Аник стояла на крыльце дальнего дома. Когда мы подошли, она подняла фонарь, свет качнулся, тени потекли, меняясь, но звон не исчез.

Аник распахнула дверь и обернулась к нам:

– Я виделась сегодня с отцом. Он считает, что вам нужно на это взглянуть.

– С отцом? – повторил Джерри.

– С комендантом крепости, Джатом. – Аник подкрутила колесико фонаря, и огонь за стеклом вспыхнул ярче. – Он мой отец.

– А, вот почему ты в армии! – радостно сказал Джерри.

Я толкнул его в плечо. Джерри засмеялся и развел руками. Аник молча кивнула вглубь дома, и мы пошли за ней.

Это было старое, полузаброшенное жилище, не похожее на казарму. Здесь в беспорядке стояли обычные деревенские вещи, следы мирной жизни – и огромные короба. Свет выхватывал армейские печати на боках и крышках, следы выцветших красных и синих чернил. Аник поставила фонарь на стол и остановилась возле одного из ящиков.

Я встретился с ней взглядом и понял, что она сейчас скажет.

Волшебство нельзя скрыть. Оно звенит и поет, оно плачет и ранит. Если не питать его, если оставить, оно уходит в глубину земли, в толщу скал, растворяется в песке – но никогда не исчезает.

«Здесь причалили первые корабли, – сказал мне сон. – Здесь была первая битва».

Песня звучала чуть слышно – неразличимое, угасшее волшебство, отблеск звезд на волнах.

– Там их вещи, – сказала Аник и наклонилась над ящиком.

Ключ щелкнул в замке. Джерри откинул крышку, заглянул внутрь и спросил:

– Чьи вещи?

Я жестом показал ему отойти и опустил руки в неслышную песню. Перекладывая содержимое ящика на стол, я чувствовал, как позабытая магия искрами вспыхивает на моей коже, на миг становится громче и утихает вновь. Каждый предмет был завернут в пергамент, и на нем были другие, шелестящие следы – но лишь следы, ни звука, ни искры.

– Тут раньше жили враги, – объяснила Аник у меня за спиной. – Где-то здесь было их поселение. Говорят, вещи врагов опасно уничтожать, никто не знает, какая магия с ними связана. Все, что в этих ящиках, хранится с войны.

– Что, шестьсот лет хранится? – спросил Джерри.

– Да, – сказала Аник.

Я принялся разворачивать пергамент. Он отходил неохотно, словно не доверял мне, но все же раскрылся. Внутри была флейта, серебристая, тонкая, пронизанная едва приметной нитью волшебства. Мысли разлетелись, словно меня вновь окутал синий дым. Я молча смотрел, как отблески огня блуждают по телу флейты.

– А что это? – Джерри стоял рядом, разворачивал другой сверток. – Похоже на книгу…

Я осторожно опустил флейту на стол и помог Джерри снять пергамент. Под ним оказался свиток, но не книга, лишь один большой лист.

Аник подняла фонарь, и мы расстелили этот лист на столе. Темное полотно и белые точки, сплетающиеся в узоры, рисующие фигуры.

– Звездное небо, – сказал я.

Все знают, что темный народ поклонялся звездам, даже все имена врагов – имена звезд.

Я провел руками по звездной карте, пытаясь распознать и понять таящееся в ней волшебство. Аник поднесла фонарь поближе, и я различил созвездия: подбитую птицу, лодку и серп. Возле каждой звезды была надпись. Я знал эти буквы – в Роще каждый волшебник учит язык врагов, чтобы у чужих слов не было над нами власти. Если наши знания верны, я смогу прочесть эти надписи.

Буквы возле ярких звезд были крупнее, и я коснулся небесного серпа, яркой звезды в его рукояти. Ее имя было из четырех букв, и я прочел.

Арца.

12

Я стояла перед его дверью.

Руки дрожали, спина и плечи превратились в горячее сплетение боли, и крылья не закрывались, трепетали от каждого вдоха.

Там, снаружи, закат давно погас, венец победы уже поднялся в черном небе и повернул в сторону запада. Я нарушила обещание, не успела к заходу солнца. Но я узнала все, что смогла, добралась в город сама, враги не заметили, как я ускользнула.

Из поселка я вышла без труда, охраны не было, никто не увидел, как я пробиралась мимо домов. Но взлетать там было опасно – и я долго бежала по равнине, глотала пыль и вслушивалась, не нарастает ли позади чужая сила, не летят ли за мной враги. Но все было тихо, их машина давно заснула и остыла. Вскоре и дома скрылись вдали, стали неразличимы среди скал и закатных теней. Тогда я распахнула крылья. Они взрезали одежду, освобождая себе путь, и я взлетела.

Я не успела заметить, когда солнце исчезло за горами. Алые отблески погасли, и без машины, без шлема темнота была почти непроницаемой: сплетение мрака, чернота гор, уходящая в черноту неба, звезды, что сияли все ярче, указывали мне путь. Других ориентиров не было, а вся моя сила утекала в крылья, я неслась по воздушным рекам, рвалась вперед – и больше ни на что не хватало магии, я не могла бросить путеводную нить до дома.

Мысль Мельтиара обрушилась на меня, ослепительная и близкая, и я потеряла поток, едва не упала вниз.

Арца! Где ты?

Слова обжигали меня, словно он был рядом. Я забила крыльями, ответила: я еще далеко, я возвращаюсь, я лечу, я буду скоро.

Опустись на землю, не двигайся, я сейчас заберу тебя.

Нет, нельзя, я ничего не вижу, здесь могут быть враги, я долечу. Моя мысль дробилась, как капли света. Мельтиар ответил без слов, оставил струну между нами. Сияние его силы направляло меня, вело домой – теперь я знала путь, мне не нужно было смотреть на звезды.

И я добралась, я в городе. Осталось только прикоснуться к двери, назвать свое имя и войти к Мельтиару.

Я не успела. Темная панель отошла в сторону, Мельтиар обнял меня и увлек в комнату.

Он прижал меня к себе, я ничего не видела. И все чувства схлынули – я ощущала только его силу, она притупляла боль. Я уже могла дышать глубже, пол больше не уходил из-под ног. Словно я всего лишь тренировалась весь день, а не летела одна в темноте. Руки Мельтиара скользнули по моей спине, между лопаток – и крылья подчинились, сложились, перестали биться в такт сердцу.

Мельтиар отпустил меня.

Комната сегодня была темной. Свет лился из полукруглых ламп на стенах, оставлял острова мрака на полу. На грани света и тени стояли кресла и мерцающий цветными росчерками стол. А посреди комнаты, там, где соединялись реки света, ждали Лаэнар, Рэгиль и Амира.

Они смотрели на меня. Амира кусала губы, словно пыталась удержать слова, а у Лаэнара на лице была кровь.

Мельтиар усадил меня в кресло, сам опустился на подлокотник. Я забралась с ногами на сиденье, мне хотелось стать меньше. Мельтиар смотрел на меня. Я знала, что должна заговорить.

Волосы затеняли его лицо наполовину, сливались с темнотой. Он облокотился о спинку кресла, и рука попала в поток света. На костяшках пальцев была кровь.

Он наказывал Лаэнара за то, что мы сделали.

– Лаэнар не виноват, – сказала я. – Это я решила.

– Вы напарники, – объяснил Мельтиар. – Вы отвечаете друг за друга. – Он наклонился ближе, взял меня за плечи – так осторожно, что я едва почувствовала прикосновение. – Вам нечем заняться, пока машина не летает и меня нет рядом?

Он был так близко, я слышала его дыхание, отблески света таяли в темноте его глаз. Я смотрела на него, надеялась, что он поймет меня без слов. Я стала скрытой ради него. Я сделаю ради него все что угодно.

– Вас не учили жить среди врагов, – продолжал Мельтиар. – Вы рождены для открытой битвы. Война уже скоро. Почему вы не готовитесь к этому дню?

Он крепче сжал мои плечи, и боль всколыхнулась волной, вспыхнула и угасла.

Я зажмурилась на мгновение. Он разочарован, он в тревоге – эти чувства сквозили в прикосновениях и словах. Я скажу: «Прости», – наверное, он ударит меня и прогонит, а завтра все будет как прежде.

Я открыла глаза и сказала:

– Я узнала про всадника.

Мельтиар разжал руки и отстранился, улыбаясь. Я не знала, что он сделает. Страх, который я весь день сдерживала в самой глубине сердца, вырвался – стужей хлынул в кровь, заморозил дыхание.

– Хорошо, – проговорил Мельтиар. – Расскажи.

– Его зовут Тилиниэн Эрил Амари, – ответила я. – И он изгнанник.

Я рассказывала все, что узнала, и все, что со мной было, весь долгий день, все имена и все слова врагов – все, что могла вспомнить. Мельтиар больше не улыбался, слушал внимательно. Я чувствовала, что Лаэнар, Рэгиль и Амира смотрят на меня. Мне хотелось подойти к ним, хотя бы обернуться – но я не могла отвести взгляда.

Когда я замолчала, Мельтиар повторил:

– Хорошо. – И снова привлек меня к себе. Рубашка, разрезанная крыльями, под его руками разошлась, лоскутами упала на пол. – Два дня будете в городе, никаких полетов.

– Но, Мельтиар… – Это был голос Лаэнара, такой же звонкий и уверенный, как всегда.

Мельтиар повернулся. Я ничего не видела, мир был скрыт завесой его волос.

– Еще одно «но, Мельтиар», – сказал он, – и будешь отскребать крылья от пола.

Лаэнар замолчал.

– Я смогу лететь завтра, – пообещала я. – Правда.

– Нет, – отозвался Мельтиар. – Пусть Амира займется машиной.

Амира ответила что-то, радостно и быстро, но я не разобрала слов – Мельтиар снова был слишком близко, его дыхание следами оставалось на коже, и страх изменился, оплетал меня горячей, обжигающей сетью. Ладони Мельтиара скользнули по моим крыльям, и крепления разошлись, крылья упали вслед за одеждой.

Мельтиар повернулся, не отпуская меня, и сказал:

– Пошли вон.

Я едва расслышала быстрые шаги, звук закрывающейся двери.

Я уже не могла говорить. Но Мельтиар прошептал, словно отвечая:

– Останешься со мной. Тебе станет лучше.

13

Мой сон был тонким, как паутина, рвался с каждым вздохом, видения и голоса расползались, словно дым. Я очнулся рано утром, до рассвета, и не мог ни заснуть, ни вспомнить сны. Джерри и Рилэн еще спали, не шелохнулись, когда я позвал их.

Я ушел на веранду.

Не зажигая огня, сидел за столом, смотрел на оконное стекло, в котором дробились отражения и тени. Хотелось курить, но я не знал, какую сигарету вытащу наугад в темноте, какой дым мне попадется. Я не хотел сегодня ни в чем полагаться на волю случая, даже в мелочах.

Нужно было решить, что делать дальше.

Есть легенды, есть история и есть вещи, известные каждому. Все они смешались сейчас, рассыпались, как листы расплетенной книги, и я не знал, на что опереться.

Вещи врагов, пропитанные магией и песнями, хранились здесь, на границе, ждали меня сотни лет – как такое возможно?

Враги живут среди нас, носят наши имена и не отличаются ничем – так зачем же одной из них называться древним именем?

Все знают: однажды враги явят свою истинную суть, и война начнется на каждой улице, в каждом доме. Так для чего же им сейчас нападать на приграничные деревни?

Чтобы ослабить нас? Чтобы отвлечь?

Я закрыл глаза. Мысли толпились, жгли меня и рассыпались пеплом. Я сидел там же, где сидела Арца вчера, я мог протянуть руку и коснуться чашки, из которой она пила. Но сколько ни вслушивался – не мог уловить следы чужой магии, отзвуки древних песен.

Но я знал, где искать ответ.

И обратил мысли вспять. Вспомнил Рощу, вечерний сумрак, журчание ручья, камни, еще хранящие дневное тепло. Берег, где мы с Нимой слушали учителя. Зертилен говорил: «Если вокруг вас слишком много песен, вы тонете в них и не можете совладать с потоком. Или если нет ни одной, пустота – тогда слушайте ту песню, что звучит внутри вас. Поначалу ее трудно услышать, но она всегда вам ответит, даже если смолкнут все песни мира».

Закрыв глаза, я сидел в предрассветной тишине и слушал свою песню.

Моя песня дрожала в глубине сердца, и чем дольше я слушал, тем громче она становилась, струилась в крови, скользила в дыхании. Она то обретала слова – слишком стремительные, не разобрать, – то превращалась в чистый звук, в самую высокую ноту. Я был этой песней, и все же она не была мной.

Дай мне ответ, попросил я.