– Специальные приспособления, чтобы людям не тратиться на новые бункеры. В видеоновостях уже рекламу крутили. Как только правительство даст добро, всякий сможет купить надстройку в виде этакой металлической решетки и установить ее над землей, чтобы перехватывала буровую шрапнель. Отраженная ею шрапнель будет рваться наверху, а до бункера под землей не дороет.

– Почем?

– Цену не называли.

Майк Фостер, съежившись в уголке дивана, внимал каждому их слову. О новом оружии он уже слышал в школе. Класс занимался контрольной работой – распознаванием ягод. Все дружно изучали запаянные в пленку образцы, отделяя ядовитые ягоды от безвредных, и тут по школьному радио объявили общий сбор. Директор зачитал учащимся с учителями сообщение насчет буровой шрапнели, а после разразился рутинной лекцией об экстренной помощи при заражениях новым, недавно выведенным штаммом брюшного тифа.

Спор отца с матерью не умолкал.

– Как хочешь, а купить нужно, – спокойно, настойчиво втолковывала мужу Руфь Фостер. – Иначе какая разница, есть у нас бункер или нет? Эта шрапнель для того и разработана, чтобы наводиться на тепло и углубляться в землю. Как только русские запустят ее в производство…

– Ладно, купим, – ядовито откликнулся Боб Фостер. – И решетку противошрапнельную купим, и вообще все, что ни предложат. Все, что на рынок выбросят. До конца дней только на них и будем работать!

– Ну, не преувеличивай. Не так уж все скверно.

– Понимаешь, чем эти игры выгоднее торговли машинами и телевизорами? Если речь заходит о подобных вещах, человек вынужден раскошелиться, вынужден! Это не роскошь, не побрякушка блестящая на зависть соседям, без которой вполне можно и обойтись. Тут вопрос стоит так: не купишь – погибнешь. В торговле с давних пор заведено: хочешь продать, внуши человеку тревогу, чувство неуверенности в себе. Внуши, что он скверно пахнет или выглядит как идиот, и дело в шляпе. Но рядом с этим любые дезодоранты и помада для волос – детские шуточки. От этого не отмахнешься, не спрячешься. Не купишь – тебя убьют. Идеальный рекламный ход! «Кошелек или жизнь» – каков девиз, а? Новенькое, блестящее убежище от «Дженерал Электроник» на заднем дворе или неминуемая гибель под водородными бомбами!

– Опять за свое? Прекрати эти разговоры! – зарычала Руфь.

Боб Фостер устало рухнул в кресло у кухонного стола.

– Хорошо, хорошо. Сдаюсь. Уговорила.

– Значит, купим? По-моему, их обещали пустить в продажу ближе к Рождеству.

– Ну да, а как же, – вздохнул Боб Фостер, странно изменившись в лице. – Разумеется, к Рождеству. Вот к Рождеству мы и отправимся за этой треклятой штуковиной. И все остальные – тоже.

Защитные решетчатые надстройки для бункеров от «Дженерал Электроник» покупатели встретили на ура.

Майк Фостер медленно брел сквозь толпы народу, запрудившие улицы города в предвечерних декабрьских сумерках. В каждой витрине сверкали хромом решетки надстроек любых размеров и форм, для любой модели убежища, на любой кошелек. В центре царила типичная предрождественская суматоха. Нагруженные множеством свертков, веселые, оживленные прохожие в тяжелых теплых пальто беззлобно толкались, смеялись, шутили в предвкушении праздника. Над головами белыми вихрями кружила метель. Вдоль переполненных людьми мостовых робко, сбавив ход до предела, двигались автомобили, а по бокам сверкали, сияли огни огромных витрин и неоновых вывесок.

Родной дом встретил Майка мраком и тишиной. Родители еще не вернулись. Теперь в магазине приходилось работать обоим: дела шли неважно, и матери пришлось занять место одного из продавцов. Стоило приложить ладонь к кодовому замку, парадная дверь распахнулась, впуская мальчишку внутрь.

Согретая автоматической системой отопления, гостиная встретила Майка теплом и уютом. Сняв куртку, он убрал на полку учебники, однако в доме надолго задерживаться не стал. Сердце в груди колотилось как бешеное. Скорее… скорее бы…

Добравшись ощупью до задней двери, Майк распахнул ее, но, поразмыслив, велел себе вернуться в дом. Нет, лучше уж не спешить. С той самой минуты, как он впервые увидел прочный, надежный изгиб входной горловины на фоне темневшего неба, спуск в бункер превратился для него в настоящее произведение искусства, в строгий, продуманный и отточенный до мелочей ритуал. Ошеломляющее ощущение первого шага через порог, под свод горловины бункера, холодок под ложечкой, в то время как спускоподъемный лифт с леденящим кровь свистом несется вниз, к самому дну…

И, разумеется, монументальность самого бункера.

С первого же дня Майк Фостер, едва вернувшись из школы, каждый раз прямиком отправлялся вниз, под землю, и просиживал там, в стальной тишине, в покое и безопасности, сколько мог. Прежде пустое, пространство бункера заполнили бесчисленные банки консервов, подушки, книги, видеопленки, аудиозаписи, стены украсились репродукциями картин, а пол – разноцветными яркими ковриками, одеялами и даже цветами в горшках. Бункер стал Майку домом, самым уютным домом на свете, где его, съежившегося в комок, окружало все, чего бы он ни пожелал.

Оттягивая приятный момент, он бросился в гостиную, к полкам с музыкальными пленками. Будет сидеть в бункере до ужина, слушать «Ветер в ивах»^[3]… Где его искать, родители знают и волноваться не станут. Два часа ничем не омраченного счастья наедине с самим собой, в бункере… что может быть лучше? А после ужина он снова поспешит вниз, и счастливая жизнь продолжится до тех пор, пока не настанет время укладываться в кровать. Порой Майк даже за полночь, подождав, пока родители не уснут покрепче, тихонько поднимался, шел на задний двор, к горловине бункера, спускался в его безмолвные недра и прятался там до утра.

Отыскав пленку, он промчался по темным комнатам и выбежал на заднее крыльцо. Хмурое небо оплели щупальца жутких черных туч. В отдалении один за другим вспыхивали уличные фонари. Двор встретил Майка холодно, недружелюбно. Робко спустившись с крыльца на пару ступеней, Майк замер как вкопанный.

Посреди двора, словно беззубая пасть, разинутая в беззвучном крике, обращенном к ночному небу, зияла громадная яма. Бункер исчез. Исчез без следа.

Казалось, Майк простоял на ступенях, сжимая в руке катушку с пленкой, а свободной рукой вцепившись в перила, целую вечность. С наступлением ночи пропасть посреди двора растворилась во тьме. Постепенно весь мир погрузился в безмолвие и мрак. На небе появились неяркие звезды, в окнах соседних домов судорожно замерцали холодные, тусклые огни, но мальчишка не замечал ничего. Так и стоял без движения, точно окаменев, не сводя взгляда с огромной ямы на месте бункера.

Не заметил он и вышедшего на крыльцо отца.

– Давно ты здесь? – в который уж раз повторил отец. – Давно, Майк? Отвечай же!

Очнуться от оцепенения стоило немалых трудов.

– Ты уже дома? Так рано? – пробормотал он.

– Да. Нарочно уехал из магазина пораньше, чтобы… чтобы к твоему приходу успеть.

– Бункер… бункера больше нет.

– Да, – холодно, ровно подтвердил отец, – бункера у нас больше нет. Прости, Майк. Я позвонил им и велел его увезти.

– Почему?

– Потому что не могу за него заплатить. Нынешнее Рождество… все бросились покупать эти решетки, и мне с ними не тягаться…

Осекшись, отец умолк, в унынии поник головой.

– И со мной, черт возьми, еще по совести обошлись, – саркастически хмыкнув, продолжал он. – Половину уплаченных денег вернули. Впрочем, я так и знал, что до Рождества больше сумею выторговать: эти, в салоне, еще успеют его кому-нибудь перепродать.

Майк не ответил ни слова.

– Постарайся понять, – резко, сурово продолжил отец. – Мне пришлось вложить в магазин все, весь капитал, какой удалось наскрести. Закрывать торговлю нельзя, а положение – хуже некуда. Либо расстаться с бункером, либо с магазином, а если магазин закрыть…

– Тогда у нас не осталось бы ничего.

Тонкие, однако сильные отцовские пальцы впились в плечо Майка глубоко-глубоко, судорожно сжались.

– Именно. То есть тогда и от бункера, хочешь не хочешь, пришлось бы отказаться. Растешь, сын, растешь… сам уже все понимаешь. Ничего, вот малость оправимся – купим другой. Может, не самый большущий и дорогой, но все же. Просчитался я, Майк. Не предвидел, что с этими чертовыми надстройками мне подложат такую свинью. Однако за ГАСО платить не брошу, и ты без школьного пропуска в убежище не останешься, будь уверен. Вопрос-то вовсе не в принципах, Майк, – с жаром подытожил отец. – Я просто вынужден был, понимаешь? Вынужден был сдать этот бункер.

Майк, не говоря ни слова, высвободился, попятился прочь. Отец поспешил за ним.

– Куда ты, Майк? Вернись немедля!

С этими словами он потянулся к сыну, но, оступившись во мраке, упал, ударился виском об угол дома так, что из глаз посыпались искры. Кое-как поднявшись на четвереньки, Боб Фостер вытянул руку вперед в поисках опоры.

Однако к тому времени, как у него прояснилось в глазах, двор опустел. Сына и след простыл.

– Майк! – во весь голос завопил Боб Фостер. – Майк, где ты?!

Ответа не последовало. Подхваченный порывом разгулявшегося к ночи ветра, снег закружил вихрями над головой, хлестнул в лицо мелким ледяным крошевом. Сын исчез. Исчез, оставив Боба наедине с ветром и мраком.

Уставший донельзя, Билл О’Нил бросил взгляд на циферблат настенных часов. Девять тридцать. Наконец-то можно закрыть двери, запереть огромный, сверкающий огнями прожекторов павильон до утра и, с трудом проталкиваясь сквозь беспокойные, шумные толпы на улицах, отправиться восвояси. Домой!

– Уф… слава богу, – выдохнул он, выпустив за дверь последнюю из пожилых дам, нагруженную пакетами и свертками с подарками, щелкнув запором кодового замка и опустив роллеты. – Ну и столпотворение! В жизни такого наплыва не видел.

– Порядок, – откликнулся Эл Коннерс, склонившийся над кассой. – Пересчитаю выручку, а ты обойди павильон, проверь, всех ли мы выставили.

О’Нил откинул со лба светлую челку, распустил узел галстука, с облегчением закурил и обошел помещение, гася лампы и выключая массивные образцы продукции «Дженерал Электроник». В конце концов он приблизился к громаде бомбоубежища, занимавшей всю середину зала, взобрался по трапу к горловине и шагнул в лифт. Кабина лифта с негромким «пш-ш-ш» помчалась вниз и спустя пару секунд доставила его в сводчатые недра бункера.

В уголке, сжавшись в комок, подтянув к подбородку колени, обхватив тонкими ручонками лодыжки, сидел Майк Фостер. Голову он опустил так низко, что на виду осталась только копна встрепанных темно-русых волос, и даже не шелохнулся, когда изумленный до глубины души продавец подошел вплотную.

– Господи Иисусе! – воскликнул О’Нил. – Опять ты!

Майк не ответил ни слова – только крепче прежнего обхватил руками коленки и еще ниже опустил голову.

– Какого дьявола тебя сюда принесло? По-моему, твои предки не так давно купили точно такой же, – охваченный нарастающим возмущением, заговорил О’Нил, но сразу же вспомнил, что произошло за день. – А-а, да. Верно. Нам же только сегодня пришлось изъять его за неуплату.

Из кабины спускоподъемного лифта выступил Эл Коннерс.

– Ты чего тут застрял? Пошли отсюда, и…

Увидев Майка, он разом осекся.

– А это еще что за явление? Давай выпроваживай его, и идем. Сколько можно?

– Идем, малец, – мягко сказал О’Нил. – Пора по домам.

Майк словно окаменел.

Продавцы озадаченно переглянулись.

– Похоже, придется вытаскивать, – невесело вздохнул Коннерс, сбросив пиджак и накинув его на стойку обеззараживателя. – Давай. Не до утра же нам тут торчать.