Он пожал мне руку. Вежливый тон и обаятельная церемонность его жеста смягчали выражение свирепости его взгляда и суровость его орлиных черт. Косой разлет черных бровей делал его похожим на хищную птицу. Его совершенно седые волосы и обветренное бронзовое лицо свидетельствовали о возрасте, но мускулистое тело дышало молодой энергией.

В комнате было шесть женщин, включая Делию. Каждая из них пожала мне руку с одинаково выразительной церемонностью. Они не называли своих имен, а просто сказали, что рады встретиться со мной. Физически они не были похожи друг на друга. Тем не менее в них было какое-то поразительное сходство, смесь противоречивых качеств: молодости и старости, силы и утонченности, что более всего озадачивало меня, приученную к грубости и прямоте моей управляемой по-мужски патриархальной немецкой семьи.

Как и в случае с Мариано Аурелиано и акробатом на табурете, я не смогла бы назвать возраст женщин. Они могли оказаться как на пятом, так и на седьмом десятке своей жизни.

Я испытывала мимолетное беспокойство, когда женщины пристально смотрели на меня. У меня создалось отчетливое впечатление, что они могли видеть, что творилось у меня в душе, и размышлять об увиденном. Милые, задумчивые улыбки на их лицах немного успокоили меня.

Сильное желание разрушить тревожащее молчание любым доступным для меня способом заставило меня отвернуться от них и взглянуть в лицо человеку на табурете. Я спросила у него, не акробат ли он.

– Я – мистер Флорес, – сказал он и сделал заднее сальто с табурета, приземлившись на пол в позицию с поджатыми по-турецки ногами. – Я не акробат. Я колдун.

На его лице сияла улыбка очевидного ликования, когда он полез в карман и вытащил мой шелковый шарф, тот самый, которым я обвязала шею ослика.

– Я знаю, кто вы. Вы – ее муж! – воскликнула я, изобличительно указав пальцем на Делию. – Понятно – вы вдвоем сыграли со мной ловкую шутку.

Мистер Флорес не сказал ни слова. Он только уставился на меня в вежливом молчании.

– Я не являюсь ничьим мужем, – наконец произнес он, затем, делая «колесо», выскочил из комнаты через одну из ведущих во двор дверей.

Поддавшись порыву, я выпрыгнула из кровати и выскочила следом за ним. Ослепленная ярким светом, я постояла во дворе несколько секунд, ошеломленная его слепящим сверканием, потом пересекла его и сбежала с обочины грязной дороги на недавно вспаханное поле, разделенное на части рядами высоких эвкалиптов. Было жарко. Солнце яростно набросилось на меня. Пашня мерцала в жарком воздухе, как шипящие гигантские змеи.

– Мистер Флорес, – позвала я.

Ответа не было. Уверенная, что он скрылся за одним из деревьев, я пересекла поле.

– Следи за своими босыми ногами! – предостерег меня голос, раздавшийся сверху.

Вздрогнув, я посмотрела вверх, прямо в перевернутое лицо мистера Флореса. Он, как какой-то гигантский плод, свисал с ветки ближайшего дерева.

– Это опасно и крайне глупо – бегать здесь без туфель, – сурово предостерег он, раскачиваясь взад-вперед, как цирковой артист на трапеции. – Это место кишит гремучими змеями. Тебе лучше присоединиться ко мне. Тут безопасно и прохладно.

Зная, что ветки находятся слишком высоко, чтобы до них можно было дотянуться, я тем не менее с детской доверчивостью протянула вверх руки. Прежде чем я сообразила, что он собирается делать, мистер Флорес захватил меня за запястья и быстрым движением, с усилием не большим, чем потребовалось бы для тряпичной куклы, поднял меня на дерево. Я сидела рядом с ним, внимательно разглядывая шуршащие листья. Они мерцали в солнечных лучах, как золотые осколки.

– Ты слышишь, что говорит тебе ветер? – спросил мистер Флорес после долгого молчания. Он поворачивал голову в разные стороны, так что я полностью могла оценить его поразительную манеру двигать ушами.

– Самурито! – шепотом воскликнула я, когда воспоминания заполнили мой разум. Самурито, малый канюк – это было прозвище друга детства из Венесуэлы. У мистера Флореса были такие же тонкие, птичьи черты лица, черные как смоль волосы и глаза горчичного цвета. И наиболее поразительным было то, что он, как и Самурито, мог двигать ушами – по отдельности или двумя сразу.

Я рассказала м-ру Флоресу о моем друге, которого знала с детского сада. Во втором классе мы сидели за одной партой. Во время длительного полуденного перерыва вместо того, чтобы есть свои завтраки в школьном саду, мы обычно тайком убегали из школы и забирались на вершину ближайшего холма, чтобы поесть в тени самого большого – мы верили в это – дерева манго в мире. Его самые нижние ветви касались земли, а самые высокие задевали облака. В сезон созревания мы обычно объедались плодами манго.

Вершина холма была нашим излюбленным местом до того дня, когда мы обнаружили там тело школьного сторожа, свисающее с высокой ветки. Мы не смели ни двинуться с места, ни заплакать. Но никто из нас не хотел потерять лицо перед другим. Мы не стали влезать на ветви в тот день, но попытались съесть наши завтраки на земле, фактически под телом умершего человека, желая узнать, кто из нас не выдержит первым. И это была я.

– Ты когда-нибудь думала о смерти? – шепотом спросил меня Самурито.

Я взглянула вверх на висящего человека. В то же мгновение ветер зашелестел в ветвях с необычным упорством. В шелесте я ясно услышала, как умерший человек шептал мне, что смерть стала успокоением. Это было настолько жутко, что я вскочила и, вопя, понеслась прочь, безразличная к тому, что мог подумать обо мне Самурито.

– Ветер заставил ветви и листья говорить с тобой, – сказал мистер Флорес, когда я закончила свой рассказ.

Его голос был мягким и низким. Золотые глаза горели лихорадочным огнем, когда он продолжил объяснять, что в момент смерти, в одной мгновенной вспышке воспоминания, чувства и эмоции старого сторожа высвободились и были поглощены манговым деревом.

– Ветер заставил ветви и листья говорить с тобой, – повторил мистер Флорес. – Ибо ветер – твой по праву.

Как во сне, он бросил взгляд сквозь листву, его глаза внимательно смотрели за поле, в освещенное солнцем пространство.

– То, что ты женщина, дает тебе возможность повелевать ветром, – продолжал он. – Женщины не знают этого, но они могут вступить в диалог с ветром в любое время.

Я непонимающе покачала головой.

– Я понятия не имею, о чем вы говорите, – сказала я. Мой тон выдавал, как неловко я чувствую себя в этом положении. – Это как сон. И если бы он продолжался еще и еще, я бы поклялась, что это один из моих кошмаров.

Его продолжительное молчание вызвало у меня раздражение. Я почувствовала, как мое лицо покраснело от злости. Что я делаю здесь, сидя на дереве с безумным стариком? Я погрузилась в размышления. И в то же время я понимала, что, возможно, оскорбила его, поэтому решила извиниться за свою грубость.

– Я понимаю, что мои слова имеют для тебя мало смысла, – согласился он. – Это потому, что на тебе слишком толстый и твердый слой. Он мешает тебе слышать, что должен сказать ветер.

– Слишком толстый и твердый слой? – спросила я недоуменно и подозрительно. – Вы имеете в виду, что я в грязи?

– И это тоже, – ответил он, заставив меня покраснеть.

Он заулыбался и повторил, что я обернута слишком толстым и твердым слоем и что этот слой не может быть смыт с помощью мыла и воды, независимо от того, сколько ванн я приму.

– Ты наполнена рассудочными суждениями, – пояснил он. – Они мешают тебе понять то, например, что ты можешь командовать ветром.

Он смотрел на меня сузившимися критическими глазами.

– Ну? – потребовал он нетерпеливо.

Прежде чем я поняла, что случилось, он ухватил меня за руки и одним быстрым плавным движением раскачал и мягко приземлил. Мне показалось, что я видела его руки и ноги вытянувшимися, как резиновые ленты. Это был мимолетный образ, который я тут же объяснила себе как искажение восприятия, вызванное жарой. Я не стала задерживаться на нем, ибо именно в тот момент мой взор отвлекла Делия Флорес и ее друзья, расстилавшие большую полотняную скатерть под соседним деревом.

– Когда вы добрались сюда? – спросила я Делию, поставленная в тупик тем, что не сумела ни увидеть, ни услышать приближение группы людей.

– Мы собирались устроить пикник в твою честь, – сказала она.

– Потому что ты присоединилась к нам сегодня, – добавила одна из женщин.

– Как это я присоединилась к вам? – спросила я, чувствуя, что мне не по себе.

Не заметив, кто это сказал, я переводила взгляд с одной женщины на другую, ожидая, что кто-нибудь из них объяснит свои слова.

Безразличные к моему все возрастающему беспокойству, женщины были заняты тем, что старались ровно расстелить полотняную скатерть. Чем дольше я наблюдала за ними, тем беспокойней становилось у меня на душе. Все вокруг было так странно. Я легко могла объяснить, почему приняла приглашение Делии встретиться с целительницей, но совсем не понимала своих последующих действий. Все происходило так, как если бы кто-то еще завладел моим разумом и заставлял меня оставаться здесь, реагировать и говорить вещи, которые я говорить не хотела. А теперь они собираются устроить празднество в мою честь. Это, мягко говоря, обескураживало. Как бы упорно я ни размышляла об этом, все равно не могла постичь, что же я здесь делаю.

– Я, конечно же, не заслуживаю ничего такого, – пробормотала я.

Мое немецкое воспитание брало верх. Люди просто забавы ради не делают что-то для других.

Только после того, как послышался безудержный смех Мариано Аурелиано, я наконец осознала, что все они уставились на меня.

– Нет причин так напряженно обдумывать, что произошло с тобой сегодня, – произнес он, мягко похлопывая меня по плечу. – Мы устроили пикник, потому что нам нравится действовать экспромтом. А поскольку сегодня Эсперанса исцелила тебя, моим друзьям здесь захотелось сказать, что пикник в твою честь. – Он произнес это небрежно, почти равнодушно, как если бы речь шла о каких-то пустячных вещах. Но его глаза говорили что-то еще. Их взгляд был жестким и серьезным, и, словно это было жизненно важно, я внимательно его слушала.

– Для моих друзей радость сказать, что пикник в твою честь, – продолжал он. – Воспринимай это точно так, как они говорят, – простодушно и без всякой подоплеки.

Его взгляд смягчился, когда он внимательно посмотрел на женщин. Потом он повернулся ко мне и добавил:

– Я успокою тебя – пикник совсем не в твою честь. Однако, – размышлял он, – он и в твою честь тоже. Это противоречие, для понимания которого тебе потребуется совсем немного времени.

– Я никого не просила что-нибудь делать для меня, – мрачно сказала я.

В моем поведении появилась чрезвычайная тяжеловесность, – это происходило всегда, когда мне что-то угрожало.

– Делия привела меня сюда, и я за это благодарна. И я хотела бы заплатить за каждую оказанную мне услугу, – добавила я.

Я была уверена, что оскорбила их. Я знала, что в любую минуту мне могут предложить убираться отсюда. Это задело бы мое «я», но не должно было сильно волновать меня. Я была напугана и сыта ими по горло.

У меня вызвало удивление и раздражение то, что они не восприняли меня всерьез. Они смеялись надо мной. Чем злее я становилась, тем больше они веселились. Они пялились на меня своими сияющими, смеющимися глазами, как будто я была для них каким-то неизвестным организмом.

Гнев заставил меня забыть о страхе. Я набросилась на них с бранью, обвиняя в том, что меня здесь держат за дуру. Я изобличала Делию и ее мужа – не знаю, почему я упорно объединяла их в пару, – что они сыграли со мной злую шутку.

– Ты привела меня сюда, – сказала я, поворачиваясь к Делии, – теперь ты и твои друзья позволяете себе использовать меня вместо клоуна.