– Такие размышления несвоевременны, однако, ближе к теме нашего разговора. – Отец, наконец, отложил трубку и сложил свои сморщенные пальцы домиком, оглядывая детей исподлобья. – Если бы твой брат учился семейному делу, а не потрошил зверье, как дамочка, он бы уже знал, что женщина, которая зовется вашей матерью, болеет лишь постоянной истерией,^[4] и только.

Валериан, казалось, не понял отца, а потому замолчал. Его брат был чуть старше, а потому распознал насмешку над женской природой и поник окончательно.

– С позволения Германа, – Николас продолжал едко задевать сына, подкрепляя его смятение, – я вернусь к причине нашего собрания. Мой отец и ваш покойный дедушка, подаривший нашей семье дело жизни, начал мое обучение в «Фармации», когда мне исполнилось десять лет. Я же, отдавая честь реформам, дал вам обоим возможность посещать школу, о чем неоднократно пожалел.

Мальчики переглянулись. Несмотря на то, что ни один из них не мог сделать сознательного выбора в пользу школы главным образом потому, что обучение начиналось в пять лет, теперь они ярко ощущали вину перед отцом за потраченное время.

– Однако мудрость гласит, что потерянного времени не воротишь. Поэтому пустые разговоры мы заменим делом. – Бодрийяр-старший осмотрел сыновей по очереди. – Завтра мы начнем ваше обучение. Сначала общее, затем для каждого свое.

В отцовском кабинете повисла пауза. Потерявшийся в мыслях Герман ощущал, что сказанное содержало в себе намного больше подвоха, чем казалось на первый взгляд. Но привычка брата угождать родителям никак не сходилась с его собственными мрачными мыслями.

– Что за чудесные вести! – Валериан смело сделал шаг вперед, одаривая отца своей обезоруживающей улыбкой. – Мы, право, благодарны вам за возможность стать частью семейного ремесла! Не расскажете ли вы нам побольше, папа?

– Ну, разумеется. – Николас отказывался замечать откровенную лесть отпрыска, причисляя его возгласы к истинному восхищению собственной персоной. – Благо, сыновей у меня двое, и каждому найдется дело по рангу, которое сделает из них не мальчиков, но мужей.

За высокой дубовой дверью в личное убежище главы семьи послышался ропот. Старик нахмурился, догадываясь о возможных причинах лишнего шума, и спешно поднялся, стараясь поскорее завершить разговор. Самое важное еще не было озвучено.

– Наш маленький Вэл… – упомянул он младшего практически ласково. – В большом и неизменно светлом будущем «Фармации Б.» возьмет на себя главенствование. А потому ему предстоит поучиться ведению дел прибыльных, выучить «Фармакопею», погрузиться в труды великих наставников Джека Бодрийяра, Бутов… и, впрочем, многое другое.

Валериан склонил голову перед папой, как при чинном приветствии. Но Герман стоял достаточно близко и даже из-под свесившейся копны светлых кудрей мог распознать довольную ухмылку. На сей раз разыгрывать театральные вздохи радости брату не приходилось, а потому его восторг от очевидного превосходства над старшим украсил юное лицо сам собой. Нелюбимый отпрыск Николаса прекрасно знал о том, что Валериан находился в вечном фаворе отца, и благосклонности не ждал. Напротив, когда речь заходила о потенциальных делах «Фармации Б.», шестнадцатилетний Герман Бодрийяр предпочитал держаться подальше. Он чувствовал, что работа с родителем ничего хорошего ему не принесет.

Тем временем шуршание за дверью кабинета усиливалось и превращалось в отчетливые звуки быстрых шагов. Не медля, старик повернулся к тому, кто унаследовал так ненавистные им материнские черты, и быстро проговорил:

– Герман, в свою очередь, займется работой, которая позволит нам сохранить высокую востребованность и, несомненно, поддержит как мое главенствование, так и Валериана, – Бодрийяр-старший выдавил еще одну ядовитую улыбку в адрес своего сына, скрывая ее за учтивым кивком. – Его деятельность, практически незримая для чужих глаз, но, бесспорно, важная для общего успеха… будет заключаться в очистке нашего доброго имени от всякого смрада, который неизбежно преследует тех, кто движется вперед.

Болезненно бледное лицо наследника озарилось тревогой. Он не знал, о чем именно говорит отец, но ощущал, что истина превзошла все самые худшие его предположения.

Однако не успел сын ответить, как дверь, скрывающая тяжелую беседу от лишних слушателей, наконец, отворилась. Первой показалась нянька Мари, ведущая под руку ослабленную, вялую и бледную хозяйку.

– Мама! – испуганные сыновья кинулись к Ангелине, скорее перекладывая ее тонкие руки на свои плечи.

Николас брезгливо фыркнул, предполагая, что в этот раз, должно быть, преувеличил дозировку эликсира, сдабривая бренди наспех.

– Вы не сделаете этого, мистер Бодрийяр, – осипшим голосом произнесла Ангелина. В ее тоне читалась мольба, но намерения были твердыми и решительными. – Вы не можете так поступить с ребенком.

– Я могу все, моя дорогая миссис Бодрийяр, – парировал ее супруг, с неприкрытым отвращением всматриваясь в супругу. – Вопрос в том, что можете вы? Удержаться от лишнего стаканчика бренди, право сказать, для вас проблема. Еще большая – привести себя в должный вид, прежде чем являться в мой кабинет без приглашения.

Ангелина пошатнулась, и Мари не смогла сдержать взволнованного вскрика. Но Николас не двигался с места. По правилам дома, жена не могла даже присесть без одобрения мужа, а потому сыновьям и няньке приходилось поддержать ее под руки, пока беседа не будет окончена.

– Я знаю, что вы хотите от старшего, и так не должно быть, – повторила миссис Бодрийяр, теряя последние силы. – Он не предназначен для этого, мы можем найти ему дело лучше!

– Лучше?! – стремление отца держать ложно достойный образ перед сыновьями было велико, но отнюдь не бесконечно. Старик повысил голос, и по его рыхлым щекам недобро заходили желваки. – Да то, чем станет заниматься ваш ненаглядный Герман, для него должно быть делом высшей чести. Он примет это с достоинством, и все тут!

Старший сын прижался к матери, давая ей большую опору. Силы покидали ее стремительно, но она все еще продолжала держаться в сознании и спорить с супругом.

– Я не позволю вам. Делайте, что хотите со мной, но я не позволю!

Отчаянно выкрикнув последние слова, Ангелина вконец обмякла. Герману на миг показалось, будто отцовский кабинет странным образом разросся до невероятных размеров, а затем съежился и стал невыносимо маленьким, отдаленным, после чего начал расплываться. Юноша пытался сморгнуть наваждение, и сквозь него услышал лишь крики отца.

«Полюбуйся, какой из-за тебя стала мать! Ты доволен?!»

«Мари, уведи его с глаз моих! И уложи уже эту истеричку, ей-богу!»

Сколь ни старался старший сын Николаса, пространство вокруг все никак не собиралось воедино. Он опустил голову, уткнув глаза в отполированные дубовые доски пола, а затем вновь поднял взгляд. Стены, окно, мебель и даже суетящиеся члены семьи оказались на месте. Вот только знакомый грузный силуэт отца теперь превратился в гигантскую, темную и липкую громадину, истекающую черной гнилью. Она двигалась невероятно медленно, оставляя за собой текучие следы зловонной жидкости, которая заполняла кабинет.

Но ужас пробрал Германа до самых пят, когда вязкая субстанция открыла свою пасть и проревела: «Я сказал: уведите его!»

– Боже, – я поморщился, допивая остатки газировки, и непроизвольно икнул. – Не хватает костра и лагерных песен под гитару. Для пущей убедительности тебе стоило зажечь фонарик на смартфоне и подсвечивать им лицо.

Джереми стоял ко мне спиной и что-то внимательно рассматривал за окном на протяжении последних десяти минут. Тот на мою колкость лишь дернул плечами и хмыкнул, но не повернулся.

Я хотел пошутить что-то еще про великого Говарда Лавкрафта, но мою мысль прервал стук в дверь кабинета Оуэна. От неожиданности по моему телу пробежали мурашки. Да уж, нагнетать обстановку этот человек умел.

– Войдите.

На пороге оказался уже хорошо знакомый мне управляющий клуба Шон. Этот парень чем-то напоминал более сговорчивую версию моего коллеги Рика. Он разбирался в технических вопросах, хорошо знал свою работу и был таким же долговязым и угрюмым, но лишь когда молчал. Стоило нам завести бессмысленный диалог, состоящий из дежурных приветствий, он становился любезным гидом по миру развлечений и был готов показать мне все закоулки хором Джереми и рассказать о хозяине байку-другую.

– Простите, что прервал. – Шон кивнул мне в знак приветствия и уткнулся взглядом в спину Оуэна. – Тебя спрашивают внизу, привезли поставку для бара.

– Ничего, я сейчас подойду, – босс все еще считал происходящее за окном чем-то невероятно увлекательным и говорил через плечо.

– Принести что-то? – любезно предложил управляющий и вновь повернулся ко мне. – Боузи?

– Мне ничего не нужно. Дугласу можешь повторить.

Парень тонко уловил несговорчивое настроение руководства и спешно покинул кабинет. Я потупил взгляд. Тишина в чужом пространстве начинала давить.

– Слушай, если ты обиделся на мои слова про лагерь… Это просто шутка.

Джереми резко развернулся ко мне, и я успел запаниковать. Но на его лице сияла доброжелательная улыбка.

– Нет, что ты. Было смешно. – Он поднял свой бокал с водой, отпил немного и затянул галстук потуже. – Мне придется отойти. Это займет не менее получаса, но ты можешь пока посмотреть сериалы. У меня там подписка на что-то, я ею не пользуюсь… В общем, располагайся.

Оуэн указал на огромный телевизор, висевший на противоположной стене от его рабочего стола. Несмотря на то, что идея посмотреть какой-нибудь блокбастер на таком экране мне льстила, я прежде рационально проверил свой смартфон.

На часах было три часа ночи.

Желание опробовать домашний кинотеатр уныло перебивалась необходимостью быть на рабочем месте уже через шесть часов. В очередной раз я был благодарен обстоятельствам за сложившуюся ситуацию – в ночное время многое сглаживалось, и я практически забывал, что нахожусь не в гостях у лучшего друга, а на работе у противного мистера О, который успел знатно попортить мне нервы.

– Э, нет, пожалуй, пора вызывать такси. У нормальных людей рабочий день начинается утром, – я неловко поправил шапку на голове, пряча под нее особенно буйные локоны. – Но спасибо, конечно.

– Без проблем, Боузи. Шон проводит тебя до машины.

Джереми протянул мне руку, я отшатнулся. Слегка нервно усмехнувшись, он показал на себе, что хотел поправить шапку за моим ухом.

Я справился сам и, вновь потупив взгляд, зарылся в приложение такси на своем смартфоне.

– Доброй ночи, Боузи. – Оуэн дошел до двери и открыл ее, впуская в кабинет оглушающий бит. – Напиши, когда доедешь домой.

Мы попрощались. Проводив силуэт владельца клуба взглядом, я принялся вбивать в окно заказа такси адрес места, которое теперь приходилось называть домом.

Глава 2

Прославленный хэнсомский^[5] кэб отвратительно привычно трясло. Мать и два ее ненаглядных чада ютились в кабинке, рассчитанной для поездки лишь двух пассажиров, и напряженно молчали. Скорейший путь в город регулярно взимал свои жертвы то в виде испачканных юбок Ангелины, так и не научившейся толком подсаживаться даже с помощью кучера, то в виде вынужденного тесного контакта между членами семьи. Но ни одна из этих трудностей не могла повлиять на убежденность Бодрийяра-старшего в том, что загородная жизнь идет на пользу домашним, добрая половина которых имела неисправимую мертвенную бледность.

– Можно подумать, что ты записываешь аудиокнигу, – смешливо проговорил я и отжал палец от сенсорного экрана своего смартфона.