И там, в Эджале, почти никогда и не хотелось есть. Слишком много сил уходило на то, чтобы быть девочкой из штаба, печатающей документы и бегающей с поручениями. Враги должны были верить каждому моему слову, каждому жесту и взгляду. Настоящая я исчезала, пряталась в глубине сердца, и от этого оно билось быстрее, заглушало все остальные чувства.

Теперь я узнала, что настоящий голод похож на боль. Он вспыхивал внезапно, вспарывал желудок – и пропадал, я забывала о нем на несколько часов. Но помнила, что нужно есть, а значит, нужно искать еду.

В этом доме я нашла капусту. Она притаилась в подвале: огонь свечи дрожал, превращая лопаты и грабли в тени чудовищ, и я не сразу разглядела высокий мешок у стены. Вытащила один кочан – такой огромный, что удержать было трудно, – и вместе с ним поднялась наверх.

В очаге горел огонь, искры рассыпались по каменной кладке. Тень от чугунной решетки падала на пол, теплые отблески качались на стенах. Только теперь я заметила, что скамьи покрыты шкурами, на столе стоят деревянные чашки. До ближайшего города отсюда было, наверное, несколько дней пути, и королевская дорога проходила в стороне. Жителей таких деревень в Эджале называли дикарями.

– Ты знаешь, что с этим делать? – спросил Мельтиар.

Его шаги были тихими – он разулся, ступал босиком. Я взглянула на его следы на пыльном полу и улыбнулась.

– Это же капуста, – сказала я. – Ее можно вообще не готовить.

– Но порезать нужно, – возразил Мельтиар. – Она всегда была кусочками.

Я не выдержала, засмеялась. Он дотронулся до моего плеча, проходя мимо, – прикосновение горячее и яркое, вспышка веселья. Ему было легко сейчас, он ни о чем не думал, и поэтому я не могла перестать смеяться.

Мельтиар вернулся с широким ножом и доской, иссеченной сотнями ударов. Сел за стол, подкатил к себе кочан и разрубил пополам.

Все еще улыбаясь, я опустилась на скамью напротив, провела руками по лежащей на ней шкуре. Серый мех был пушистым и мягким, пальцы тонули в нем. Я сидела и смотрела, как взлетает и опускается нож, как капуста рассыпается по доске и столу.

– Ты вообще умеешь готовить? – спросил Мельтиар.

– Лапшу, – ответила я. Он поймал мой взгляд, и я добавила: – Готовую, могу сварить.

В Эджале у меня был свой дом, и мне приходилось покупать еду, чтобы не выделяться. В лавке напротив продавалась лапша – хрустящие полоски теста в холщовых мешочках. Хозяйка отчитывала меня за то, что я не делаю лапшу сама. «Сварить и мужчина может», – так она говорила. Ее лавка сгорела в первые часы войны, как и вся наша улица.

– А ты умеешь? – спросила я у Мельтиара.

Не переставая рубить капусту, он усмехнулся, покачал головой:

– Конечно, нет. Даже посуду никогда не мыл.

Я снова рассмеялась, и мысль Мельтиара ворвалась в мою душу, вспыхнула черными и алыми искрами веселья:

Не веришь?

– Верю, верю!

Мельтиар воткнул нож в доску, посмотрел на меня. В его глазах уже не было смеха, взгляд стал внимательным и долгим.

– Почему ты всегда отвечаешь мне вслух? – спросил он. – Я недостоин?

Я успела подумать, что он шутит, – но он потянулся через стол, поймал мою руку.

Он был серьезен, он хотел знать.

– У меня не получится, – сказала я. – Я только с Тарси могла мысленно говорить. И то теперь…

Мельтиар прервал меня.

– Получится. – Его взгляд был темным, а слова звучали так решительно, что я поняла – бесполезно возражать. – Ты мой предвестник. Когда я говорю – ты меня слышишь. А значит, можешь ответить. Попробуй. Скажи мне что-нибудь.

Он крепче сжал мою ладонь. Я чувствовала биение его пульса, его силу и уверенность – он знал, без тени сомнения, что у меня все получится.

Глядя ему в глаза, я попыталась позвать его, как всегда звала Тарси. Но слова и звуки не слушались, даже его имя не превращалось в мысль. Оно стало таким нестерпимо горячим, пылало, как звезда, заслоняло небо. Все мои мысли превратились в багряный свет – ни призыва, ни звука, лишь пламя войны – и рванулись к нему.

Да, ответил он. Я с тобой.

9

Я ищу нужные слова и мысли, хочу объяснить.

Думаю об этом уже несколько дней. Но как только я понимаю – вот он ответ, оспорить нельзя, – и говорю вслух, она тут же находит, чем возразить. Рассказывает всегда о разном: о детстве, о наставнике, не пожелавшем учить ее, о попытках и неудачах.

Сегодня она сказала: «Легко рассуждать о магии, когда ты Мельтиар. Магия всегда с тобой».

Я держу ее за руку, мы поднимаемся шаг за шагом. Серебристые стволы и тонкий дрожащий узор листвы остались позади, теперь вокруг нас запах смолы и хвои. Сосны карабкаются вверх по склону, корни взрезают землю под нашими ногами. Ветви над нами изогнуты, словно от десятков лет и сотен ветров, – но этот лес так же молод, как и все леса, что мы миновали.

Бета перешагивает через корень, свернувшийся словно змея, на ходу прикасается к застывшей капле смолы на шершавой коре.

Где сейчас другие мои предвестники? В каких полях они живут, среди каких деревьев? Где парят, перелетая с вихря на вихрь?

И где тот, кто никогда больше не увидит наше небо? Где Лаэнар?

Я пытаюсь оборвать эту мысль, остановить чувства, но они горят. Бета оборачивается, я ловлю ее тревожный взгляд.

Лаэнар далеко, с врагами, с полукровкой, которого я отпустил ради него. Бездна моря несет их прочь от нашего мира или уже выбросила к чужим берегам. Может быть, волны расступились и сомкнулись над их кораблями? Нет. Лаэнар жив, сияет так знакомо, так ярко.

Я не хочу думать о нем, не хочу о нем беспокоиться. И даже если я не могу перестать, у меня есть другие дела. Я всего лишь тень войны в преображающемся мире, но кое-что я могу изменить.

– Я не сдамся, – говорю я Бете. – Я хочу учить тебя.

Бета крепче сжимает мою руку, в прикосновении – благодарность и радость, раскрашенные горечью и страхом.

Она считает себя неспособной к магии.

– Каждый из нас способен к магии. – Я говорил это уже много раз. – Это наша жизнь. Жизнь каждой звезды.

– Я маленькая звезда. – Бета пытается смеяться, но смех ускользает от нее, тает. – Совсем чуть-чуть способна, могу только пользоваться магическими вещами и говорить с тобой мысленно.

Я не отвечаю ей, но ускоряю шаг, иду, не разбирая дороги, Бета едва успевает за мной. Ее пальцы крепче стискивают мою ладонь, я слышу вспышки ее чувств: вину, горечь и надежду, едва приметную, скрытую на дне.

– Не сердись, – просит Бета. – Я не хочу… чтобы ты зря тратил время. Просто не сразу ясно, что у меня нет способностей, правда.

Солнечный лес темнеет вокруг меня. Во мне буря, я не могу говорить, но слышу свой голос, он почти спокойный:

– Я сержусь на человека, отказавшегося учить тебя магии. Как его зовут?

– Ирци, – отвечает Бета.

– Я объяснил бы ему, кто на что способен.

Ирци учил моих ближайших, самых ярких предвестников, пока я не стал их наставником. Ирци учил многих крылатых воинов. Но какой из него наставник, если он говорит младшим звездам, что магия им недоступна?

Я хочу увидеть его, ударить, заставить мыслить иначе. Я должен это сделать, но приговор запрещает мне.

Я останавливаюсь, беру Бету за плечи. Она смотрит на меня упрямо, но в ее глазах тепло и свет. Ее душа струится в моих ладонях, и я снова вижу солнечные лучи вокруг, чувствую запах сосен и слышу голоса птиц.

– В тебе звездный свет, наша магия, сила, – говорю я. – Она открыта тебе. Ты поймешь это, очень скоро.

Шаг за шагом, мы поднимаемся, и свет меняется, лучи ложатся нам под ноги. Деревья тут низкие – жмутся к склону, тянут тонкие ветви. Идти все трудней. Но лес стал прозрачным, небо так близко. Синева и облака зовут меня, я могу оказаться там, ворваться вспышкой темноты. Не отпуская Бету, удержаться в вышине на миг и вспыхнуть снова, в другом сплетенье ветров. Все выше, пока воздух не станет обжигающе-холодным и вдох не наполнится пустотой.

Столько раз я бывал в небе, но никогда еще не шел по земле так, как теперь.

Я держу Бету за руку, вслушиваюсь в движения ее души. Мы перебираемся через стволы и корни, поднимаемся с уступа на уступ. Ни тропы, ни дороги – живая земля, полная силы.

Голос Беты вплетается в солнечный свет, звенит среди дыхания леса. Она говорит о своем оружии и о том, как сражалась на войне. В ее рассказе – названия, так хорошо мне знакомые, и события, которые я помню. Но ее глазами я вижу все снова – совсем по-другому. Ее первая битва прошла вдали от столицы, а потом я был далеко – в небе над крепостями и морем. И теперь я расспрашиваю, я не могу упустить ни одного слова, я должен знать все.

Бета отвечает, замолкает лишь, чтобы перевести дыхание. Мы поднимаемся, не замечая, сколько пройдено, не думая, какой путь впереди. Мы так похожи – негасимые искры войны. Как нам жить другой жизнью?

Лес расступается, остается позади. Мы стоим на вершине холма, здесь лишь трава, камни и белые звезды цветов. Впереди, под нами – хвойные кроны. Они спускаются вниз, становятся гуще, темнее. Стремятся к реке – она изгибается широкой лентой, потоком золотых и синих бликов. Ее берега и до победы скрывали деревья. Я был здесь, когда готовился к войне, я помню дубы и сосны, пережившие завоевание.

Самый древний лес мира, он ждет меня.

Лес тянется, насколько хватает глаз, холмы – острова в нем. Тени и свет окрашивают его, солнце уже наливается алым, движется к закату.

К горам и городу, скрытому в них.

Бета замирает.

– Наш мир, – говорит она.

Ее голос тише шепота ветра.

Невозможно заснуть, когда перед тобой распахнут весь мир.

Запахи леса, дыхание земли и холодные ветра обвивают холм, кружат над нами. А выше ветров – небо, плывет и сияет в бесконечном, едва видном вращении. Мириады звезд, мерцающие рисунки созвездий, и звезда войны среди них. Капля крови, ровный, призывный свет. Сражения стихли, но моя звезда сияет над миром. Не исчезла с неба, как я не исчез с земли.

У нас одно имя и один свет, но тебя не осуждали. Ты можешь блуждать по дороге созвездий, не прячась, не сворачивая с пути. Дотянись до каждой моей звезды – там, в вышине, – коснись их светом, и, может быть, они услышат нас и здесь, внизу.

Скажи Амире, что я люблю ее. Скажи, что она освещает мой путь.

Скажи Рэгилю, что я думаю о нем, думаю о нем все время. Я помогу ему, я найду способ, я обещаю.

Скажи Арце, что она самая смелая, самая сильная. Скажи, что я горжусь ею.

Горжусь каждым из них.

Скажи Лаэнару, что я не могу его простить. И не могу возненавидеть.

Скажи им всем, что я люблю их. И не говори, как мне тяжело в разлуке.

Я смотрю на небесную реку, на звезду войны, и чувствую, что Бета просыпается. Закутанная в одеяло и горячий покров темноты, она еще дремлет, прижавшись к моему плечу, но сон уже стал хрупким. Мои чувства сейчас как лезвие, я не сумел удержать их, они ранят. И Бета обнимает меня, говорит еле слышно – полумысль, полуслово:

– Не грусти. Пожалуйста, не грусти.

– Я должен был убить его? – спрашиваю я у Беты и у звезды войны. – Должен был убить Лаэнара?

– Да, – отвечает Бета. Я чувствую ее взгляд.

Звезда войны сияет неумолимо и ясно.

– Значит, в этом моя вина, – говорю я.

– Нет! – Голос Беты возмущенный, горячий. – Виноват только Лаэнар.

Я встаю, протягиваю ей ладонь.

– Пойдем вниз, – говорю я. Бета берет меня за руку. Ее чувства обжигают смятением, бьются, как огонь на ветру. – Враги ничего не сумели сделать с рекой, она оставалась неизменной сотни лет. Пойдем, я покажу тебе скрытую в ней магию.

Бета кивает, собирает вещи, и мы начинаем путь: по корням, по уступам, сквозь сплетение теней.

Ночь бледнеет, отступает, воздух полон туманом, роса блестит на листьях травы.

Рассвет настигает нас.

10

Я попыталась оттереть иссиня-черные пятна с ладоней, но не смогла.