– Надежда Павловна, что вы такое говорите! – возмущался Веник.

– Фу, накурил опять! – сказала женщина. – Фрамугу открой!

Дверь распахнулась. На пороге стояла миниатюрная женщина в белом халате и в белой шапочке. На лице – старомодные очки в толстой оправе. В руках – картонная папка. Не только голос у нее был мультяшным, сама она тоже была какая-то мультяшная.

– Так, молодой человек… – сказала она и строго посмотрела на меня. Я поймал себя на желании вскочить и вытянуться по стойке смирно. Ну или хотя бы сложить руки на парте перед собой.

– Здрасьте, – сказал я и кивнул.

– Так… – повторила она, оглядела меня с ног до головы, потом повернулась к маячащему за спиной Венику. – Веник, ты вообще обнаглел?! Что вы тут такое устроили?!

– Надежда Павловна, да он правда ожил! – заныл Веник. – Я в журнале все зарегистрировал, номер семьсот тридцать четыре, сами проверьте!

– И от чего же он умер? – врачиха вошла в комнату, впечатывая широкие каблуки своих туфель в обшарпанный линолеум. – Кто радио выключил?!

– Эээ… – я втянул голову в плечи. Женщина воткнула вилку в розетку. Бело-зеленый радиоприемник тут же ожил.

– Сообщение со всесоюзной ударной стройки чебоксарской ГЭС, – заговорил бархатный голос диктора. – Многотысячный коллектив строителей начал подготовку к перекрытию Волги…

– Так… – Надежда Павловна снова посмотрела на меня. Мне на секунду показалось, что если бы не очки, ее взгляд прожег бы во мне дыру. – Значит так, одевайтесь и выметайтесь немедленно, пока я добрая. А что насчет тебя, Веник… На ближайшем собрании я поставлю вопрос о твоем увольнении! Так больше продолжаться не может!

– Да его вот так прямо и привезли! – Веник всплеснул руками и ударился пальцами правой руки об косяк. Зашипел. – У него нет никаких вещей, сейчас милиция приедет, будут экспертизу делать…

– Какую еще экспертизу, что ты мелешь?! – заорала Надежда Павловна. – Притащил какого-то своего дружка и выдумывает тут!

– Надежда Павловна, да ни один из моих дружков никогда «Рилу» не наденет! – в голосе Веника звучало прямо-таки неподдельное возмущение.

– Я слышать об этом ничего не хочу! – Надежда Павловна топнула ногой. Так сильно, что стеклянная банка с почти почерневшим чаем на тумбочке задребезжала. – Мало того, что сам одеваешься как обезьяна, так еще и… Немедленно выметайтесь, а то я милицию вызову!

– Милиция сама сейчас приедет! Экспертизу проводить… – протестовал Веник. – У него даже пальто нет, он там продрогнет на улице, снег вчера шел!

– Какую экспертизу? – Надежда Павловна схватила меня за плечо и попыталась поднять.

– Судебно-медицинскую, – втолковывал Веник. – Расследование будет, вроде как, убили его.

– Кого убили? – Надежда Павловна свела брови, между ними пролегла строгая складка.

– Вот его, – Веник ткнул в меня пальцем. – Номер семьсот тридцать четыре, по журналу проверье.

– А почему тогда он живой? – спросила она и снова посмотрела на меня.

– Так я же с этого начал, – на лице Веника отразилось вселенское страдание. Вид он имел бледный, но это понятно, все-таки работал всю ночь человек.

– Хабаровской краевой комсомольской организации вручено переходящее красное знамя ЦК ВЛКСМ за успехи в коммунистическом воспитании молодежи, – сказало радио все тем же бархатным голосом диктора.

«Нельзя так со мной спросонок… – подумал я, чувствуя, как снова начинаю деревенеть. – Они тут сумасшедшие все какие-то…»

– А можно позвонить? – спросил я, чтобы хоть как-то установить связь с реальностью. А то у меня было ощущение, что вокруг какое-то кино.

– Телефон в регистратуре, – сказал Веник. – Выйдешь, потом по коридору налево, потом снова налево.

– Так… – сказала Надежда Павловна, уперла руки в бока и встала грудью на защиту дверного проема. – Вы кто такой вообще?

– Жан Михайлович Колокольников, – отозвался я.

– Час от часу не легче! Что еще за Жан? Какая-то ваша кличка опять?! – волна гнева врачихи снова покатилась почему-то на Веника.

– Да Надежда Павловна, я его только сегодня впервые увидел! – простонал Веник и закатил глаза. – Его труповозка привезла, там Воха с Юрилой, у них смена скоро закончится, вот у них и спросите!

– Да что за цирк вы мне тут устроили?! – врачиха снова топнула ногой.

– У меня, кстати, тот же вопрос, – сказал я. – Я вообще-то с высоты упал, можно мне нормального врача, а не патологоанатома?

Врачиха несколько раз молча открыла и закрыла рот. Кажется, просто не нашлась, что сказать. Я поморщился. Не люблю таких теток. Ничего не проверила, и давай сразу разборки устраивать.

Я подмигнул Венику, пока ее взгляд искал еще какой-нибудь повод для возмущения. Тот в ответ развел руками и пожал плечами.

Тут в коридоре зацокали еще чьи-то каблуки.

– Надежда Павловна, вы здесь? – в комнату заглянула девушка в белой шапочке с бесцветным рыбьим лицом. – Там милиция приехала…

Глава четвертая. Диссоциативная фуга

Женщина выскочила из комнаты отдыха, в Веник остался. Он уселся на кровать напротив и достал из кармана халата пачку папирос. Протянул мне.

– Будешь?

Меня замутило только от одного взгляда на пачку с легендарной картинкой, которую советские летчики якобы успешно использовали как полетную карту. Радиоприемник бормотал что-то про напряженность между Ираном и Ираком и агрессивную политику НАТО.

– Судмедэксперт, наверное, приехал, сейчас цирк начнется… – криво ухмыльнулся веник, зажав зубами папиросу. – О, слышишь? Уже началось!

Верик чуть привстал с кровати и толкнул дверь. Петли скрипнули, и из коридора донесся недовольный, как у циркулярной пилы, напоровшейся на гвоздь в доске, голос Надежды Павловны.

– …уже писала жалобы и заявления! А вы все равно возите и возите! А у нас мест нет! И трубы во второй секционной протекают! Закрыли у нас лабораторию, за-кры-ли! В шинниках новый морг, там места как на стадионе! Чего вы их ко мне возите?

Слова собеседника было не слышно, только низкое бу-бу-бу мужского голоса.

– Вот каждый раз вы так говорите! – Надежда Павловна слегка сбавила обороты. – А мне что прикажете делать?

– Бу-бу-бу… секционную, Надежда Павловна… бу-бу-бу… последний раз, – ответил мужской голос.

– Ножом вы меня просто режете, вы же понимаете?! – отчеканила Надежда Павловна. – Но-жом! Скаль-пе-лем! И пользуетесь моей добротой. Ну какой там труп вам нужен?

Веник дымил папиросой с весьма философским видом. Его брови шевелились, а левой рукой он жестикулировал, будто мысленно озвучивал разговор, который нам сейчас было не слышно. Из коридора доносились какие-то звуки – шаги, металлический лязг, скрежет, потом вроде что-то упало и покатилось. Потом снова шаги, теперь уже более торопливые.

– А вот сейчас… – он со значением поднял вверх указательный палец.

– Веник! – раздался вопль Надежды Павловны. – Вениамин! Немедленно иди сюда!

– Я же говорил, будет цирк! – он бросил окурок в стакан с недопитым чаем, поднялся и расхлябанной походкой вышел из комнаты отдыха. Я тоже встал и подошел к двери, чтобы лучше слышать, что там происходит.

– Веник, да что ж это такое? – напустилась на патлатого санитара Надежда Павловна. – Согласно журналу, ты принял ночью труп номер семьсот тридцать четыре, но в холодильнике тела нет. Куда ты его дел? Опять решил, что ему надо проветриться и выкатил на улицу?

– Я же вам говорил, Надежда Павловна, – со вздохом проговорил Веник.

– Ну вот опять, снова-здорово! Я тебя спрашиваю, где тело?!

– Да живой он, я же говорю! Я старушке грим накладывал, а он сам пришел, я чуть в штаны не наложил…

– Кто живой? Что ты мне голову морочишь?!

– Да труп этот, семьсот тридцать четвертый…

– Что значит, труп пришел?!

– Гражданочка, не могли бы вы…

– Да подождите вы, Веник, объясни толком, куда ты дел труп?!

– Никуда я его не девал, чаем напоил и уложил спать в комнате отдыха.

– Так это тот что ли… Так и что теперь делать? Секционная-то готова?

– Надежда Павловна, какая секционная? Вы живого человека собрались там вскрывать?

Тут я понял, что не могу больше по-тупому слушать этот разговор. Все-таки, про меня речь идет, это же я на своем запястье обнаружил клеенку с означенным номером. Я решительно вышел из комнаты отдыха и направился в сторону голосов.

Прошел мимо того зала, где Веник гримировал старушку, потом коридор повернул, и я чуть не уронил три прислоненных к стене крышки гроба, обитых красным ситчиком с черными оборочками.

В конце концов я оказался в тесной каморке, одна стена которой была стеклянной с окошечком, а другая с пола до потолка занята стеллажом. Над стеклянным окошечком с той стороны было написано «РЕГИСТРАТУРА», а с этой за столом сидела та самая девушка с блеклым лицом снулой рыбы. Подперев оное лицо кулаком. За стеклом маячили два человека – лысенький упитанный товарищ в сером пальто с каракулевым воротником. Вид он имел как будто извиняющийся, в руках крутил каракулевую же шапку, а гладкую лысину обрамляли седые венчики волос. Второй был моложе, лет, наверное, тридцати. Тоже в пальто, но в черном. Без шапки, на шею намотан длинный серый шарф.

Стол покрыт стеклом, под стеклом – какие-то бумажки с записями, черно-белое фото мужика с героическим профилем, смутно знакомого, актер что ли какой-то? На столе – дремуче-древний дисковый телефонный аппарат. Траурно-черного цвета. Впрочем, я же в морге, логично…

Сбоку от стола, между стеклом и стеллажом, висела картонка с отрывным календарем. Надо же, кто-то ведь еще ими пользуется. Вот только…

– А вы что здесь делаете?! – Надежда Павловна повернулась ко мне и уперла руки в бока.

– Так это же я труп номер семьсот тридцать четыре, – ответил я. – Ну, в смысле, был трупом.

– Что вы имеете в виду? – грозно спросил мужчина помоложе.

Только я открыл рот, как траурный телефон издал пронзительную трель. На рыбьем лице девушки за столом на секунду появился немой вопрос: «Кто здесь?!», потом она вспомнила, что это ее работа, и сняла трубку.

– Морг, – сказала она таким же бесцветным, как и ее лицо, голосом.

– Девушка, милая! – женский голос из трубки было слышно даже мне. – У меня муж пропал, Куцый Михаил Григорьевич. Вы бы не могли проверить, к вам его не привозили?

– Так, гражданин, что вы там говорили про труп?

– Меня привезли ночью, но, видимо, поторопились.

– А он с паспортом вместе пропал? Если с паспортом, то у нас такого не значится.

– Не знаю, девушка, может посмотрите глазами? Он у меня такой щупленький, в синем свитере…

Я снова зацепился взглядом за календарь. На верхнем листочке было 23 ноября 1980 года, воскресенье. Удивительная последовательность, конечно. Прямо, детальная реконструкция эпохи. Что за бзик у местного руководства? Корпоративнвя культура такая? Или это такой своеобразный протест? Мол, смотрите, у нас ремонт не делали с прошлого века, и пока не сделают, мы календарь не поменяем.

– Так, давайте пройдем в мой кабинет, – Надежда Павловна притопнула каблуком. – Я так чувствую, что спокойно поговорить у нас здесь не получится.

– Сейчас проверю… Он точно сегодня ночью пропал? У нас вчера два неопознанных мужских трупа привезли.

– Вчера он еще дома был…

Надежда Павловна открыла дверь и впустила двоих мужчин внутрь, а сама зашагала по коридору, показывая дорогу. Еще за одной боковой дверью обнаружился небольшой отнорок, на три двери. На одной было написано «ЛАБОРАТОРИЯ», на второй «ЗАВЕДУЮЩИЙ МОРГОМ», а на третьей висел значок с черепом и костями. И грозная надпись «НЕ ВХОДИТЬ!»