Это был лучший первый поцелуй, о каком я только могла мечтать (пробный обмен слюной в лагере прошлым летом не считается)! И теперь я должна сказать Саше, пока он не уехал: я люблю его, люблю больше всех на свете! Нельзя тянуть, потому что скоро начнется раллийный сезон и мы будем видеться в лучшем случае раз в три месяца. «САРТ», папин сервис, во время гоночных этапов чаще будет работать на выезде, сопровождать Сашу на турнирах, значит, и папа с Русланом тоже будут вечно пропадать, а мне, пока они в отъезде, придется дежурить в сервисе: отвечать на звонки и вести записи. Без них будет скучно, хотя для меня это хороший повод немного заработать. Например, на то же красное кружевное белье, в котором я сейчас верчусь у зеркала.

Втягиваю живот, дергаю лямки бюстгальтера, пытаясь увеличить грудь, – бесполезно. Разглядываю себя будто под лупой: тонкую талию и вроде бы не короткие ноги, но вижу больше минусов, чем плюсов. Чуть приподнимаю корсетную часть лифчика слева и аккуратно поглаживаю только что зажившую по контуру чернил кожу. Сумасбродная идея, но я собой почти горжусь. А Леся и вовсе была от меня в шоке, когда после ее тринадцати ласточек, набитых на правой лопатке, я напросилась к мастеру с крохотной татуировкой, о которой не могла перестать думать. Возможно, когда-нибудь Саша увидит ее (а родители – нет), и очень надеюсь, что ему понравится. Мечтательно улыбаясь, надеваю халат и плюхаюсь на кровать, прокручивая в голове то, что происходило в машине у Чумакова.

До скорого.

Пробую эти лакомые слова на вкус. Прикрыв глаза, представляю Сашу, как всегда, с перепачканными машинным маслом руками и… вздрагиваю от внезапного громкого стука внизу. Как будто что-то со всей силы врезалось в стену. А затем крики… Что происходит?

В ближайшие пару часов я не собиралась спускаться вниз, чтобы мама не напрягла меня уборкой или мытьем посуды, но любопытство берет верх. Натягиваю черные лосины и, оставив халат на полу, ныряю в широкую домашнюю майку. Снова прислушиваюсь. Да, определенно, на первом этаже что-то происходит, я слышу, как кричит Руслан. Прыгаю в тапки, которые мама заставляет носить всех нас под угрозой оставить без ужина, и спешу вниз с нарастающей паникой в груди.

– …все напрасно, ты понимаешь? – Мой брат со злостью пинает чистый кошачий лоток. Дурак. Кот-то тут при чем?

– Не напрасно, у нас есть время! – кричит ему папа.

Я удивлена, потому что он очень редко повышает голос. Руслан – любимый сын, папа в нем души не чает, он бы не стал отчитывать его из-за ерунды. Я знаю, о чем говорю. Сколько себя помню, мне всегда доставалось за двоих. Если кто-то из нас что-то вытворял, виновата была я, потому что Руслан умел улыбнуться, извиниться и пообещать, что больше никогда-никогда. Ровно до следующего раза. Я же всегда говорила правду, за что часто бывала наказана.

Он был тем, кто на семейных праздниках развлекал всех танцами, стихами и дурацкими фокусами. Руслана мне ставили в пример: «Равняйся на него, слушайся его!» Друзья и родственники даже шутили, что меня назвали в его честь, им всем это казалось забавным, и, возможно, так оно и было. Но не для меня. Я ощущала себя не самой удачной его копией, потому что у него все получалось без лишних усилий, а у меня нет: Руслан и учился лучше, и с людьми сходился проще, и родителям больше помогал. Иногда, глядя на потрясающего Руслана, которого я тоже любила, потому что его невозможно было не любить, задавалась вопросом, зачем я вообще понадобилась родителям, если у них был мой брат.

– Он имеет на это право, мы справимся и без… – продолжает настаивать папа.

– Что такое? Что случилось? – встреваю я в бурный диалог, и оба, повернув ко мне головы, впиваются в меня такими острыми взглядами, от которых мурашки бегут по телу. Дурное предчувствие подсказывает, что происходит что-то нехорошее.

– Твой распрекрасный Сашенька кинул нас всех, – медленно, с паузами и едва ли не по слогам произносит Руслан слова, смысл которых я отказываюсь понимать. Они не собираются в моей голове в предложение. Ну никак.

Кинул. Твой. Нас. Распрекрасный…

– Ты о чем? – шепчу дрожащими губами.

– О том! Команду, папу, Глеба, меня – всех нас! Его купили немцы, и он всех нас послал!

– Бред, – не верю я и выдавливаю из себя улыбку. Это какой-то дурацкий розыгрыш. Саша бы не стал, нет… Он всегда повторял, что обязан нашему папе, который тренирует его с двенадцати лет, всем. Он бы так не поступил, не бросил папу и Руслана.

Он ведь не бросит… меня?

– Этот ублюдок приперся в гараж, чтобы поставить нас перед фактом. Кишка тонка была раньше сказать, хотя это стопудово решилось не за один день. За идиотов нас держит! Он на этого Миннулина всегда был готов молиться, а теперь я должен поверить, что он не планировал уйти? Да его только пальцем поманили – и он свалил.

Все еще не до конца понимаю, но имя режет слух. Я слышала его в гараже, когда парни готовили «Дьявола» к ралли. Саша часто говорил об идеях этого человека, кем бы он ни был. Помню, недавно они меняли спецификацию амортизаторов и подвески, потому что «Миннулин так решил для своих».

– Давно нужно было понять, что он гробил нашу технику и рисовался, только чтобы его заметили! Я говорил тебе, что он уйдет! Ему важна лишь собственная шкура! – Руслан по-прежнему кричит, но меня пугает не это. Меня пугает папа, который подозрительно молчит и не спорит с ним.

Руслан ведь не прав? Этого не может быть.

– Но… как? Где он?

– Он, – язвительно выделяет Руслан, – поехал собирать манатки. Улетает утром, ему пофиг на…

Я ничего не слышу после фразы про отлет. Это как удар в солнечное сплетение – я не могу вдохнуть, меня будто сгибает пополам, но я пытаюсь держать спину прямо. Утром? А как же завтрашний вечер? Мы ведь собирались всей компанией в бильярдную, запланировали еще неделю назад. Я тренировалась с мальчиками из класса – они ходят туда, когда не режутся в приставку. Я считала дни, потому что мы не виделись с прошлого воскресенья, а завтра суббота. Руслан сам говорил, что у них с Сашей много планов! И я должна была стать их частью. Должна. Руслан обещал взять меня с собой. Как же так?

Не обращая внимания на то, что еще летит мне в спину, бегу в спальню, проверяю телефон, чтобы обнаружить там… ничего. Ни одного сообщения от Саши. Если он ничего мне не сказал, может, это все не по-настоящему?

Прямо поверх домашней одежды натягиваю вязаный свитер и теплые носки, собираю волосы в хвост и на короткий миг застываю, поймав в отражении напольного зеркала свое лицо без макияжа. Я не узнаю себя: глаза – два черных блюдца, искусанные из-за растущей тревоги губы горят алым, брови сдвинуты так, что между ними залегли две складки. Я физически не могу заставить себя улыбнуться, просто продолжаю двигаться дальше – если остановлюсь, то начну думать. Нельзя.

Папа и дальше спорит с Русланом на повышенных тонах на кухне. Пока он и дальше пытается объяснить брату, что мы сможем нанять другого пилота и все равно будем участвовать в январском этапе чемпионата мира по ралли в Монте-Карло, что команда справится, что это не конец всему, я натягиваю угги, пуховик и, не застегиваясь, выбегаю на улицу. Вместо шапки, которую забыла дома, накидываю на голову капюшон, выдыхаю облако пара и вызываю такси. Пальцы не слушаются, в ушах звенит, перед глазами плывет, но я запрещаю себе плакать. Я не плачу, потому что сказанное Русланом не может быть правдой. Саша не мог – и точка. Сейчас я приеду к нему, а он скажет, что это шутка, что он передумал, что хотел, но не смог. Ну правда же!

Я жду машину, которая едет ко мне по вечерним пробкам, но совсем не чувствую холода. Понимаю, что замерзла, лишь когда ныряю в салон автомобиля с потертым крылом. Ладони, которые я испачкала о грязную ручку, тотчас начинает жечь, нос потек, глаза заслезились… А еще меня одолевает тысяча и одно сомнение. С чего я вообще решила, что застану сейчас Сашу дома? И что с того, что сказал Руслан, вдруг он что-то не так понял?

– Приехали, девушка, – вырывает меня из густой мрачной дымки в моей голове недовольный голос таксиста.

Я резко, как по команде, поворачиваю голову, поднимаю взгляд и отсчитываю двенадцать этажей. В Сашиных окнах горит свет, и я вспоминаю, как пару месяцев назад мы всей компанией праздновали в этой квартире его день рождения. Я тогда думала, что нет никого на свете счастливее меня: хоть парни и запрещали мне пить, я же была рядом с ним! И тост какой-то произнесла, но так перенервничала, что наговорила ерунды – даже вспоминать стыдно.

– Девушка-а, у меня заказ, ехать надо.

– Да-да…

Я распахиваю дверь и спешу выбраться из машины, которая, обдав меня на прощание тусклым светом помутневших фар, уезжает. Двор погружается в темноту. Я чуть дергаю плечами из-за волны дрожи, прокатившейся по телу. На часах только восемь вечера, а темень стоит кромешная – ноябрь в этом году особенно холодный, колючий и злой. С утра выпал снег, который обычно приходит к нам не раньше конца января. За день он, подтаяв, смешался с грязью и теперь похож на липкую мутную жижу, испачкавшую все вокруг.

Я замедляю шаг, приближаясь к подъезду, гадаю, что скажу, позвонив в домофон, но от оправданий, которые так по-идиотски звучат в голове, меня спасает мужчина, выходящий из шестнадцатиэтажки с мусорными пакетами в руках. Поблагодарив его за то, что придерживает плечом дверь, я проскальзываю внутрь мимо охраны и бегу наверх, наплевав на лифт, который слишком медленно ползет за мной. Задыхаюсь после одиннадцати лестничных пролетов и, лишь оказавшись на двенадцатом этаже, прямо напротив нужной квартиры, упираюсь ладонями в колени, чтобы отдышаться, прежде чем позвонить в дверь.

Я и правда это сделала? Я приехала к Саше?

Стараясь не поддаваться подступающей панике, жму на кнопку, и противная трель звонка резко бьет по нервам. Я застываю, вытянувшись струной. Кажется, будто даже сердце не стучит, но я, конечно, выдумываю, ведь иначе по венам не бежала бы кровь и я бы не чувствовала, как во всем теле расплывается тепло только от одного предвкушения встречи с ним. Тепло, которое перерастает в жар и опаляет грудь, потому что ожидание затягивается – никто не открывает дверь. Хотя я определенно слышу за ней шаги и еще раз жму на звонок, уговаривая себя, что это последняя попытка и я сбегу, пока меня не увидели. Вот сейчас – три, два…

– Крошка Ру! – Саша не спрашивает, он просто озвучивает то, что видит, но его брови удивленно ползут вверх, а мой взгляд – вниз по обнаженному торсу, на котором блестят капли воды. В гараже парни часто ходили без маек, и казалось бы, чем меня можно удивить? Но сейчас, когда я стою на пороге его квартиры с колотящимся сердцем, все ощущается слишком лично.

Я не могу заставить себя поднять глаза и заговорить, после того как добрую минуту разглядывала косые мышцы его живота. Хорошо, что Саша отмирает первым и надевает белую футболку, которую я не заметила в его руках и на которой кое-где проступают мокрые пятна.

– Что ты здесь делаешь?

– Скажи, что это неправда. Это все неправда, да?

Мой голос предательски срывается на последнем слоге, хотя я намеревалась сначала получить ответ, но… Я чувствую, я, черт возьми, чувствую это, различаю в излишне мягком взгляде с явным сожалением, в поджатых губах, которые он чуть кривит, когда обычно готовится сказать нечто такое, что не понравится папе, механикам, да даже официанту, который в прошлый раз принес ему холодный сырный суп. Я слишком хорошо его знаю, слишком пристально за ним слежу, когда он этого не замечает.

Я не плачу, нет, потому что он ничего мне не сказал. Сейчас он ответит, что все это ерунда, недопонимание, что моя фантазия разыгралась, и я обниму его так крепко, как мечтала всю неделю.

– Что именно? – Его тон такой тяжестью давит на мои плечи, что я невольно горблюсь, и мне не сразу удается обратно свести лопатки.

– Ты же не уедешь?

Ответом мне служит глубокий с шипением вдох.

– Кроха…