И в самом деле, малиновка была уже тут как тут, Мэри показалось, что она стала ещё краше. Её красная грудка лоснилась, словно атлас; она вертела хвостиком, топорщила крылышки, клонила головку набок и охорашивалась, словно добивалась, чтобы Бен Везерстаф отдал должное её красоте. Но Бен посмотрел на неё саркастически.

– А‐а, вот и ты! – бросил он. – Согласна и со мной побыть немного – за неимением лучшего! Вот уже две недели, как ты грудку свою красишь да пёрышки начищаешь. Знаю, знаю, что у тебя на уме. Небось ухаживает за тобой какой-то молодец, нашёптывает тебе, что ты самая красивая малиновка во всей Миссельской пустоши, а если кто с ним не согласен, так он готов с тем сразиться!

– Нет, ты только посмотри на неё! – вскричала Мэри.

Малиновка была так очаровательна – и совсем осмелела! Она подскакивала к Бену всё ближе и всё умильнее смотрела на него. Вспорхнула на ближайший смородинный куст, склонила головку и, не сводя глаз с Бена, залилась трелью.

– Хочешь мне совсем голову заморочить, – промолвил Бен и так сморщился, что Мэри тотчас поняла: он хочет скрыть, до чего ему это приятно. – Думаешь, против тебя никто устоять не может – вот что у тебя на уме, знаю-знаю!

Малиновка расправила крылья. Мэри не верила своим глазам: малиновка подлетела к Бену и уселась на ручку его лопаты! И снова по лицу Бена побежали морщины. Он замер, словно боясь дохнуть; казалось, он ни за что на свете не шелохнётся – только бы не вспугнуть доверчивую птаху.

– Да провалиться мне на этом месте, – шепнул он с нежностью, которая никак не вязалась с его словами. – Ведь знает, как в душу влезть, это точно! Что за диво, а?

Так он и стоял, не шевелясь и почти не дыша, пока малиновка не встрепенулась и не упорхнула. Бен уставился на ручку лопаты, словно она была заколдованная, а потом снова принялся так же молча копать.

Прошло несколько минут.

На лице у Бена то появлялась, то гасла улыбка, и потому Мэри решилась снова с ним заговорить.

– А свой сад у тебя есть? – спросила она.

– Нет, я бобыль, я у Мартина в сторожке у ворот живу.

– А если бы был, что бы ты в нём посадил?

– Капусту, картошку да лук.

– А если бы ты цветы захотел развести, тогда что? – не отступала Мэри.

– Луковичные и что-нибудь пахучее, но главное – розы.

Мэрино лицо просветлело.

– Ты любишь розы? – удивилась она.

Бен Везерстаф ответил не сразу – он выдернул сорняк и отбросил в сторону.

– Гм… да, люблю. Меня одна молодая дама научила, у которой я садовником был. Было у неё одно местечко, милое её сердцу, а в нём столько роз росло – она их любила, словно детей или вот малиновок. Бывало, нагнётся и поцелует, я сам видел. – Он выдернул ещё один сорняк и грозно нахмурился. – Давно это было, вот уже десять лет.

– А где она сейчас? – поинтересовалась Мэри.

– На небе, – отвечал Бен и вонзил лопату в землю. – Так священник говорит.

– А что же розы? – спросила Мэри с волнением.

– О них забыли.

Мэри ещё больше разволновалась.

– И они погибли? Розы гибнут, если о них забывают, да? – наконец решилась она.

– Гм… Я их полюбил… и её полюбил… а она их любила, – нехотя признался Бен Везерстаф. – Разок-другой в год я туда хожу и немного ими занимаюсь – подстригу там, окопаю… Они дичают, но почва там хорошая, и некоторые выжили.

– А когда на них листочков нет и они такие серые, бурые и сухие, как узнать, погибли они или нет? – спросила Мэри.

– Подожди, пока на них весна подействует: солнышко прогреет после дождя, а после солнышка дождичек промоет – тогда и увидишь.

– Но как? Как? – вскричала Мэри, забыв об осторожности.

– Осмотри веточки и отростки и, если где найдёшь коричневый бугорок, погляди на него после тёплого дождичка. Тогда увидишь… – Внезапно он остановился и с любопытством взглянул на её взволнованное лицо. – Чего это ты вдруг садами и розами заинтересовалась?

Мэри вспыхнула. Она едва решилась ответить.

– Я… хочу играть… будто у меня свой сад, – проговорила она с запинкой. – Мне… совсем нечем заняться. У меня ничего… и никого нет.

– Что ж, – медленно проговорил Бен Везерстаф, не отводя от неё глаз, – твоя правда. Так оно и есть.

Он так странно произнёс эти слова, что Мэри подумала: уж не жалеет ли он её? Сама она никогда не испытывала к себе жалости, только усталость или недовольство, потому что многое её раздражало, да и люди тоже! Однако теперь всё вокруг, казалось, менялось – и к лучшему! Если никто про тайный сад не проведает, то она там будет играть – всегда! Вот будет хорошо!

Мэри пробыла с Беном ещё минут десять-пятнадцать и задала ему ещё несколько осторожных вопросов. Она боялась, как бы он чего не заподозрил, но он на всё отвечал и хотя и ворчал в своей обычной манере, но, видно, не рассердился – во всяком случае, не взял лопату и не ушёл. Она уже собралась с ним распрощаться, когда он сказал что-то о розах, и это напомнило ей о саде, который он, по его словам, полюбил.

– А теперь ты хочешь взглянуть на те розы? – спросила она.

– В этом году не был. Ревматизм меня одолел, суставы совсем не гнутся.

Он пробурчал это, как всегда, недовольно, а потом вдруг почему-то рассердился.

– Слушай-ка! – произнёс он резко. – Что это ты меня всё допрашиваешь? В жизни такой приставучей не видывал! Иди себе, играй! Ничего больше говорить не буду!

В голосе у него звучала такая досада, что она поняла: больше она у него ничего не выудит. Она вышла из ограды и медленно поскакала прочь по длинной дорожке, а пока скакала, думала о нём: что ж, что он такой сердитый, всё равно он ей, как ни странно, нравится. Да, старый Бен Везерстаф ей нравится. Определённо нравится. Ей всегда хотелось, чтобы он разговорился. И потом, он, похоже, всё-всё про цветы знает.

Тайный сад огибала дорожка, усаженная вечнозелёными кустами, которая упиралась в калитку, ведущую в рощу. Мэри решила проскакать до калитки и посмотреть, не видно ли в лесу кроликов. Ей весело было скакать по дорожке; оказавшись у калитки, она открыла её и вышла в лес: тут она услышала какой-то странный, негромкий и протяжный звук, и ей захотелось узнать, что это.

Вот неожиданность! У неё перехватило дыхание, и она стала как вкопанная. Под деревом, опершись о ствол, сидел мальчик и играл на простой деревянной дудочке. Забавный это был мальчик! Лет двенадцати на вид, чистенький, курносый, краснощёкий, а глаза такие круглые и голубые, каких Мэри никогда в жизни не видела. К стволу дерева, под которым он сидел, прильнула белочка, не сводившая с него глаз; из-за ближнего куста выглядывал фазан; а совсем рядом с ним сидели на задних лапах два кролика и дёргали носиками. Можно было подумать, что все они сошлись сюда посмотреть на него и послушать негромкий звук его дудочки.

Заметив Мэри, он поднял руку и проговорил тихим голосом, чем-то похожим на его свирель:

– Не двигайся. А то вспугнёшь…

Мэри застыла. Мальчик перестал играть и начал медленно вставать с земли. Он поднимался так осторожно, что, казалось, вовсе не двигался, однако постепенно выпрямился и встал. Белка тотчас бросилась вверх по дереву, фазан спрятал голову, а кролики опустились на передние лапки и спокойно поскакали прочь.

– Я Дикон, – сказал мальчик. – А ты, я знаю, мисс Мэри.

Но Мэри давно уже поняла, что это Дикон. Кто ещё мог так околдовать кроликов и фазанов, словно заклинатель змей в Индии? Рот у него был широкий, уголки рта загибались вверх, а улыбка освещала всё лицо.

– Я вставал медленно, – объяснил он, – потому что, если сделать быстрое движение, они пугаются. Когда животные выходят из леса, надо двигаться осторожно и говорить тихо.

Он объяснял ей это, будто она была старой знакомой, а ведь он никогда не видел её раньше! Мэри совсем не знала мальчика, она вдруг оробела и ответила ему сдержанно.

– Ты получил от Марты письмо? – спросила она.

Он кивнул. Волосы у него были кудрявые, тёмно-рыжие.

– Я потому и пришёл.

Он наклонился и поднял с земли какой-то свёрток.

– Я тебе садовые инструменты купил. Тут и лопатка, и тяпка, и вилка, и мотыжка. Такие крепкие! И ещё совок. Я семена купил, а хозяйка лавки ещё дала мне в придачу пакетик белых маков и другой – голубых.

– Покажешь мне семена? – спросила Мэри.

Вот бы ей так говорить, как он! Быстро, легко… Он говорил с ней так, будто относился к ней хорошо и даже мысли не допускал, что она отнесётся к нему иначе, а ведь он был простым деревенским мальчишкой в залатанной одежде, с забавной физиономией и копной рыжих волос. Подойдя ближе, она ощутила свежий запах вереска, травы и листьев. Ей это понравилось, а посмотрев на его забавную физиономию с красными щеками и круглыми голубыми глазами, она забыла о своей робости.

– Давай сядем на бревно и посмотрим, – предложила она.

Они уселись, и Дикон вытащил из кармана куртки небольшой свёрток в обёрточной бумаге. Он развязал бечёвку – в свёртке лежали маленькие аккуратные пакетики с изображением цветка на каждом.

– Тут маков много и резеды, – объяснил он. – У резеды запах приятный; она, как маки, всюду растёт, куда ни брось. Неприхотливые цветочки самые приятные! Бросишь их в землю, посвистишь – глядь, а они уж поднялись и зацвели!

Вдруг он замолчал и быстро оглянулся – его румяное лицо осветилось.

– Где эта малиновка, что нас зовёт? – спросил он.

Звуки неслись из густого куста остролиста, на котором пламенели багровые ягоды. Мэри подумала, что знает, кто там заливается.

– Она правда нас зовёт? – усомнилась она.

– Ну да, – подтвердил Дикон, словно это само собой разумелось. – Она так поёт, когда кого-нибудь из друзей призывает. Будто говорит: «Я здесь. Посмотри на меня. Хочу с тобой поболтать!» Вон она в кусте. Чья это малиновка?

– Бена Везерстафа. Мне кажется, она и меня немного знает, – отвечала Мэри.

– Да, она тебя знает, – тихо подтвердил Дикон. – И ты ей нравишься. Она тебя приняла. Сейчас она мне всё про тебя расскажет.

Медленно и осторожно, как раньше, он приблизился вплотную к кусту и издал звук, удивительно похожий на щебет малиновки. Малиновка внимательно прислушалась, а потом защебетала так, словно отвечала на вопрос.

– Да, вы с ней друзья, – усмехнулся Дикон.

– Правда? – взволнованно воскликнула Мэри. Ей так важно было это узнать. – Ты правда думаешь, что она ко мне хорошо относится?

– А иначе она бы тебя так близко не подпустила, – подтвердил Дикон. – Птицы очень разборчивы, а малиновки умеют насмехаться – ещё похуже людей. Смотри, как она с тобой заигрывает! Говорит: «Ты разве меня не видишь?»

Похоже, он был прав. Малиновка так и заливалась, так и вертелась, так и красовалась, прыгая по кусту.

– Ты всё понимаешь, что птицы говорят? – спросила Мэри.

Дикон улыбнулся до самых ушей и поскрёб свою рыжую голову.

– Вроде да, – отвечал он. – Да и они так думают. Я ведь так долго с ними вместе на пустоши жил. Я видел, как они из скорлупы вылупляются, как летать учатся, как петь начинают – и совсем с ними сроднился. Иногда мне кажется, может, я птица, или лис, или кролик, а может, белка или даже жук, только сам этого не знаю.

Он засмеялся, уселся снова на бревно и продолжал рассказывать ей о цветочных семенах. Он описал ей, как выглядят разные цветы, когда расцветают, и объяснил, как их сажать и ухаживать за ними.

– Знаешь что? – сказал он вдруг и, повернувшись, поглядел на неё. – Я сам их тебе посажу. Где твой сад?

Мэри крепко сжала опущенные на колени руки. Она растерялась и с минуту молчала. Такое ей в голову не приходило. Ей стало не по себе. Словно кровь прилила к щекам, а потом вдруг отлила.

– У тебя же есть участок земли, правда? – спрашивал Дикон.

Она сначала покраснела, а потом побледнела – Дикон это заметил. Она всё молчала, и он не знал, что подумать.

– Разве тебе не указали участка? – недоумевал он. – Неужели нет?

Мэри ещё крепче сжала свои худые руки и перевела на него взгляд.