– Считай это платой за ложь. – Мама делает глоток, приземлившись на барный стул, и закатывает от удовольствия глаза, потому что это ее любимый капучино на соевом молоке с ореховым сиропом. Мы с ней совпадаем во многом: пьем одинаковые напитки, любим сырную пиццу и привыкли быть ранними пташками. И я всегда считал себя ее сыном, несмотря на то что я приемный.

Мама с папой были и остаются лучшими родителями, которых я мог себе представить. И я определенно точно совершил ошибку, когда полез в те документы из сейфа. Но какой десятилетний пацан бы устоял?

Так после серьезного разговора с родителями я узнал правду: меня усыновили и очень любят, моей биологической матери нет в живых, а отец работает кем-то важным на автомобильном заводе в Германии – родители собрали целую папку с подробной информацией, которую я читал не отрываясь всю ночь. И сколько бы ни отрицал, но, пожалуй, именно с того времени машины стали для меня смыслом жизни.

Я никогда не связывался с биологическим отцом напрямую. Мама с папой сказали, что пытались, но не получили ответа. Я боялся, что тоже не получу, и просто мечтал, что когда-нибудь… Вот так где-то в процессе этих самых мечтаний Сатановский-старший и поймал меня гоняющим по проселку на старой копейке одного из старшаков, и путь привел меня туда, где я сейчас есть.

Конечно, теперь я понимаю, что на одном из поворотов свернул не туда, что мне следовало оставаться с теми, кому я нужен, а не переезжать в другую страну, чтобы просто посмотреть в глаза человеку, который мог быть моим отцом и не стал. Но что сделано, то сделано. Зато я убедился, что моя семья здесь, а другой нет и не будет. Я должен быть благодарен, что мама с папой когда-то выбрали меня и терпели все мои детские выходки. На их месте я бы в первый же день сдал себя обратно в детдом. Без зазрения совести, как бракованный товар. Ну или по закону о защите прав потребителей обменял на аналогичный в первые четырнадцать дней после приобретения.

– Ты куда-то собрался, главная надежда России в чемпионате мира по ралли? – с улыбкой спрашивает мама, когда я встаю, чтобы убрать в посудомойку тарелку после багета с шоколадной пастой, за которую душу продам. Бросаю взгляд на наручные часы и киваю ей. Не буду разочаровывать ее, что меня уже записали в «бывшие надежды». Или правильнее будет сказать «несбывшиеся»?

– Да, нужно заскочить к Сатановским в сервис. Хочу успеть к открытию.

– Ты уверен, малыш?

Мне двадцать третий год, но я так и не перестал быть для мамы малышом.

– Ты подпортила бы мне репутацию, если бы тебя услышали мои поклонницы, – намеренно игнорирую ее вопрос, потому что сомневаюсь в каждом своем шаге, с тех пор как вернулся. – И я помню про семейный обед. Обещаю, что приеду к тому времени.

Мама, к счастью, не давит на меня, знает, что бесполезно, если я не хочу о чем-то говорить. Я это никогда не ценил.

– Тебе лучше сдержать слово, – требует она, но яркие веснушки под цвет волос, как всегда, портят ее строгий образ. Не знаю, как она отчитывает своих подчиненных на работе, но меня по-прежнему забавляет то, как она злится. – Иначе твоя бабушка снова начнет причитать, что помрет раньше, чем увидит любимого внука.

О да, противостояние мамы и Бэллы Захаровны, бабушки по папе, не сравнится с войной «Форда» и «Феррари».

– Она еще всех нас переживет, – улыбаюсь я.

– Конечно, потому что выпьет всю нашу кровь. В общем, не бросай меня, – просит мама, достает шоколадную пасту с полки, куда только что ее убрал я, и запускает в банку столовую ложку. Она, без сомнений, расстроится, когда узнает, что я собираюсь снять квартиру и не буду жить с ними под одной крышей, но все это произойдет позже. Сейчас я готов пожертвовать личным пространством на несколько дней, лишь бы просто порадовать ее, после того как несколько лет подряд был отвратительным сыном.

Спустя десять минут я сажусь в тачку, которая досталась мне в прошлом году за вторую строчку в личном зачете WRC-2 в составе заводской команды. Мое настроение падает, и так происходит всегда. Я ненавижу ее, ненавижу все, что связано с моими последними достижениями, потому что все это того не стоило. Я ушел не для того, чтобы проигрывать, но меня вынуждали делать это.

Вместо «САРТ», частной команды, которая была для меня почти семьей и в которой я был кем-то вроде любимого ребенка, которая работала на меня и для меня, я стал мелким винтиком в сложной системе. Простым исполнителем и часто позволял выигрывать тем, кого выбрало руководство. С моим мнением не считался никто, хотя на той машине и с тем штурманом, которыми меня обеспечили и которых нельзя было сменить без видимых на то причин, я ехал медленнее, чем раньше, и каждый раз приходилось выкладываться по полной, чтобы удержать результат.

Потеряв год на подготовку, я провел два не совсем полноценных из-за пандемии сезона, которые СМИ называют успешными, но для меня, несмотря на подиумы, они кажутся пустой тратой времени. Шагом назад. Никакой эксклюзивности, никакой романтики и рискованных маневров. Только приказ по рации – и его исполнение. Меня просто использовали, но я послушно терпел, потому что ждал какого-то знака, какой-то подсказки от отца, который, сам того не зная, помог мне проделать весь этот путь, пока… пока не понял, что ему наплевать и мои детские мечты, где он меня с радостью признает, не воплотятся в реальность. Тогда-то меня и сорвало.

На последнем этапе чемпионата, в котором я участвовал, другой экипаж класса RC2 из нашей команды сошел с трассы с сильными повреждениями, хотя на протяжении гонки уверенно показывал второй результат. Теперь я занял их позицию и получил реальный шанс побороться за победу, но вместо этого мне приказали не рисковать. Руководству нужен был подиум – любой, что нужно было мне – им было наплевать. Тогда и я плюнул. Убил подвеску, стер шины, но выиграл – в последний день взял лучшее время на каждом из спецучастков. До сих пор в ушах стоит крик отца, требующего прекратить самодеятельность, после которого рацию я приглушил.

Да, Питер Миннулин, технический директор команды, был еще и моим биологическим отцом, хотя я бы не называл его таким громким словом. Скорее, так – просто донор, который никогда не жалел, что отказался от меня. Как выяснилось, он не имел никакого отношения к тому, что меня позвали в Германию. И рад мне тоже не был. У него была новая семья, ребенок. Меня он не хотел знать, хотя еще до заключения контракта служба безопасности обо мне доложила. И он за все время даже не намекнул, что в курсе, пока я гадал, как лучше с такими новостями к нему подкатить.

«Привет, папа, я твой сын!»

«Гордишься крутым чемпионом?»

«Обнимемся?»

Ага, как же.

«Все, что мне нужно от тебя, это кубок», – сказал он после моей длинной тирады с признанием за несколько дней до гонки. Он его получил. Жаль, прилетел не в морду, а всего-то по плечу.

Я завожусь с пол-оборота, вспомнив взбешенного отца, который велит мне проваливать на все четыре стороны. Ярость долбит в виски, чувствую, как разгоняется сердце, и вместе с тем вжимаю педаль газа в пол, чтобы со старта уйти в отрыв. От самого себя. Сильнее сдавливаю пальцами руль, выверяя каждое движение: контроль прежде всего, следом – инстинкты. Только так. Неоправданный риск – удел дураков.

Гул двигателя возбуждает меня быстрее любой красивой девчонки. Адреналин растекается по венам. Прямая дорога вот-вот закончится, и я прибавляю газу, чтобы войти в резкий поворот. Мягкие шины визжат от трения с асфальтом – музыка для моих ушей. Запах стертых покрышек выбивает из легких смешок. Это не лечится. Жажда скорости. Гонки – это образ жизни и мыслей, а не профессия. Уверен, любой гонщик WRC и «Формулы» выйдет на старт, даже если ему перестанут платить. Ники Лауда писал об этом: деньги – последнее, что интересовало его в начале карьеры.

Гонки – это жизнь, а ралли – лучшая ее часть. Я знаю, о чем говорю, я многое пробовал. Но гнать по бездорожью на бешеной скорости, слушая подсказки штурмана, который читает стенограмму, вовремя реагировать на очередной крутой участок трассы едва ли не над пропастью – это истинный, ни с чем не сравнимый кайф. Это круче оргазма и победы – сам процесс гонки, когда любое промедление, любой неуверенный маневр может привести к жутким последствиям. Когда твой мозг задействован на все сто процентов и ты без передышки жмешь на педали. Слышал где-то, что синхронному переводчику позволено работать без перерыва около сорока минут, авиадиспетчеру – два часа. А вот гонщик ралли может крутить баранку до шести часов подряд на протяжении трех дней.

Это жестко. На грани. И потрясающе.

Ты испытываешь себя на прочность. Ты борешься только с самим собой. В этом отличие ралли от других гонок. В ралли тебя ждет лишь пустая гравийная дорога, которую окружает темный лес. Ты, твой напарник и машина – все. Ты не сражаешься за позицию с другими гонщиками. Никто не может выбить тебя с трассы. Гоночная дирекция не заставит тебя финишировать за сейфти-каром, как было на Гран-при в Абу-Даби в ноябре прошлого года. Тебя встречает только дикая природа и неизвестно какое состояние дорожного покрытия в момент прохождения поворота. Может, где-нибудь на углу лежит большой камень, который сломает подвеску машины, – кто знает. Здесь только ты и время, за которое преодолеешь скоростной участок. Один из многих за несколько дней, чтобы по общему зачету очков подняться на подиум и… почувствовать вкус победы? Ну разве что на одну минуту, а затем снова работать – остановка в этом виде спорта равносильна смерти. И сейчас я чувствую себя живым трупом.

Я выдыхаю, лишь притормозив перед сервисом Сатановских, где провел большую часть жизни. От вида знакомой улицы и привычных пейзажей на душе становится спокойней, но я не могу не отметить, как сильно отличается нынешний вид мастерской от той, что запомнил. Прилегающая территория выглядит запущенно, вывеска с названием перекосилась, а в табличке «Открыто» на двери не горят две последние буквы. Привычной очереди из тачек на парковке тоже не наблюдается, хотя в свое время в выходные сюда съезжались отовсюду – подлатать, подкачать, потрепать языками, развлечься. Сейчас здесь пусто и тоскливо. Чувство вины накатывает с новой силой, но я шлю его куда подальше. Я не отвечаю за поступки других людей, не я в этом виноват.

Легче, правда, было убедить себя на расстоянии, а не когда я вижу мелькающий силуэт Леонида Дмитриевича за стеклянной дверью. Слишком многим я ему обязан, чтобы не чувствовать в этот момент ничего. До двенадцати лет я был таким отбитым, что если бы он не взял меня под свой контроль, то я либо загремел в кутузку, либо давно убился бы. У меня не было тормозов. Он научил дисциплине. Да почти всему.

Мой путь начался с картинга. К тому времени старший Сатановский сделал себе имя в серии гонок «ВАЗ-2108», имел собственную команду по обслуживанию автоспорта, крупный сервис и несколько действующих чемпионов в разных видах гонок вплоть до мотоциклетных. То, чем занимался Дмитриевич со мной, не было официальной школой, но он вместе с другими членами команды и правда вложил в меня душу и все доступные знания.

Поначалу я несколько лет тренировался на кольце. В четырнадцать, сдав экзамен Российской автомобильной федерации, был допущен до участия в кубке LADA Granta, где мы выступали в паре с тренером. В пятнадцать я стал самым молодым победителем гонок Кубка России. В шестнадцать – чемпионом РФ в командном и личном зачете, параллельно набираясь опыта в европейских гонках, где умудрился подняться на подиум несколько раз в течение сезона. И даже когда я вдруг решил сменить карьеру на кольце на ралли, Сатановский поддержал меня, хотя все остальные, включая Руслана, его сына, который к тому времени стал одним из моих лучших друзей, крутили пальцем у виска. Но мы справились.