалось во все века, и, я уверена, будет продолжаться веками. И далеко не всем так везло, как вам, дорогая. По крайней мере, у вас, благодаря моему сыну, есть крыша над головой.

– И я всегда буду за это признательна, – сказала Грета, внезапно ощутившая себя потрясенной и на грани слез.

– Ладно. Вы не против, если мы поедим прямо тут, на подносах? – спросила ЭлДжей, меняя предмет разговора. – А то в столовой так холодно и мрачно. Насколько я помню, ее всегда использовали только для поминок.

– Вовсе нет.

– Ну и хорошо. Тогда пойду принесу ужин.

ЭлДжей скоро вернулась, неся две тарелки, наполненные добротным мясным рагу и сливочным взбитым пюре.

– Это просто чудесно, – сказала Грета, жадно поглощая пищу. – То, что мы ели дома во время войны, было просто ужасно.

– А я слышала, этот яичный порошок был совсем неплох, – приподняла брови ЭлДжей. – Ну, у нас в округе не было нехватки свежих продуктов. У нас тут и овечьи стада, и куры, и перепелки, и домашние овощи. Ну и, конечно, молочные продукты.

– Господи! Какая же я была голодная, – сказала Грета через несколько минут, аккуратно кладя нож и вилку на край своей пустой тарелки.

– Свежий воздух в сочетании с беременностью. А теперь помогите мне убраться. Ненавижу возиться с грязной посудой с утра.

Грета подхватила свой поднос и пошла вслед за ЭлДжей на кухню.

– Кстати, о продуктах – я буду раз в неделю приносить вам яйца, молоко, овощи и мясо. Если захотите что-то еще, можно доехать на автобусе до ближайшей деревни, Крик-Хоуэлл. Не то чтоб у них там были наборы из Фортнума, но там есть чудный магазинчик с шерстью. Может быть, вы сможете связать что-нибудь для ребенка – ну и для себя тоже. Вам понадобится теплая одежда, зима тут может быть довольно суровой. – ЭлДжей оглядела юбку и жакет Греты.

– Я не умею вязать, ЭлДжей.

– Ну что ж, значит, мне придется вас научить, верно? За войну я связала, наверное, больше сотни свитеров для наших ребят. Просто удивительно, чему человек может обучиться, если нужно. И у Дэвида есть стопка книг, которые могут вас занимать. Я сама только что прочла «Скотный двор» этого Джорджа Оруэлла. Чудесная книга. Могу дать вам, если хотите.

Грета радостно кивнула. Она всегда любила читать.

Они вернулись в гостиную, выпили какао и послушали по радио девятичасовой выпуск новостей.

– Эта гадкая коробка с проводами – буквально источник жизни для нас, – сказала ЭлДжей. – Я так привыкла слушать Томми Хендли, и Дэвид его просто обожает.

– А можно узнать, почему Дэвид уехал из Марчмонта работать в Лондоне? – спросила Грета. – Если бы я родилась тут, я бы никуда не уехала.

ЭлДжей вздохнула.

– Ну, для начала, Дэвид уехал из Марчмонта очень давно. Он учился в интернате в Винчестере и оканчивал Оксфорд, когда началась война. Он мог не пойти, но, конечно, тут же записался в армию и через несколько месяцев был ранен под Дюнкерком. Когда он поправился, его послали в Блетчли-парк, и, судя по всему, он занимался там какими-то суперсекретными вещами. Он умный мальчик, Дэвид. Он всегда прекрасно учился. Такая жалость, что у него не было возможности получить степень или начать работать там, где он мог бы применить свои мозги.

– Ну, я видела, как Дэвид выступает. Он просто чудесно держится на сцене. Я думаю, чтобы быть хорошим комиком, надо быть очень умным, – заметила Грета, заступаясь за Дэвида.

– Ну, это не то, что можно пожелать своему единственному сыну, но он мечтал об огнях сцены с тех пор, как был маленьким мальчиком. Одному богу известно, откуда в нем это. Ни в моей семье, ни среди родных его отца не было никаких артистов, – фыркнула ЭлДжей. – Я еще думала, может, служба в армии как-то повлияет на него, но нет. Восемь месяцев назад он демобилизовался. Приехал домой и объявил мне, что уезжает в Лондон попытать счастья на сцене.

– Если вас это утешит, у него очень хорошо получается. В «Ветряной мельнице» все уверены, что он далеко пойдет.

– Да уж, это утешает. Вот у вас будет свой малыш, и через несколько месяцев вы поймете, какой это ужас – быть родителем. Даже если у меня были другие планы насчет Дэвида, когда он был младше, сейчас я просто благодарна, что он пережил войну и пытается исполнить свою мечту. Теперь я только хочу, чтобы он был счастлив. – ЭлДжей внезапно зевнула. – Извините. После вчерашней возни с овцой я страшно устала. Мне жаль выгонять вас, но я должна рано вставать, доить коров. Вы сможете найти дорогу до дома?

– Все в порядке, я справлюсь, – пообещала Грета.

ЭлДжей прошла в прихожую и сняла с вешалки пальто Греты. Потом нагнулась и вытащила пару резиновых сапог.

– Вот, возьмите. Они, наверное, будут вам велики, но в этих ваших городских ботиночках вы тут и нескольких дней не продержитесь.

Грета надела пальто и взяла сапоги.

– Большое спасибо вам за ужин. С вашей стороны так хорошо, что вы заботитесь обо мне.

– Я всегда буду на стороне своего Дэвида.

Лицо ЭлДжей смягчилось. Она зажгла фонарь Греты и отдала его ей. – Вы скоро поймете, что я имею в виду. – Она кивнула на живот Греты. – Доброй ночи, Грета.

– Доброй ночи.

ЭлДжей стояла в дверях и смотрела, как девушка осторожно идет по тропе. Погруженная в свои мысли, она закрыла дверь и села в любимое кресло у огня, пытаясь понять, почему же она ощущает такую неуверенность.

Когда Дэвид позвонил ей и сказал, что хочет, чтобы Грета приехала пожить в его коттедже, он говорил о ней с такой теплотой – ЭлДжей ясно слышала это в его голосе. Может быть, он надеется, что благодарность Греты вырастет во что-то большее, что в один прекрасный день она ответит ему взаимностью. Грета казалась вполне симпатичной девушкой, но ЭлДжей видела, что она не влюблена в ее сына.

Взбираясь по лесенке в свою спальню, ЭлДжей молилась, чтобы ее драгоценный Дэвид не пожалел о своем добросердечном поступке.

У нее было сильное предчувствие, что появление Греты в Марчмонте окажет свое влияние на судьбу Дэвида. И по причине, которую она не могла себе вообразить, на ее собственную тоже.

6

После недели жизни в Марчмонте, на фоне приближающегося Рождества, Грета поняла, что в ближайшие месяцы самым большим ее врагом будет скука. Самокопание никогда особенно не привлекало ее; как правило, оно ее только пугало. Так что сама мысль о перспективе часами размышлять о собственной жизни и о том, как она испортила ее, не казалась радужной перспективой. Но здесь, не имея никаких других занятий, кроме чтения книг – а некоторые из них оказались классикой вроде Чарльза Диккенса и Томаса Харди, чьи трагические истории лишь служили отражением ее собственных несчастий, – Грета обнаружила, что неотрывно смотрит на часы, желая, чтобы время прошло быстрее.

Она часами размышляла о Максе, где он, что он делает. Она даже подумала, не написать ли в Уайтхолл и попытаться найти его следы, но это казалось бессмысленным. Максу она больше не нужна.

Ей его не хватало. Не его подарков, не жизни, которая могла бы быть у нее, но самого человека. Его мягкого южного выговора, его смеха, нежности его прикосновений, когда они занимались любовью…

Днем она выбиралась на долгие прогулки просто для того, чтобы выйти из дому. Она проходила мимо привратной, надеясь, что ее обитательница заметит ее и выйдет поболтать. Несколько дней назад ЭлДжей заходила к ней, принесла запас еды, пару спиц и немного шерсти. Она терпеливо просидела с Гретой около часа, показывая ей азы вязания, но с тех пор Грета больше не видела ее и уходила в лес в одиночестве.

А вчера ЭдДжей пришла к ней с корзиной, полной рождественских угощений.

– Где-то через час я уезжаю к своей сестре в Глостершир. Вернусь сразу после Рождества, – объявила она в своей резкой манере. – Вам должно этого хватить, и я попросила Мервина с фермы занести вам свежего хлеба и молока, пока меня не будет. Счастливого Рождества, дорогая. Завтра по прогнозу будет снег, так что позаботьтесь, чтобы вам хватило дров.

Глядя ЭлДжей вслед, Грета чувствовала, что ее одиночество только усиливается. А когда в канун Рождества с неба пошел обещанный ЭлДжей снег, то даже удовольствие от домашнего мясного пирога и стаканчика сладкого шерри из корзины не смогло развеять ее тоски.

– Мы с тобой одни на свете, малыш, – прошептала она своему животу, когда колокол на ближайшей часовне пробил полночь. – Счастливого Рождества.

Рождественским утром Грета отодвинула шторы, и ей предстала сказочная картина.

Ночной снегопад совершенно преобразил все вокруг. Каждая ветка каждого дерева была покрыта ярко-белым пухом, словно кто-то обсыпал ее сахарной пудрой. Весь лес был покрыт безупречно белым снегом, лишь кое-где сквозь него торчали темные ветви, отчего все вместе было похоже на горностаевый ковер. А когда утреннее солнце поднялось над застывшей долиной, густая изморозь на окне добавила к этому идиллическому пейзажу мерцающих блесток.

Спустившись вниз, Грета подумала, что в любое другое Рождество она была бы в восторге от выпавшего снега, но, распалив огонь и поставив греться чайник, осознала, что никогда не была так несчастна.

Позже, уже приготовив и съев оставленного ей ЭлДжей цыпленка, а заодно умяв и остатки мясного пирога – у нее был какой-то волчий аппетит все это время, – она стала вспоминать все свои прошлые рождественские праздники и какими они были другими.

Не желая вдаваться в воспоминания, но не имея других развлечений, которые могли бы отвлечь ее от этого нахлынувшего потока, она надела пальто, шляпку и резиновые сапоги и отправилась на свою ежедневную прогулку.

Грета открыла дверь и вышла наружу. Снег хрустел под ногами, а дыхание замерзало в воздухе перед ней струйками тонкого белого пара. Побродив по лесу, она быстро развеялась, любуясь волшебной красотой всего вокруг, то и дело останавливаясь и разглядывая сверкающие морозные узоры на стволах деревьев и упавших ветках. Но довольно скоро ее разум снова пустился в ненужные размышления.

Может быть, подумала она, причиной ее несчастий был вот такой же день ровно год назад, когда она впервые столкнулась с проблемой, приведшей к ее такому внезапному отъезду в Лондон.

У нее было счастливое детство, которое она провела в зажиточном пригороде Манчестера, будучи единственным ребенком обожающих ее родителей. А потом, в один ужасный день, когда ей было тринадцать и немецкие налеты стали совсем тяжелыми, ее отец уехал куда-то в своем черном «Форде», и больше не вернулся. Мама, всхлипывая и рыдая, сказала ей на следующий день, что он попал под бомбежку на дорожной развязке под Манчестером. И через неделю Грета увидела, как то, что осталось от ее отца, было предано земле.

Два следующих года, полные напряжения от все продолжающейся войны, ее мать пробыла в глубокой депрессии – иногда не вставая с постели неделями, – а Грета мрачно сосредоточилась на учебе, зарывшись в книги. Другой вещью, в которой она находила утешение, было кино, в которое мать продолжала ее регулярно водить. Мир фантазий, в котором все было прекрасно, а почти все истории кончались хорошо, давал блаженное чувство ухода от реальности. Грета решила, что, когда вырастет, станет актрисой.

Когда ей исполнилось пятнадцать, ситуация изменилась. Однажды вечером ее мать вернулась домой в большой машине вместе с толстым седоволосым мужчиной и сказала Грете, что он будет ее новым папой. Через три месяца они переехали в огромный дом ее отчима в Олтринхэме, одном из наиболее привлекательных городков в Чешире. Мать, радуясь, что нашла другого человека, готового заботиться о ней, снова стала прежней, и их дом снова наполнился гостями и смехом. И какое-то время Грета была счастлива.