– Не пошлете. Вот распоряжение полковника Высокова, вашего командира. Он сказал мне, что если вам в госпитале не лежится, тогда принимайтесь за дело.

Выхватив из его рук сложенный втрое лист, я впился взглядом в мелкие строчки, после чего быстро скомкал листок и швырнул в урну.

– А мне плевать! Можете поставить меня к стенке, но пока я не проведаю своего друга, я и пальцем не пошевелю. Полковника вынудили подписать эту бумаженцию, а иначе зачем ему меня подставлять? Я надеюсь, ради вашего же здоровья вы не пойдете следом за мной.

Подхватив с кровати вещмешок с пожитками, я выскочил за дверь и был таков. Быстро распрощавшись с соседями по терапевтическому отделению, я заглянул к заведующей, но ее не оказалось на месте. Измученная ночным дежурством медсестра сообщила, что заведующая спустилась в морг для вскрытия любопытного экспоната, доставленного разведчиками сегодня утром. Моргом оказался обычный подвал, наскоро оборудованный морозильными установками. Зябко поежившись, я заглянул в первое попавшееся помещение, но там никого не оказалось, кроме неподвижных тел на каталках, покрытых ледяным инеем. Я принялся потерянно бродить по коридору, заглядывая в каждую комнату, когда заметил за очередным поворотом знакомый женский силуэт, который не спутаешь ни с каким другим. Девушка зашла в комнату предварительного вскрытия, где стала делать надрезы лазерным скальпелем на чудовищно раздутой туше, похожей текстурой на древесный ствол дуба. Мертвый некроморф промерз насквозь, скальпель с трудом разрезал неподатливую кожу.

– Тебе лучше не подходить к этой дряни слишком близко, – посоветовал я из-за спины.

– Это почему? – с трудом подавила улыбку Света, даже не обернувшись на мой голос.

– От этого он может растаять. Я разве не говорил, что ты – девушка горячая?

Я обнял ее сзади, ощутив, что ее дыхание заметно участилось благодаря моим манипуляциям с ее халатом, обтягивающим чудные формы.

– Ты всегда такой нахальный или только когда знаешь, что мои уколы тебе больше не угрожают? Что ты здесь забыл? Тебя разве не выписали? Так проваливай.

– Ах, эта служба. Неужели я могу видеться с тобой, только попав сюда в качестве пациента? Я думал, ты мне в любое время рада.

– Рада, но не сейчас. У меня важная работа. Извини.

Светловолосая девушка вырвалась из моих объятий и быстро застегнула пуговицы на халате. Сердито тряхнув челкой, шутливо ткнула в мою сторону скальпелем.

– Я, собственно, по этой причине и заглянул, – притворно вздохнул я, окинув ее бедра плотоядным взглядом. – Мне нужны МОИ лекарства. Без них мне ни за что не блокировать действие инъекций, а без этого меня заподозрят в заражении. Ты ведь не хочешь, чтобы меня пристрелили или того хуже – препарировали в твоем Центре общественного здоровья на твоем любимом хирургическом столе? Я готов умереть в бою с нежитью, но только не от твоей нежной и заботливой руки. Это уже будет слишком… драматично.

– Мне жаль, лекарств больше нет.

– Что?!

– …и в ближайшее время не ожидается.

Быстро выглянув в коридор, я захлопнул за собой дверь и медленно обернулся.

– Повтори, пожалуйста, только чуть помедленней. Я не расслышал последних слов…

– Все ты расслышал! – тихо сказала девушка, стараясь не смотреть на меня.

– Что насчет кетрасина-Т и теразина?

– Закончились обе смеси. Послушай…

– Да ты хоть представляешь, что это означает? – Меня охватило нешуточное волнение. – Пора переходить на сыворотку. У меня другого выбора не остается!

– Она может убить тебя, так как не прошла еще всех клинических тестов и испытаний.

Стукнув кулаком об стену, я прислонился лбом к стальной двери. Страх и отчаяние бились у меня в душе, словно две загнанные в клетку птицы, рвущиеся на свободу.

– А что прикажешь делать с этим? – Я снял контактные линзы и обернулся к ней. – Что?

Светлана ахнула, но быстро взяла себя в руки, стараясь не смотреть мне в глаза.

– Одень немедленно, вдруг кто увидит. Мы что-нибудь придумаем. Все намного сложнее, чем ты думаешь. Глаза всего лишь побочная мутация и не самая опасная.

– Тогда проясни. Мне интересно, чего я не учел.

– Мы считали, что начальные мутации – всего лишь мелкий дефект генома. На самом деле все вышло в точности до наоборот, а я в очередной раз убедилась, что когда дело касается «радости жизни», то тут мелочей не бывает. Я перепроверила расчеты. Суперкомпьютер подтвердил мои наихудшие опасения. Будут и другие побочные изменения физиологии, и уже в очень скором времени. Ты должен подготовиться.

– Какие еще изменения? – Мое горло перехватил спазм.

– Нам чужды процессы, порождаемые «радостью жизни». Конечный результат… неизвестен. Возможно, в скором времени нам удастся разгадать эту загадку, тогда у таких, как ты, появится надежда. А пока, увы, я ничем не могу тебя порадовать, только продолжать скрывать твою правду. Но ты не расстраивайся, я обязательно что-нибудь придумаю.

Видя, что я собрался уходить, Светлана перегородила мне дорогу, не давая покинуть комнату.

– Я обещала, что помогу, и сделаю это. Все должно быть втайне. Обними меня.

Медленно подняв на нее взгляд, я долго молчал, не зная, что ответить:

– В любом случае, спасибо, что занималась моими анализами крови лично. Если бы кто другой про них прознал, то не сносить мне головы, и тебе, кстати, тоже. За сокрытие подобных фактов предусмотрено суровое наказание. Ты единственная, кому я еще верю.

– Не падай духом, капитан. Я верю, что участь стать кровожадным монстром тебе не грозит, иначе это бы давно произошло. Но ты все равно обязан подумать о том, куда переберешься жить, когда скрывать мутацию больше не удастся. Это твой шанс.

Обняв ее за талию, я внезапно почувствовал дикое и необузданное желание. Не удержавшись от соблазна, прижал податливое тело к одному из свободных столов. Девушка не сопротивлялась. Мы бешено любили друг друга на столе для трупов, даже не задумываясь над символичностью этого действа. Нас не волновал холод и то, что сюда могли зайти лаборанты. Страсть ослепила и заглушила рассудок. Поначалу я опасался, что моя особая природа станет проблемой для наших отношений, но Света успокоила, доходчиво объяснив, что в моем случае «радость жизни» проявляется не вирусной и не бактериологической природой и не передается через телесный контакт и обмен жидкостями. Меня ее объяснения более чем удовлетворили, хотя вопросы остались. В глубине души затаился страх, что я каким-нибудь образом, по незнанию смогу обратить другого человека в некроморфа, пусть Света и отрицала любую такую вероятность. Заражать посредством секса мог только один вид некроморфов – ведьмы. Но о них давно уже ничего не слышно, что вселяло определенные надежды. У всех остальных известных видов некроморфов, тех же зомби, толстяков, охотников и зодчих, зубы внутри полые и при укусе они впрыскивают в тело жертвы особый клеточный раствор, который и делает грязное дело. Что это за раствор – не совсем понятно, пока что генетики не разгадали всех его секретов. Ясно лишь одно – некроклетки «радости жизни» мертвые и живые одновременно и при контакте с нормальными клетками ведут себя по отношению к ним агрессивно, пожирая и заменяя собой.

Мы быстро приводили свою одежду в порядок, пока нас и вправду не застукали. В глазах Светы отчетливо светилось скрытое торжество. А в моих – опустошение.

Переведя взор на зеркальную крышку шкафчика для инструментов, я, как и прежде, вздрогнул, увидев свои глаза. Это были глаза нечеловека. Без белков и без зрачков, с однородной зеркальной поверхностью, сейчас еще и подернутые маслянистой пленкой. Глаза, словно сделанные из металла, отполированного до зеркального блеска. На обычном лице человека они смотрелись ужасно неестественно, если не сказать больше. При наблюдении, как они двигаются, когда я смотрю по сторонам, меня каждый раз охватывала паника. Какой же я после этого человек и как долго еще смогу скрывать правду? Монстр, иначе не скажешь! Но я по-прежнему чувствую себя человеком, а не кровожадным бездушным чудовищем. Чувствую себя как прежде. Дышу воздухом, ем привычную пищу. И тем не менее меняюсь.

– Что же это значит? Что со мной происходит? В кого я превращаюсь?

Светлана нежно провела по моей небритой щеке своими тонкими пальцами:

– Может все не так уж и плохо. Все объяснить будет сложно.

– А ты попробуй. Я хочу знать, как с этим бороться.

Света подавила вздох:

– Бороться с этим феноменом невозможно, пока во всяком случае. Трансмутация происходит на атомарном уровне, а эти процессы нам чужды. Мы делаем все возможное. Пройдут столетия, прежде чем люди научатся бороться с «радостью жизни».

– Если к тому времени все не вымрут! – На душе вдруг сделалось горько.

– Будем надеяться на лучшее, наука не стоит на месте. – Света обнадеживающе улыбнулась мне. – Но готовиться к худшему, как всегда. А теперь брысь отсюда. Если на тебя наткнется в коридоре Воронин, нам обоим несдобровать. Уходи живее!

Я снова надел контактные линзы, имитирующие человеческую радужку, и, порывисто развернувшись, вышел из комнаты. Идти до выхода с территории Центра общественного здоровья неблизко. Мрачные пеналы корпусов зданий, находящиеся внутри закрытой территории под усиленной охраной, охранялись лучше, чем штаб специальных операций. Меня постоянно останавливали для досмотра пропуска, но, взглянув на выписку из госпиталя, пропускали. Такие меры предосторожности были не лишними, ведь ЦОЗ занимался изучением некроморфов и до кучи разрабатывал оружие против них. Например, серебристый порошок, которым мы уничтожали без остатка тела некоторых некроморфов – это местная разработка, как и аминокислотные антиоксиданты в одноразовых шприцах, с помощью которых пытались выявить «радость жизни» на ранних стадиях заражения.

Перед опущенным шлагбаумом КПП стоял старенький уазик-3151 с тяжелым пулеметом на станине. Видавшая виды потрепанная машина с открытым верхом – любимая рабочая лошадка персонала Гнезда. Водитель нажал на клаксон, привлекая мое внимание.

Пока мы ехали к комплексу хирургического отделения, я безразлично смотрел по сторонам. За сеточным забором, в километре отсюда, в долине застыли ровными рядами силуэты самолетов АН-2 и АН-12. Не все из них летали, зато ныне бездействующие самолеты дальней разведки Ту-95РЦ – были когда-то нашими глазами и ушами во внешнем мире. Топлива в нашем распоряжении оставалось мало, поэтому временно все разведывательные полеты были отменены. Если начистоту, то на ходу было всего шесть самолетов, из парка вертолетов в тридцать машин – половина никуда не годилась, даже на запчасти. Больше половины танков Т-90М и бронемашин были в плачевном состоянии. Оружие обветшало и требовало запчастей. Вот с такой вот «мощью» нам приходилось хранить мир на всем острове. Хорошо еще, что старые патрульные катера на подводных крыльях проекта 133 «Антарес» были по-прежнему на ходу, иначе не избежать нам новых весточек с континента. Эти плавучие банки эпохи холодной войны великолепно справлялись с незваными гостями. Также с их помощью буксировали вдоль побережья острова старые баржи с грузами, но самое главное – солярки для них было пока в избытке.

Предъявив охранникам на входе в хирургическое отделение свой жетон, я был разочарован, когда, пробив по базе данных в компьютере, мне сообщили, что капитана Сергеева выписали еще два дня назад, а где именно он находится сейчас – неизвестно.

– Тоже мне, друг называется, – ворчал я, возвращаясь к машине.

– Куда сейчас, Дмитрий Игоревич? К штабу? – уныло поинтересовался водитель.

– Нет, к штабу не нужно, – чуть подумав, добавил: – Отвези меня, Костя, домой.

– К Церковной бухте? – заметно скис водила, и с тяжким вздохом завел двигатель.

– Домой, – повторил я, откидывая голову на спинку кресла и закрывая глаза.