– Ну это семейное, лезть не буду. У Гаро спросишь. Но если коротко, то обратная синергия существует и прекрасно работает. В паре хант-игрок обычно один ведущий, а другой ведомый. Ну ты знаком с Джексом, так что сам знаешь, – он оторвался от панели и глянул на меня, ухмыльнувшись. – Если разница между ними велика, то и влияние куда сильнее. Пока Вега был сопляком, Жнец давал ему много сил. Так и Джекс на тебя влиял.

– К чему ты клонишь? – мне не нравился этот разговор, если честно.

– Все просто. Юмидай взял под контроль Древнего. Его раса славилась тем, что они могли видеть будущее. Причем сильнее, чем кто бы то ни было. Они как бы жили одновременно во всех потоках. Раса, обуздавшая течение реки времени.

– Они типа бессмертные были? Не вкуриваю.

– Нет, их жизни подчинялись реке времени. Но они могли смотреть сквозь ее воды. И видеть все ее потоки.

– Слишком метафорично.

– Это чтобы ты с ума не сошел. Но я и сам знаю только такое объяснение.

– Если они видели будущее, то как сумели проиграть?

– А они и не сражались, – пожал плечами Хауст. – Ну сам подумай, зачем воевать, если обе стороны знают исход заранее? Вот и у них не было такого понятия, как война. А когда пришел Роркх, они посмотрели на это, погрустили и лапки кверху. Мол, нет шансов, чего напрягаться. Утрирую, конечно, но примерно так оно и было.

– Так, хорошо, – я потер виски. Голова начала пухнуть. – Что дальше? Юмидай узнал будущее?

– Юмидай нет. Вернее да. Но не в этот раз.

– Ты логичен и последователен, как не знаю кто.

– Короче, Юмидай взял под контроль ведуна и сошел с ума. А потом грохнул почти половину хантов, прежде чем его угомонили.

– Вот что-то такого я не припомню. Это на бета-тесте было?

– Нет. В моем мире.

– Он же сраный маг разума.

– Это другое. И вообще не так работает. Поэтому в нашем мире появился проект «Парагон».

Он победоносно нажал кнопку и выпрямился улыбаясь. Я стоял и смотрел на него, а он на меня. Потом улыбка сползла с его лица, и он вернулся к пульту.

– Сраная техника. Гребаные заумники. Ничего нормального придумать не могут. Вот так, наверное.

Что-то щелкнуло, пискнуло и зажужжало. Следом в комнате одновременно погасли все лампы, а затем… Комната наполнилась людьми, многие были в форме военных или каких-то силовых ведомств. Грузные, уставшие, они мерно шагали по залу, занимая свои места, о чем-то перешептываясь.

– Это голографическая проекция, – пояснил Хауст. – Запись того дня. А вон я иду, прическа классная, скажи.

Я увидел Безумного Мечника. Того, которого часто видел в Роркхе. В каких-то безразмерных штанах, с длинными волосами, собранными в хвост. Вместо одежды на нем была какая-то хламида непонятного цвета. Как будто в простыню замотался. Он сел с краю главного стола.

– Ваше правительство сначала действовало как умеет. Отправили в Роркх солдат. А потом еще и еще. И все впустую. Тогда они приняли гениальное решение. Раз Роркх – это игра, то в нее надо играть, а не воевать. В тот момент мы узнали о вовлеченности. Молодое поколение с куда большим энтузиазмом погружается в капсулы. Причем независимо от того, знают они правду или нет. Мы считаем, что это из-за самого Роркха. Ему нравится играть, а не воевать. Поэтому он не любит взрослых.

Так началось то, что в последствии принято называть бета-тестом. Первые победы игроков. Кровавые, корявые, на грани, но все же победы. Военные и правительство взяли на себя роль поддержки. Вербовка, добыча ресурсов, сбор информации. Так были созданы Пауки. Игроки получали все по первому требованию. Как ты понимаешь, проигрывали они куда чаще.

Примерно тогда Юмидай наконец объявился и сказал, что все готово. Он нашел и взял под контроль ведуна, но лезть к нему в голову не собирался. И мы отобрали сотню игроков-добровольцев из бета-тестеров. Сначала десяток, потом еще десяток и вот доползли до сотни. Даже чуть больше.

Они все заходили в капсулу из-под одного аккаунта, к которому был привязан один-единственный хант. А затем повышали им синергию до резонанса, искусственным путем, разумеется. Бафы, эликсиры и так далее. И игроки видели будущее. Всё сразу. Одновременно все варианты и возможности. Кто-то видел год за мгновение, кто-то десять лет за минуту. Все по-разному.

В основном набирали из приютов или неблагополучных семей. Где-то вербовали курсантов. Но многие из присутствующих в этом зале отправили своих детей. Не то, чтобы те были против. Им честно все рассказывали и объясняли, для чего это надо. Некоторые отказывались, но большинство шло на резонанс. Взрослых тоже пробовали, разумеется. Первые два десятка добровольцев все были старше двадцати пяти. Но никто ничего не увидел.

– Они сформировались как личность, – произнес я. – И поэтому связка ведомый-ведущий не так сильна.

– Да, а значит и обратная синергия не возымела эффекта. А вот дети. Ну, так-то там все были от шестнадцати и старше, но все равно. Они видели. Потом пошла терапия, восстановление и все такое. Но многие из них до сих пор… Ну не психи, конечно, но…

– Странные, – подытожил я.

– Ну как тут быть нормальным, когда за секунду увидел столько, что обычному человеку и за жизнь не увидеть.

– И вы выдали им красные карты.

– Ну только тем, кто пошел к Расвам. Но об этом позже.

– Получается Овер и Черч не от природы такие? Это последствия контакта с Юмидаем?

– Овер, да, – кивнул Хауст. – А Черч не участвовал. Он сам по себе… Странный, – усмехнулся здоровяк.

– А остальные? – спросил я. – Маус с красной картой. Гаро мне предлагал, в конце концов.

– Ваши красные карты означают лишь то, что игрок в курсе событий. И если ему потребуется что-то, то он это получит. Все бета-тестеры, ставшие Расвами, получили свои карты. А Маус… Иногда Парагон сам выбирал игроков, которым все объясняли и давали карту. Они как-то должны были повлиять на исход. Некоторые значительно, некоторые не очень. Кем не удавалось манипулировать втемную, без обид, Арч, тем выдавали карту и объясняли расклад.

– Так сколько всего Парагонов? Сотня?

– Восемь. Большинство не смогло увидеть ничего путного. Но восемь человек установили с Юмидаем прочную связь. Они изначально были ближе к резонансу. Остальных вылечили и подписали договор о неразглашении с каждым.

– И как вы выбирали этих восьмерых? Они проходили какой-то тест? На знание будущего?

– Нет, – ответил Хауст и помрачнел. – Они сами себя выбрали, добровольно.

Я хотел было спросить что-то еще по этому поводу, но он кивнул на дверь, и я все сразу понял. В зал как раз входили молодые люди, которые сильно контрастировали на фоне военных в форме. А эта группа отличалась вообще от всех. Полуголые, каждый из них шел босиком. В одних простеньких штанах.

Но одна деталь отличала их от остальных присутствующих, что молодых, что старых. Я уже видел это на записях в башне. У каждого из восьми на глаза намотана повязка из серой ткани. Только в отличие от видеозаписи, сейчас из-под повязок виднелись еще и белые бинты.

Ребята шли молча, но неуверенно, словно недавно вообще научились ходить. Их поддерживали под руки, указывая дорогу.

– Они лишили себя зрения, – выдохнул я.

– Самостоятельно. В одну ночь. И это было первое необратимое повреждение человека из-за Роркха.

– Синергия, – понял я.

– Да. Для нас это тогда было дико. Даже в моем мире не было известно про такую вещь. А эти сразу все поняли. И честно объяснили, зачем это сделали. Только вот им все равно больше ничего опасного в руки не давали.

В зале наконец заняли все свободные места. Какой-то седой мужчина со стальным взглядом начал вещать с трибуны, но я быстро потерял к нему интерес. Сухой доклад о событиях последних суток, но это все я уже узнал от Мечника. А тот стоял и улыбался, пялясь прямо на меня.

– Что? – смутился я.

– Не узнаешь?

– А должен? – напряг я память, вглядываясь в лицо говорящего.

– Ну представь, что у него есть усы, – усмехнулся Мечник.

– Имповы кишки, – открыл я рот. – Да это же Усатый.

– Ага.

И вправду. Здесь он выглядел моложе. Хотя, конечно, моложе, этой записи сколько? Лет семь, наверное. Сильно же его жизнь потрепала за эти годы, потому что наш Усатый был худым, осунувшимся стариком. А вот взгляд все такой же. Теперь понятно, почему от его доклада меня в сон клонит.

– Если коротко, – заговорил Хауст, а речь Усатого стала приглушенной, – то Парагоны договорились между собой сами. Вывезти в одиночку все варианты будущего невозможно. Ну или близко к невозможному. Поэтому каждый из них взял на себя по одному сценарию, в котором имелись шансы на успех. Эти сценарии стали называть парадигмами. Их воплощали в жизнь параллельно. Некоторые парадигмы сдвинулись, когда стало ясно, что шансов на успех не осталось. Остальные еще действуют, но какая в итоге случится в будущем и станет абсолютной – неясно.

– А при чем тут Ключник? Он тоже часть парадигмы?

– Часть восьмой Парадигмы Врат. Ее вел старший брат Гаро и Веги.

Мечник кивнул в сторону крайнего парня в повязке. Худой, выбритый наголо, ничем особо не отличающийся от других. Но рядом с ним сидел еще более щуплый паренек с короткими волосами. И его лицо выражало всю возможную гамму эмоций от волнения вплоть до страдания.

– Это Вега?

– Вы не знакомы? – удивился Хауст.

– Только в Роркхе. Лично не довелось.

– Да, это он. Вот сейчас важно.

– Как мы знаем, – голос Усатого стал громче, – по имеющимся данным наши шансы на победу составляют тридцать девять процентов. Думаю, никто больше не сомневается в достоверности этих сведений.

– Почему столько? – удивился я.

Хауст ткнул что-то в экране, и вся проекция замерла, погрузившись в тишину. Затем Мечник обернулся ко мне и заговорил:

– Изначально шансы были равные, пятьдесят на пятьдесят. По крайней мере мы так предполагаем. Но согласись, сложно играть честно, когда одна сторона даже правил не знает. В этом и хитрость Роркха. К моменту, когда Парагоны увидели все вероятности исходов, а аналитики все подсчитали, оказалось, что уже тридцать девять.

– Понятно. А про какие сомнения он говорил?

– Вот этот, – ткнул Хауст пальцем прямо сквозь нос какого-то мрачного типа за столом, – развонялся, что все это бред, посмешище и бла-бла-бла. И вообще надо подготовить спецвойска, чтобы они делали мужскую работу. Он, конечно, мудак тот еще, да и армейский до костного мозга, но многие сомневались в нашем с Юмидаем проекте. Тогда Парагоны предсказали исход следующей партии. Причем разобрали все по крупинкам. Кто, в какую минуту и как умрет в Роркхе. Но сказали исход только Усатому. Все сбылось. И вот в этот момент на Парагонов посмотрели как на надежду.

Он снова щелкнул что-то на панели, а Усатый продолжил свою речь.

– Тридцать девять процентов, – повторил он. – Но это было вчера. Сегодня часть вариантов исчезла, причем не в нашу пользу. Мы потеряли четыре процента за одну ночь, господа.

В зале поднялся шум, люди начали перешептываться. Все, кроме восьмерки в повязках и тех, кто был рядом с ними. Усатому пришлось стучать по трибуне, призывая к порядку и тишине.

– Все это из-за того, что кто-то из присутствующих в том числе не умеет держать язык за зубами. С кем вы успели поделиться своими переживаниями? С супругами? Любовницами? Детьми? С соседями? Каждый человек, который знает о грядущих событиях, невольно начинает на них влиять, искажая картину будущего. И далеко не в нашу пользу. Отсюда проект «Парагон» получает статус государственной тайны. Ни одна живая душа не должна узнать об этом, если только того не требует какая-либо из парадигм. Это указ, подписанный на высшем уровне сегодня утром.

– И кто будет решать, кому что надо знать? – раздался голос из зала. – Эти котята?

– Котята, – хмыкнул один из Парагонов. – Хорошее слово.

– Да, они. Или у вас есть предложения получше?