Я с трудом поднимаюсь с пола, и мы идем на кухню. Только сейчас понимаю, что безумно устал. Колени болят от жесткого паркета, шея затекла, поясницу ломит невыносимо. Мимоходом бросаю взгляд в зеркало: под глазами синие круги, на лбу и волосах засохли капли крови – красавец, одним словом… Настя выглядит не лучше: лицо бледное, заплаканное, глаза опухшие и красные, вся ее одежда перепачкана кровью Чарлика.

– Насть, а Насть! А мы ведь с тобой похожи на двух начинающих вампиров-неудачников…

– Семен, если ты шутишь, значит, все будет нормально? Правда? Честно?

– Да правда, правда. Ну-с, что у вас из мясного меню?

– Так, смотри. Говядина, свинина, кролик есть… Вот индейка свежая, Глеб сегодня купил, пойдет?

– Да, отлично. Давай сейчас быстро индейку сварим, сделаем фарш и размешаем с бульоном, чтобы было как мясное пюре.

– Хорошо. Сейчас достану ее, – Настя лезет руками вглубь морозилки. – Чарлик, уйди, не суй нос под руки… Чарлик? ЧАРЛИК!!!

Поджимая забинтованную заднюю лапу, Чарлик целенаправленно лез вглубь холодильника. Его немного пошатывало, но выражение морды было решительным и однозначным: «Сказали индейка – давайте мне индейку!»

– Семен… Настя… Вы здесь? – в коридоре послышались неуверенные шаги, и на кухню вошел Глеб. На лбу у него красовался огромный синяк. Он окинул мутным взглядом меня, открытый холодильник с валяющимися вокруг пакетами мороженого мяса и сидящую на полу Настю. Настя прижимала к себе Чарлика и покрывала поцелуями его голову, шею, спину, забинтованную лапу, смеясь и плача одновременно. Чарлик возмущенно вырывался и пытался добраться до куска замороженной индейки.

Глеб тяжело опустился на пол рядом с холодильником.

– Семен, мне так стыдно… Я увидел кровь… Бр-р-р-р-р, никогда в жизни столько крови не видел и, короче, упал в обморок. В падении, наверное, ударился головой о журнальный столик и совсем отключился…

– Слушай, Глеб, теперь уже поздно каяться, – я с трудом попытался улыбнуться. – Сделай мне кофе, а то сейчас сам свалюсь рядом с вашим холодильником. И… чего-нибудь перекусить.

Когда я вышел на улицу, было еще темно. Небо на востоке уже начинало светлеть, но тусклое зимнее утро только-только разминалось. Кофе с бутербродами немного прибавили сил, однако от усталости, стресса и недосыпа голова гудела, а ноги были ватные. Туманным взглядом окинув Ленинградское шоссе, неожиданно увидел… грязно-белую «шестерку», дымящую глушителем рядом с обочиной. Тупо уставившись на нее, я уже решил, что мое сознание помутилось от переутомления, но тут «шестерка» загудела сигналом, и из нее радостно выскочил бородатый кавказец.

– Вах, как я тэбя просчитал! Скажи, я красавчег, да? Ты если собаку лэчить ехал, значит, обратно тоже будэшь ехал, да? Арслан нэ любит бить должным… Тэбя сюда отвез – 20 баксов, тэбя обратно отвез – 20 баксов. Значэт, ми с табой в расчетэ, да?

Я открыл дверь, устало опустился на сиденье и блаженно закрыл глаза. Тут во мне заворочался противный червячок и решил подколоть благородного таксиста.

– Слушай, Арслан. Я дал тебе 50 баксов, так? 20 баксов сюда, 20 баксов обратно, получается 40… Ты мне еще 10 баксов должен…

Арслан обернулся ко мне, и его глаза задорно блеснули:

– Вах! А как же ажидание пассажира? Как раз 10 баксов, так что все ровно, дарагой!

– Да ладно, Арслан, шучу. Спасибо тебе. Я подремлю, ты не против?

– Спи, дарагой, я патихоньку паеду…

– Ай, наны-наны-наны, – полушепотом напевает Арслан, в такт своей музыке легонько барабаня пальцами по рулю.

– Ай, наны-наны-наны, – вполголоса подпеваю ему сквозь дремоту…

– Ай, наны-наны-наны, – тихонько поем мы вместе.

Как же хорошо…

Часть 6. Благодарность

Послеоперационный период шел непросто. Лапа у Чарлика кровила и сильно болела. Чтобы не допустить расхождения швов и повторного раскрытия раны, первые пять дней нужно было накладывать компрессионные повязки. Техника наложения такой повязки непростая: забинтовал слабо – плохо, забинтовал слишком сильно и перетянул лапу – еще хуже. Поэтому я ездил к Чарлику каждый день и делал это сам.

Он встречал меня у самого порога, вилял хвостом как сумасшедший, приносил мне игрушки и тапочки и старался мужественно опираться на забинтованную конечность. Он делал все, чтобы показать мне, что его больная задняя лапа уже совсем-совсем зажила. Дрожа всем своим маленьким тельцем, он прижимался к моей ноге и умоляюще глядел грустными карими глазами, трогательно прося не бинтовать, не мять эту несчастную лапу, не делать ему больно!

У меня сердце обливалось кровью… Я бережно гладил Чарлика и говорил ужасную фразу:

– Это нужно сделать, Чарлик. Пойдем в комнату…

Понурив голову, опустив хвост, еле перебирая кривыми лапками, испуганный маленький пес мужественно шел в комнату и сам запрыгивал на диван. Там он ложился на спину, закрывал глаза и замирал. Во время болезненных обработок он не издавал ни звука, лишь иногда вздрагивал и еще сильнее сжимал веки.

Мне помогала только Настя. Глеб не мог переносить подобных процедур. При виде бинтов, мазей, шприцев и растворов он бледнел, болезненно морщился и прятался в другой комнате.

Закончив перевязку, я бережно гладил забинтованную лапу и говорил: «Все хорошо, Чарлик, все закончилось. Успокойся…»

Чарлик мгновенно вскакивал, кидался ко мне, как можно глубже прятал голову мне под руки и замирал, дрожа как осиновый лист. Я осторожно массировал и поглаживал ему шею, спину, лапы… Его постепенно «отпускало», и он превращался в обычного жизнерадостного домашнего такса.

Болезненные переживания Чарлика, его эмоции, трогательное доверие и мужественность буквально переворачивали мне душу при каждой процедуре. Я был искренне рад, когда отпала необходимость в компрессионных повязках. Дальнейшее лечение Глеб с Настей проводили самостоятельно. Через три недели они заехали ко мне в клинику, и мы сняли швы. Рана зажила прекрасно, опорная функция поврежденной конечности восстанавливалась нормально. Чарлик еще немного прихрамывал, но это должно было пройти через несколько недель.

Где-то месяца через два поздним вечером раздался телефонный звонок.

– Семен, привет, это Настя! Ты еще не спишь?

– Нет, не сплю. Что случилось?

– Семен, нам опять нужна твоя помощь! – Настя едва сдерживала смех. – Мы с Глебом заедем за тобой. Минут через 10 спускайся к подъезду, хорошо?

– Хорошо. Одеваюсь.

Выйдя на улицу, оглядываюсь в поисках знакомой синей «Шкоды», но такой машины не наблюдаю. Из-за угла дома медленно выплывает огромный черный «Кадиллак» и солидно катится вдоль тротуара. Машина тормозит около меня, водительское стекло опускается, и на меня, широко улыбаясь, смотрит Глеб.

– Ну что, Семен! Это, конечно, еще не самолет, но мы двигаемся в правильном направлении. Прыгай на заднее сиденье.

Я ныряю в огромный темный салон.

С переднего пассажирского сиденья ко мне оборачивается смеющаяся Настя:

– Смотри, Семен, какая у нас проблема. Глебу подарили трехлитровую банку черной икры. Мы уже купили белый хлеб, масло, сыр, вино и апельсиновый сок. Нужно отметить выздоровление Чарлика. Будем всю ночь пить и объедаться. Ты готов нам помочь? Тогда едем к нам!

– Всегда готов. Поехали.

Таща огромные пакеты со всякой вкуснятиной, мы втроем шумно ввалились в квартиру. Навстречу нам выскочил Брюс, а следом за ним вылетел Чарлик. Такс увидел меня и буквально застыл на месте. Потом его начала бить дрожь, он взглянул на меня с невероятной тоской в глазах, уныло повесил голову и… медленно побрел в комнату.

Я скинул ботинки и бросился вслед за ним.

Чарлик лежал на диване на спине. Неподвижно, как каменный. Его глаза были плотно закрыты. Травмированную заднюю лапу он вытянул почти вертикально вверх.

К горлу подкатил комок, в носу противно защипало… Я медленно опустился на диван. Потом бережно взял в руки многострадальную маленькую лапку и начал ее осторожно поглаживать.

– Чарлик, маленький, ну что ты… Все давно прошло. Лапка зажила. Я больше не сделаю тебе больно, обещаю. Успокойся…

Чарлик медленно открыл глаза и недоверчиво посмотрел на меня. Потом перевернулся, вскочил и уткнулся головой мне в колени. Я нежно погладил его по голове. Он завилял хвостом и тихонько вздохнул.

С трудом приходя в себя, я поднял голову и посмотрел вокруг. Настя и Глеб стояли, обнявшись, на пороге комнаты, смотрели на нас, улыбались, плакали и вытирали друг другу слезы.

Часть 7. Две встречи

Жизнь вдруг поскакала, полетела, заторопилась, с бешеной скоростью прокручивая дни, недели и месяцы. Я только успевал разгрести запланированные дела, как по самую макушку оказывался заваленным новыми. Пара телефонных звонков от Насти, СМС с поздравлением к Новому году, и еще как-то созванивался с Глебом по поводу аренды помещений… В общем, незаметно пролетел год, а мы так ни разу и не пересеклись. Но периодически проносясь в потоке машин по Ленинградскому шоссе, я всегда искал взглядом светло-желтую кирпичную башню. Проезжая мимо нее поздним вечером, видел теплый свет в знакомых окнах второго этажа и чувствовал себя спокойнее и увереннее. И в какой-то момент понял, что настолько соскучился по всей этой дружной компании, что просто не могу больше. Все дела побоку – и я звоню Глебу. Долго слушаю протяжные гудки, сбрасываю номер и набираю Насте. Опять долгие гудки, но вот наконец, слава богу, телефон ответил.

– Настя, привет!

Пауза.

– Да, привет, Семен!

Голос очень тусклый, но нет, наверное, мне показалось.

– Слушай, вы дома? Я заеду? Минут через двадцать? Так давно вас не видел…

Опять пауза. Очень длинная.

– Настя, алло? Ты меня слышишь?

Длинный тяжелый вздох.

– Заезжай, Семен…

Что-то вдруг засвербило, зацарапало внутри, сразу вспотели ладони, и ручка коробки передач стала скользкой. Да нет, все хорошо. Может, у Насти голова болит, устала, день тяжелый… Но я почему-то еду очень медленно. Паркую машину. Иду к подъезду. Поднимаюсь на второй этаж. Нажимаю на кнопку звонка.

Настя открывает дверь, и я сразу упираюсь взглядом в ее большой живот. Месяц пятый-шестой уже… Так вот оно что! Ну теперь все понятно. Беременность не всегда балует хорошим самочувствием. Настя переживает или что-то побаливает, потягивает. А я-то уже испугался…

– Настена! Я вас искренне поздравляю. Молодцы! А где…

Тихонько открывается дверь, и в коридор очень медленно выходит ротвейлер Брюс. Он еле плетется, обнюхивает мои ботинки, утыкается в ноги огромной лобастой головой и ложится на пол. Мне становится как-то нехорошо.

– Настя, где Чарлик?!

Настя медленно поднимает руки к лицу, снимает очки и начинает плакать. Мы знакомы уже столько лет, но я ни разу не видел ее без очков. «А без очков Настя совсем другая», – приходит в голову рассеянная мысль… Слезы текут у нее по лицу рекой, сплошным потоком. Она даже не вытирает их. Слезы капают на пол, на ее большой живот, на очки, которые она держит в опущенной руке. Она плачет тихо, беззвучно, только трясутся плечи и дрожит безвольно висящая рука с очками.

Я медленно сажусь на корточки, вцепляюсь себе руками в волосы и закрываю глаза.

Мы молчим долго.

– Как это произошло? – наконец нахожу в себе силы спросить.

– Я не знаю… Меня не было дома. Глеб сказал, что они пошли гулять. Чарлик увидел на другой стороне Ленинградки кошку. Ты же знаешь, он охотник и ненавидит кошек… Чарлик побежал через дорогу. Прямо под грузовик. Я пришла домой, а он…

Настя зарыдала в голос.

– Все, Настя, я понял. Не надо дальше… – попросил я.

– Сема, Глеб был пьян! Он пошел гулять с собаками пьяный!!! Я не знаю, что там было, но я уверена, что если бы он был трезв – этого никогда бы не произошло!!!

Последние слова Настя почти прокричала.

– Глеб? Пьяный? С чего вдруг? Да когда это было?