В этот момент я представил, как в скором времени попаду к своим соотечественникам и мне надо будет что-то им рассказать. А, что рассказать? Правду? Типа, я из будущего? Ага, щазз. Ну, здесь всё просто. Скажу, что я такой-то, вот, дескать паспорт, был отравлен англичанином, вот его паспорт, вот бутылка с остатками яда, вот свидетель, который всё подтвердит, а я сам вследствие отравления ни хрена не помню, амнезия у меня, вызванная токсинами яда растительного происхождения. Как там Паспарту сказал? Уабаин? Ну, вот, значит отравили меня этим «ёбаином» и я ни хрена не помню. Причем амнезию играть будет легко, я ведь действительно ничего не помню, а точнее не знаю из жизни своего отца, то есть если ко мне подведут любого человека, которого отец хорошо знал лично, то я никак на него не отреагирую, потому что впервые буду его видеть в своей жизни. Никаких россказней про будущее СССР я рассказывать не буду. Нельзя вот так сразу подставляться, надо осмотреться, устроиться на новом месте, обрасти связями, поднакопить деньжат. Скорее всего даже в психушку не запрут, я ведь не буйный. Буду лечиться на дневном стационаре, а ночевать дома…

Стоп!

Твою-жжжь мать!!!

Как я сразу не подумал об этом?! Меня ведь по всем раскладам, чтобы память быстрее вернулась сразу же домой вернут, под бок жены, а в нынешнем положении дел, вроде как моей матери получается.

Чёрт! Что же делать? Как быть? Мне никак нельзя в Союз. Что я жене, а точнее маме скажу? Типа, я не твой муж, я – твой сын в теле твоего мужа? Бред! Никто в здравом уме не поверит в подобный бред, тем более женщина, чей мужчина вернулся из загранкомандировки. Скорее всего она решит, что муж «морозит» её, потому что подцепил за границей что-то венерическое и неизлечимое.

Твою мать! Что же делать?! Домой к жене, а точнее к своей матери мне никак нельзя. Тут ведь дело еще и во мне, ну, во мне, которому сейчас три года. Я ведь всю жизнь слышал от матери, какой отец был хороший, что надо брать с него пример и так далее. Мать всю жизнь отца любила, хранила ему верность и меня воспитала соответствующее. А если я сейчас завалюсь домой, то все испорчу к хренам собачьим. Как бы это жестко не звучало, но моей маме лучше думать, что её муж погиб в командировке, чем свыкаться с мыслью, что в теле её мужа живет теперь её сорокапятилетний сын.

Короче, в Союз мне сейчас никак нельзя, по крайней мере в качестве Петра Андреевича Котова.

Пока размышлял над всем этими, стоял облокотившись в дверном проеме смотря в «никуда». Есть у меня такая привычка во время размышлений залипать и стекленеть взглядом. Люди, видевшие меня в этот момент со стороны, утверждают, что при этом выражения мое лица довольно кровожадное. Дескать со стороны ты Григорий Петрович похож на серийного убийцу, который размышляет как бы ему половчее расчленить очередную жертву. Родные к этой особенности моей мимики давно привыкли, а вот те, кто сталкиваются с этим впервые частенько испуганно охреневают.

– М-ммыы, э-эээ, – испуганно замычал чернокожий генерал и вновь заплакал, – не надо господин, не убивайте меня!!!

– Чего? – скривился я. – Паспарту с чего ты решил, что я хочу тебя убить?

– У вас лицо сделалось страшное.

– Не обращай внимание, – отмахнулся я. – Задумался просто. Кстати, о твоей судьбе задумался. Я вот укачу к себе на родину в Союз, а ты тут останешься. Что думаешь делать? Надо же как-то спрятаться от товарищей этого типа, – ткнул я указательным пальцем в сторону мертвого парнишки, сам понимаешь, что англичане теперь тебя искать будут.

Лицо мертвеца, кстати, совсем потемнело, стало цвета баклажан. А вот интересно, если этот парень был британский разведчик или их агент, то, к примеру, в другой реальности, где он должен был выжить он тоже умер или нет? И как вообще повернётся время в связи с тем, что я вселился в тело своего отца, а вот этот английский парнишка умер? А вдруг в будущем он должен был стать видным британским политиком или военным?

– Где я буду прятаться?

– Да или ты планировал вместе со мной улететь в Советский союз?

– Нет, – отрицательно замотал головой негр, – я не хочу в Союз, у вас там холодно.

– Это, да, в России холодно, – довольно хмыкнул я, – не то, что у вас.

В гостиничном номере было душно, видимо сейчас не время сезона дождей, потому что за окном солнце шпарило из-за всех сил, а на небе не было ни малейшего намека на облачко.

– У меня брат служит во Французском Иностранном легионе, меня к себе звал. Я к нему поеду.

– Французский Иностранный легион? – задумался я.

А что это идея! Точно! Как же я сразу не догадался. Надо записаться в Иностранный легион, выправить себе новые документы, оттянуть первичный контракт, а там и решить, как дальше жить, спасать или не спасать Союз. В общем отличная идея! Деньги на первое время есть, военный опыт у меня за плечами ого-го, французский и английский язык знаю, так что не пропаду!

Вот только надо понимать, что как только я переступлю порог этого гостиничного номера и направлю свои стопы не в советское посольство, то для КГБ и прочих советских спецслужб я тут же стану предателем и перебежчиком. По-другому никак. В то время было просто: либо ты со своими, то есть с советскими гражданами, либо ты против них. Так как сейчас в современной России, где можно быть гражданином РФ, но при этом активно и публично критиковать власть, в СССР не было, там за этим четко следили. И если что не так, то сразу к ногтю. Так что если я решу все-таки направить свой путь не в советское консульство, то мне надо быть готовым, что меня будут искать агенты КГБ.

– Повезло тебе Паспарту! – нарочито бодро хлопнул я по плечу связанного «генерала». – С тобой поеду, тоже наймусь в Иностранный легион. Вдвоем-то оно сподручней будет. Кстати, я решил тебя нанять в качестве своего личного слуги. Ты сколько в месяц зарабатываешь?

– Я? – удивился такому повороту событий Паспарту.

– Ты!

– Ну, по-разному получается. Когда как. Обычно около пятидесяти американских долларов в месяц выходит.

– Не густо, – покачал я головой. – Так уж и быть, буду тебе платить по шестьдесят долларов. На, вот, – я протянул ему три американские «двадцатки» с Джексоном. – Ну, что договорились?

Судя по удивленной морде, Паспарту меня немного обманул и пятьдесят долларов в месяц он вряд ли зарабатывал. Негр схватил три двадцатки с такой сноровкой, что сразу стало понятно – шестьдесят долларов для него огромные деньги. Ладно учтем этот момент. В конце концов, систему штрафов никто не отменял. Сегодня дал ему шестьдесят баксов, а завтра на десятку оштрафую.

– Да, господин, договорились, я буду для вас верным слугой и помощником, вы не пожалеете, что наняли меня, – тут же радостно закивал головой Паспарту. – Как мне к вам обращаться?

– Петр, можно Пьер, но не Пьеро. Запомнил? Петр! – видя удивленно округленные глаза негра я подумал, что для него это имя в диковинку и решил добавить. – Петр, как апостол Перт. Ты про апостола Петра слышал?

И вот тут с моим только что нанятым на работу слугой случилась настоящая истерика. Он и до этого уже несколько раз впадал в истеричное состояние, но то, что произошло сейчас даже меня повергло в шок. Парень был чернокожим, таким знаете – чёрным-пречёрным, как трубочист. После моих слов про апостола Петра негр вдруг посветлел, его кожа буквально на глазах стала сереть, становясь цвета пепла, нижняя челюсть пошла вниз, парень бухнулся на колени и принялся биться головой о пол в неистовых поклонах, что-то жарко бубня себе под нос.

Я охренел от такого поворота событий, попятился назад и сгруппировался, понимая, что передо мной сумасшедший. А вдруг он буйный и сейчас кинется? Негр истошно что-то бубнил скороговоркой, отвешивая поклон за поклоном. Из длинной вереницы слов произносимых на английском я понял, что парнишка молится. Нашел время!

– Паспарту! – дернул я негра за плечо. – Я, конечно, уважаю твое религиозное рвение, но нам над валить отсюда. Давай ты потом помолишься.

– Господин! Господин! – взорвался негр истошными восклицаниями. – Я ваш верный слуга, я буду служить вам до самой смерти. Я выполню любой ваш приказ!

Выражение лица парня при этом было какое-то странное, как будто на него снизошло озарение свыше, и он вдруг понял смысл бытия. При этом он смотрел на меня как…как? Даже не знаю, как описать его взгляд. Помню был с женой в церкви пару лет назад, еще до войны, и видел я там одну бабку, которая истошно отвешивала поклоны перед привезенной в храм редкой иконой, вот у той бабки было такое же выражение лица. Эдакий просветленный набожный катарсис. В общем выражения лица у негра было такое будто бы перед ним сейчас был не я – обычный советский мужик тридцати лет отроду, а Исус Христос во плоти.

– Паспарту, ты чего? – с опаской спросил я.

– Вы – бог, апостол Петр! Я знал! Знал! Вы умерли и воскресли! Это чудо! Чудо! – негр круглил глаза полз на меня на коленях, всячески пытаясь ухватить мою руку, чтобы облобызать. – Только истинный бог или его посланник на это способны. Вы – апостол Петр! У меня прабабка была, она перед смертью говорила мне, что я встречу апостола и он сделает меня царем! Ей никто не верил, смеялись над ней.

Ага, понятно, значит у паренька «потекла крыша». Зря я ему про апостола Петра сказал. Вот, блин! Единственный помощник из местных был и тот умишкой тронулся из-за моего неосмотрительно оброненного словца. Хотя…

– Да, ты прав Паспарту. Я – апостол Петр, я воскресил это тело, в котором сейчас нахожусь. Я прислан на Землю чтобы изменить её историю. В будущем, через сорок лет на Земле разразится большая Война, которая сотрет человечество с земли. Я призван не дать этому случиться. Я знаю будущее и могу всё изменить, – говорил я максимально торжественно и величаво, стараясь не улыбаться и не ржать. – Ты мне поможешь в этом, сын мой?

– Да, мой господин, – еле слышно проблеял Паспарту. – Приказывайте, я выполню любой ваш приказ.

– Отлично! – обычным тоном произнес я. – Тогда вскакивай с колен и давай выбираться из этого гостиничного номера. У нас впереди много дел.

Итак, что у меня есть? Тридцатилетнее тело моего отца, я в Африке в начале 80-ых, у меня есть несколько тысяч долларов, пистолет, пачка патронов, кое-какие документы, не огранённые алмазы и помощник из местных, который искренне считает, что я – воплощение Бога. Вроде не плохо для начала. Есть с чем работать. Буду ли я изменять будущее и спасать СССР от распада или буду просто жить в свое удовольствие, я еще не решил, надо сперва как-то обжиться в новых реалиях, но, то, что меня ждут впереди приключения и интересные события, наполненные новых впечатлений и эмоций, я не сомневался.

Глава 3

Задница окаменела от долгого сидения на жесткой деревянной скамье, плюс еще постоянная тряска и скачки по ухабам проселочной дороги, никак не добавляли комфорта. Бесило и раздражало всё и вся! Бесила машина – старый грузовик с тентованным кузовом, бесила винтовка в руках – французская MAS 49/56, бесила обувь на ногах – грубые ботинки, которые можно было назвать – «прощайте мои ноги». Бесило всё!

На самом деле причина моего плохого настроения, конечно же не машина, винтовка и обувь. Хотя нет, обувь, бесила больше всех и от этих чертовых ботинок надо избавиться при первой же возможности. Причина моего плохого настроения – это несоответствие картинки в голове и в реальности. Вот так живешь, думаешь мечтаешь о чем-то, представляешь что-то, а когда это «что-то» увидишь в реальности, как будто бац! и со всего размаху мордой об стол! А реальность-то, сука такая, совсем не такая, как твои влажные фантазии и представления до этого.

Солнце в зените! Жара стоит неимоверная. До сезона дождей еще пара недель. Поэтому надо терпеть. Поверх белой кепи намотка из куска мешковины, который заменят здесь много чего, главное – спасает от жары и надоедливых насекомых, коих в Африке до хрена и больше.

Я сидел на деревянной скамейке, протянутой вдоль борта грузовика прижавшись спиной к узкой доске. Сидел в самом конце, рядом с шторкой, прикрывающей выход из кузова. Брезентовая штора зияла прорехами, через которые проникал полуденный зной и вездесущая красная пыль.

Мне как командиру положено ехать в кабине, но там вообще духота и вонь неимоверная, поэтому еду в кузове, рядом с простыми бойцами. Ветераны, которые жили со мной бок о бок последние полгода и знавшие меня и мои привычки, привыкли к таким, не свойственным остальным белым вывертам, а вот новички удивленно пялят глаза на странного белого человека.