Вскоре лес закончился, и Кымлан увидела много ярких огней впереди. Значит, ее ведут в одно из многочисленных селений мохэ. Языки пламени в каменных чашах, освещавших едва выглядывающие из земли крыши домов, метались перед глазами, как смазанные пятна. Голова горела, словно в адском пламени, а желание сделать глоток воды стало невыносимым. Силы иссякли настолько, что хотелось просто упасть и забыться. Прекратить эту бессмысленную борьбу и наконец почувствовать блаженное умиротворение и покой. Но стоило только подумать о Чаболе и других пленных, и Кымлан поняла, что не может позволить себе сдаться. Если ей суждено умереть, то перед смертью она должна хотя бы попытаться спасти друзей. Сделать хоть что-то, чтобы на другом берегу реки Вечности без стыда смотреть в глаза матери, некогда отдавшей за нее свою жизнь.

Мысли о скорой смерти вяло понесли ее разум туда, где осталось все, что она так любила – в родное Когурё. В теплый дом отца, для которого Кымлан стала единственной отрадой после гибели жены; в королевский дворец, где она нашла настоящую дружбу и впервые испытала любовь; к широким разливам рек и скалистым холмам. Увидит ли она когда-нибудь снова близких? И если нет, долго ли они будут горевать о ней? Грудь сдавило от тоски, когда она представила одинокого, безутешного отца, коротающего темные ночи в своей маленькой комнате. Нет, ей нужно взять себя в руки и во что бы то ни стало выбраться отсюда. Если болезнь не убьет ее раньше.

Путь показался бесконечно долгим, и когда, казалось бы, сил для следующего шага у Кымлан совсем не осталось, провожатый подвел ее к двускатной крыше, покрытой леопардовыми шкурами поверх соломы и бревен, и открыл деревянную дверь. На дрожащих ногах она спустилась по земляным ступеням. Полутемное помещение слабо освещалось стоявшими возле стен металлическими треногами, в которых весело трещал огонь. Слева темнела печь, от которой еще исходило тепло вместе с дымом, прозрачно-сизыми клубами уходящим через отверстие в потолке.

Кымлан замерла, невольно оглядывая непривычное жилище. Когда несколько дней назад она прибыла в поселение мохэ, ей, принцу Науну и сопровождавшему их министру Ёну выделили по большому и довольно благоустроенному шатру. Сейчас же она впервые находилась в настоящем мохэском доме. И на некоторое время даже забыла о болезненно пульсирующей ране, с интересом разглядывая диковинное убранство.

Укрепленные деревом стены были увешаны шкурами, костяными изделиями и мечами с замысловатыми узорами, которые, вероятно, ни разу не участвовали в битвах и служили лишь украшением. Просторная комната была разделена на две части свисавшей с потолка дорогой тканью, явно купленной у торговцев империи Цзинь. Из-за неплотно задернутой ширмы выглядывал край ложа, застеленного шелковым покрывалом. Хозяин этого дома явно был не простым человеком, раз мог позволить себе столь роскошные для обычных мохэсцев вещи.

Блуждающий взгляд Кымлан наткнулся на неподвижную спину незнакомца. Перед ней стоял невысокий широкоплечий мужчина, но она видела лишь темно-серый, схваченный на талии широким поясом балахон и длинную косу, лежавшую на спине.

Воин, который привел Кымлан, поклонился ему и сказал что-то на мохэском. Незнакомец коротко кивнул и обернулся.

Провожатый ткнул ее в бок.

– На колени!

Но Кымлан и не думала повиноваться.

Прищурившись, она пыталась рассмотреть человека перед собой в тусклом свете огня. Он был ей совершенно не знаком. И она не видела его среди глав пяти кланов, когда они с принцем Науном прибыли за данью.

Это был юноша не старше семнадцати лет – примерно ровесник Кымлан. Высокие скулы, жесткая линия губ, выразительные, с поволокой, глаза и твердый подбородок выдавали в нем непокорную натуру. С большой натяжкой его можно было бы назвать красивым, если бы не дикий взгляд, как у голодного зверя. Такое же жестокое выражение лица она замечала у всех мохэсцев. Но черты этого молодого человека странным образом и пугали, и притягивали одновременно. У него в ушах качались причудливые костяные серьги, с пояса спускались стеклянные бусы вперемешку с леопардовыми хвостами, что свидетельствовало о высоком статусе в племени. Да и воин, приведший Кымлан, обращался к хозяину дома очень уважительно, что наталкивало на мысль о его близости к главе племени.

«Если он важная персона среди дикарей, возможно, с ним удастся договориться», – успела подумать Кымлан, прежде чем жесткие ножны ударили ее под колени. Ноги подогнулись, и она рухнула на земляной пол. Несмотря на унижение, это оказалось ее спасением: она бы не смогла простоять больше и минуты, – настолько была измучена физически.

– И откуда в войске Когурё взялась женщина? – В хрипловатом низком голосе прозвучала явная усмешка. – Вот жалость! Я думал, что поймал в сети крупного карпа, а он на деле оказался мальком!

Кымлан распахнула глаза, уставившись в лицо незнакомца. Он знал ее язык? Но откуда? Его кто-то научил, и хотя говорил он не очень хорошо, смысл слов был понятен.

Она покосилась на стоявшего рядом воина, который привел ее сюда.

– Я подслушал разговоры пленных, думаю, она много значит для принца Науна, – сказал тот, бросив на Кымлан холодный взгляд.

– Где твоя гордость? – обратилась она к нему. – Ты же когурёсец! А стал шавкой какого-то мохэского мальчишки!

– Не тебе меня стыдить, жалкая королевская подстилка! – воскликнул воин, гневно оборачиваясь к Кымлан и замахиваясь для удара.

– Тише, Даон, успокойся, – негромко остановил его незнакомец. В его голосе звучало явное предупреждение, и слуга замолчал, послушно склонив голову:

– Прости, Мунно…

«Мунно. Его зовут Мунно», – застучало в висках знакомое имя, но Кымлан никак не могла вспомнить, где его слышала.

Мунно обошел пленницу, тщательно изучая со всех сторон, отчего у нее неприятно похолодело внутри. Она чувствовала, что он оценивает ее, вот только не понимала, для чего именно. Ясно было одно – убивать он ее пока не собирается и привел в свое жилище с какой-то целью.

– Ты довольно красива, – вынес он вердикт, становясь прямо перед ней. Ее лицо находилось на уровне его пояса, и Кымлан видела, как мерно поднимается и опускается его грудная клетка. – Ты женщина принца Науна?

Кымлан подняла голову.

Тяжелый взгляд Мунно коснулся ее плеч, словно металлический доспех. Это был совсем не простой человек. Но почему-то он пробуждал не страх, а желание узнать, что же таится в глубине его угольно-черных глаз.

– А кто ты такой? – огрызнулась она, не мигая, глядя ему в глаза, которые будто держали ее на поводке и не давали опустить голову.

Губы Мунно растянулись в некоем подобии удивленной улыбки, и он присел на корточки, чтобы их с Кымлан лица оказались вровень.

– Что ж, думаю, самое время представиться. – Он криво ухмыльнулся, и в темной бездне его глаз мелькнули загадочные искры. Не то опасные, не то задорные. – Я старший сын вождя племени Сумо^[3], Мунно.

Кымлан открыла рот, поразившись тому, как сразу не вспомнила, что вождь на приветственном ужине хвалился своим сильным и необычайно умным сыном.

– Видимо, ты не приветствовал посланников Когурё не потому, что уехал в соседние земли, а потому, что в этот момент был занят подготовкой нападения на нас? – стиснув зубы, проговорила Кымлан. Она чувствовала, как ненависть за убитых солдат и едва спасшегося принца огненными языками поднималась от кончиков пальцев ног до макушки.

– Быстро соображаешь, – неприятно оскалился Мунно. Наклонив голову, он с интересом изучал располосованный доспех и рану на плече, которая от его взгляда, казалось бы, заболела еще сильнее. – Я смотрю, жить тебе осталось недолго: рана нехорошая и уже загноилась. Буду краток. Я хочу вернуть все, что вы отняли у моего народа: людей, зерно, кожу и лошадей. В обмен на твою жизнь. Если напишешь письмо принцу Науну, я отведу тебя к лекарям и, как только когурёсцы выполнят все требования, отпущу. Если нет, убью прямо сейчас. Выбирай.

– С чего ты взял, что моя жизнь ценна? – Кымлан стало и смешно, и горько. Неужели будущий вождь всерьез считает, что королевский дом пожертвует только что собранной данью ради какой-то женщины? Пусть даже и той, которая, по Пророчеству, должна принести мир Когурё. Мунно оказался не таким уж и умным.

– Если ему безразлично, что его женщина умрет, то…

– Как ты собираешься стать вождем, если так плохо изучил своего противника? – Кымлан смотрела на него с откровенной издевкой. Глупый мальчишка! – Когурё никогда не пойдет на сделку с врагом, слышишь? Никогда! А я никогда не предам своих. Поэтому не будем тянуть время, убей меня, как и обещал.

Мунно изменился в лице и медленно выпрямился, взирая на Кымлан со смесью недоверия, непонимания и… уважения?

– Она права, – вдруг подал голос Даон. – Когурёсцы – бездушные негодяи, им нет дела до своих людей. Девчонка бесполезна.

– Замолчи! – вспыхнула Кымлан. – Предатель!

– Уведи ее обратно. Не хочу пачкать руки кровью слабой девчонки. Сама сдохнет, – жестко бросил Мунно и повернулся к затухающему огню.

Глава 2. Кымлан

Ослепительные всполохи плясали в глазах, но не вызывали ни капли страха, будто огонь был так же естественен, как воздух, вода и земля. Треск деревянных перегородок, запах жженой соломы на крыше и рвущий душу крик только что появившегося на свет младенца совершенно не пугали, но словно затягивали внутрь объятого огнем жилища. Звали, приказывая двигаться вперед.

Тонкие дубовые двери вспыхнули сине-оранжевым пламенем, хрупкая створка вывалилась наружу, открывая взору полыхающую спальню. Тяжелое одеяло уже тлело по краям, огонь подбирался к неподвижно лежащей на разворошенной постели женщине и ребенку. Запах свежей крови смешался с вонью тлеющей ткани и горящих стен. Оранжевые языки сердито лизали дверной проем, перед которым стояла Кымлан. Новорожденный истошно кричал, суча уродливыми, перепачканными чем-то темным ножками, но лежащая рядом мать даже не пошевелилась. Она уже мертва?

С горящего потолка на кровать сыпались искры, а перегородки и опоры трещали, грозясь в любой момент обрушиться и похоронить под собой младенца.

«Девочка должна выжить. Ребенка нужно спасти!» – стучала в голове одна-единственная мысль.

Плотный черный дым разъедал глаза и забивался в горло, словно горький кляп. Кымлан уткнулась носом в рукав на сгибе локтя и ринулась к постели. Тут охваченная огнем балка с грохотом рухнула сверху, припечатав ее к горячему полу. Спину обожгло чудовищной болью, но обездвиженная Кымлан не могла пошевелиться – только с отчаянием смотреть сквозь огненное марево пожара на истошно кричащее дитя.

«Она не может погибнуть! Не сегодня!»

Огонь прожег ее насквозь, устремившись в самое сердце. В глазах бешено метались слепящие искры, а по венам текла уже не кровь, а жидкая лава.

Кымлан подняла голову. Пламя лизало маленькую, едва покрытую черным пушком головку, крохотные ручки и ножки, но не причиняло младенцу вреда. Дитя вдруг успокоилось и, повернув голову, посмотрело на Кымлан ясными, чистыми глазами.

Горячими ручейками огонь устремился к болезненно пульсирующему плечу. Атакуя боль, сражался с ней и отвоевывал право на жизнь для умирающей Кымлан. Он уже не раз спасал ее, и она не боялась, зная, что выживет.

Этот сон снился ей уже много лет, и Кымлан догадывалась, что тем ребенком была она сама. Отец вынес новорожденную дочь из горящего дома, но не смог спасти жену. С тех пор огонь стал ее главным союзником и спасителем. Несмотря на сопротивление, он жил в ней и был ее сутью.

Прогорклый запах дыма уступил непривычным ароматам незнакомых трав. Бушующий в крови пожар потух, и Кымлан ощутила, что лежит на твердой поверхности. Где-то рядом звучали негромкие мужские голоса, два из которых показались ей смутно знакомыми.

– Вы обещали спасти ее!

Сердце Кымлан радостно встрепенулось: это говорил Чаболь. Значит, он жив, и с ним все хорошо.

– Я сделал все, что мог: позвал лекаря и даже позволил ей остаться в моих покоях. – Кымлан узнала в исковерканных когурёских словах Мунно. – Теперь все зависит от вашего государя.