– Что я ему скажу? – говорю, прижимая руку к щеке, что горит огнем.

– Спроси, почему не позвонил, расскажи, как встретили в новой школе, – бубнит мать, словно заученный текст.

– Ему это не нужно.

– Я лучше знаю, что нужно твоему отцу, звони!

Мне легче позвонить отцу, чем видеть ее такой, полубезумной, практически сумасшедшей. Взгляд сверкает, руки дрожат, что она от меня хочет? Подхожу к своей сумке и достаю телефон, нахожу контакт отца и набираю. Мать стоит рядом и не собирается уходить, будет слушать весь разговор.

– Даша? Что тебе? – слышу голос отца, словно в тумане, руки подрагивают, мне больно!

– Привет, пап, ничего, первое сентября. Хотела сказать, что в новой школе все хорошо, – пытаюсь сказать быстро, но губы предательски дрожат. Произношу слова скомкано и еле слышно.

– Я рад, что тебе нравится, у меня много дел, – отвечает отец и кладет трубку.

Тишина, что стоит в комнате, превращается в масло. Она стекает по мне, обволакивая и глуша все звуки. Я ничего не слышу и практически не вижу, только мать смотрит на меня, словно я гадкая лужа под ее ногами.

– Дура, – говорит она мне и разворачивается, выходит из комнаты, прикрыв за собой дверь. Слезы все-таки прорвались, обжигают солеными и горячими дорожками щеки. Я не понимаю, что делаю не так, не могу понять.

Глава 9. Кир

Близнецы увязались за мной на станцию, и я не стал их прогонять, пусть идут, может чему научатся. В жизни все пригодится. После пришел домой, надеясь, что разошлись все. Мать спала на кухне, привалившись головой к стене. На столе стояла пустая бутылка, банка из-под кильки полная окурков, шкурки от колбасы, рюмки. В кухне пахло перегаром и чем-то кислым. Дружков ее не было, видимо моя угроза подействовала. Встал у входа на кухню и прислонился плечом к косяку, глядя на мать. Что мне с ней делать?

Когда-то, лет девять назад это была самая красивая женщина, которую я когда-либо знал и дело не в том, что она мать, не в этом. Она действительно завораживала даже меня, ребенка. Я думал, что мать фея из сказки, гордился этим. Мать выступала в театре, танцевала сольные партии, и я не пропускал ни один ее концерт. Вначале, мы ходили вместе с отцом, потом я один, но каждый раз я замирал, когда видел, как она выбегает на сцену в белой воздушной юбке и порхает, словно бабочка. Мать была балериной, да, поэтому я так среагировал, когда новенькая назвала себя так, будто одной балерины мне в жизни не хватает.

Сейчас за столом, привалившись к стене спала, чуть похрапывая совсем другая женщина. Исчезли, стали тусклыми черные волосы, что раньше еле держались от тяжести в пучке на затылке. Лицо стало серым, щеки обтягивали скулы. И так не особо в теле, как балерина, мать стала словно тень, тонкие руки, почти просвечивали венами, ноги, обтянутые кожей. После смерти отца мать словно ушла вместе с ним, ее просто не стало. Самое интересное то, что отец был обычным, ничего сверхъестественного. Офисный работник, чуть выше некоторых по должности, руководил отделом маркетинга в крупной компании, но он полюбил мать с первого раза, как увидел на сцене.

Мать, когда была относительно трезвой часто рассказывала, как отец ждал ее с цветами у гримерки после выступления. Как долго она не соглашалась встречаться с ним, хотя он сразу понравился ей.

– Матвей, он был такой смешной, не в смысле внешности, а озорной какой-то. Я с ним смеялась до колик в животе, – рассказывала мать, – Он мог сделать мой день лишь одной фразой, скажет так, что я весь день не танцую, а летаю по сцене, а еще он меня любил, очень сильно, – говорила она, наливая в рюмку и выпивая залпом.

– Мам, хватит пить, – просил я, пока был маленьким, потом молча отбирал бутылку и выливал в раковину под ее грозные крики.

– Ты не понимаешь, Кир, как болит вот тут, – стучала она себя по худой груди, – Невыносимо, Кир, – пьяные слезы текли по ее лицу, а я смотрел, как булькает прозрачная жидкость в бутылке, выливаясь в раковину. Драться со мной она не смела, после того как пару раз скрутил ее и замотал в плед, оставляя на вечер в комнате. Она выла там и плакала, грозила мне, но потом затихала. После этого уже не боролась со мной, когда я избавлялся от спиртного в доме, смотрела и молча уходила из квартиры.

Раньше приезжала бабушка, мать моей матери и в эти дни я отдыхал. Приходил домой, где не пахло перегаром, а сладким запахом пирожков с брусникой или беляшами с ароматным мясным. Бабушка приезжала не часто, раз в пару месяцев и все звала меня к себе, на Урал, но как я оставлю мать?

– Ты Кирюшка, не смотри на нее, она пропащая, – говорила бабушка, гладя меня по каштановым кудрям.

– Мама не пропащая, – огрызался я, вырываясь из ее рук. Тогда я верил, что все пройдет, станет лучше. Мать успокоится, перестанет пить, пропивать все деньги, оставляя меня без еды. Я ходил в драных штанах и кроссовках, ловя укоризненные взгляды учителей. Одноклассники не могли смеяться надо мной, после того как я пару раз приложил самых наглых, показывая свои способности, которым научился благодаря Сашке.

– Конечно нет, ты ее любишь, и она тебя, – отвечала бабушка, смахивая слезы с глаз, а я вырывался и уходил в свою комнату. Бабушка перестала приезжать полгода назад, потом пришло письмо, мать пила месяц, не приходя в себя. Только из ее завываний я узнал, что бабушки не стало.

– Мама, – рыдала пьяная мать, сидя на кухне, – Ты тоже ушла, оставила меня, – завывала она. Мать не ездила на похороны, все сделала сестра бабушки, которую я никогда не видел, но мать ее называла по-всякому, в основном плохими словами.

– Светка, с***ка бездетная, всю жизнь мою мать против меня настраивала, – говорила она, – Даже проститься не дала, а я бы поехала на похороны, ты веришь мне Кир? – глядела она мутными глазами.

– Верю, спасть иди, – огрызался я.

– А что ты мне рот затыкаешь? Я может по матери скучаю! Вот ты будешь скучать по мне, Кир?

– Буду, иди спать, – пытался я успокоить мать, но та снова начинала плакать, а я опять уходил из дома.

Сейчас мать казалась такой хрупкой, родной. В чем только ее жизнь держится? Подошел к ней, взял на руки и понес в комнату, положил на диван и накрыл пледом. Весу в ней осталось легче мешка с картошкой, вся высохла. И жалко ее и как остановить, не знаю. Сел рядом, задумался. Она все, что у меня есть, больше никого. Может я что-то делаю не так, что не могу ей заменить отца? В смысле не любит она меня. Я как сын, наверное, не достоин этого или все же это ее вина, а не моя?

– Мотя… – простонала мать, переворачиваясь на другой бок. Пять лет прошло, а она там, с ним, с отцом…

Вышел из ее комнаты, тихо прикрыв дверь, достал из прихожей свою сумку. Дядя Митя выдал сегодня аванс за машину, что я делал, купил продуктов себе и близнецам. Пока выгружал в холодильник и жарил нам с матерью котлеты из пачки, думал о том, что завтра ничего этого не будет. Появилась мысль спрятать, но что я, крыса какая, чтобы еду по углам рассовывать? И рука не поднималась спрятать и знал, что завтра вечером будет нечего есть. Сгреб из холодильника пару банок с тушенкой обратно в сумку. Хоть это останется. Мать в сумку не полезет, знает, что денег там нет, а я завтра макароны куплю, ужин будет. С этими мыслями съел пару котлет с хлебом и завалился спать. Мысли сами собой вернулись к новенькой, балерина, надо же.

Глава 10. Даша

Весь вечер мама со мной не разговаривала и утром даже не вышла к завтраку. Ну, пусть так, чем скандал. Наскоро поела и собралась в школу. Расписание вчера появилось на сайте вечером, и я приготовила все заранее. Утром заплела волосы в косу, закрепив красивой заколкой кончик и надела форму, которую нужно немного ушить. Форма висела на мне и была широка в плечах, но это теперь до выходных, может, что-нибудь придумаю.

В школе, как всегда, было людно перед началом уроков, и я долго искала свой кабинет. Первым предметом был иностранный язык, зашла в класс практически со звонком и оглядела занятые парты. Лишь последняя была свободна, и там сидел Высотин. Прошла к пустому месту и уже хотела повесить свой рюкзак, но на свободном стуле появилась сумка парня.

– Можно убрать? – вежливо попросила я, на что парень скривился, словно съел кислый лимон.

– Мимо иди, – буркнул он мне, что-то рисуя в своей тетради.

– Больше нет свободных мест, – я честно пыталась быть вежливой.

– Меня не волнует, – все так же, не отрываясь от своей тетради, проворчал он. Его руки были прикрыты рукавом серой водолазки, и татуировок не было видно. Каштановые волосы чуть вились на кончиках, правильные черты лица, черные брови, чуть полные упрямо сжатые сейчас губы. Он был красив, но возможно именно это его и испортило. Почему Высотин не дает мне сесть? Я ему ничего плохого не сделала.

– Почему ты такой? – тихо спросила я.

– Какой? – посмотрел он на меня своими карими глазами, цвет горького шоколада, ресницы длинные, черные, – Что тебе нужно? Я сказал здесь занято, значит занято! – повысил он голос. На нас уже начали оглядываться остальные. За впереди стоящей партой сидел парень, Денис, кажется, это он знакомился со мной вчера на линейке. Он пихнул локтем своего товарища.

– Семеныч, сгинь, – сказал ему, на что тот огрызнулся, но встал из-за стола.

– Прошу, – кривляясь, произнес он, и я села, отбросив косу на спину. Сам парень, что уступил мне место, сел рядом с Высотиным.

Я достала из рюкзака учебник, тетрадь и ручку. В глазах плескались слезы. Почему-то стало так обидно, когда вот так, ни за что. Ну не пустил за свою парту, что такого, но обида все равно стояла комом в горле.

– А ты еще заплачь, балерина, – наклонился сзади через парту Высотин.

– Кир, отвали, – сказал другу Денис, – Обидел девушку, сиди теперь тихо.

– Нежная слишком, обижаться, – ответил Высотин.

В класс вошла учительница английского, и урок начался. Я уже ожидала, что как новенькую меня будут спрашивать на каждом уроке, чтобы понять мой уровень знаний. С английским языком у меня было просто отлично, благодаря Роберту. Тот владел английским очень хорошо и часто подтягивал меня, заставляя говорить на этом языке во время тренировок.

– Дарья Резник, я Светлана Игоревна, учитель английского и французского. Ты изучаешь французский? Здесь в школе он представлен как факультативный урок, – обратила сразу на меня свое внимание учительница.

– Bonjour, oui je parle français (1), – ответила я и учитель обрадовалась. Не говорить же ей, что я училась в элитной гимназии, где знание двух языков было обязательным чуть – ли не с первого класса.

– Очень хорошо, – улыбнулась Светлана Игоревна, – Итак, тема нашего сегодняшнего урока потребление настоящего простого времени Present Simple, – учитель подошла к доске. – Открыли первый параграф, и прошу выйти к доске тебя, Высотин.

– Я не могу, – небрежно произнес парень.

– Почему? – удивилась учительница, поворачиваясь к нему.

– Боюсь, мое место сразу займет новенькая, она неровно дышит к этой парте, – ухмыльнулся Высотин, а я обернулась, чтобы посмотреть на него. По классу пронесся тихий смех.

– Кирилл, не заставляй повторять меня дважды, – сдвинула брови Светлана Игоревна, – Быстро к доске!

Парень встал и медленной походкой, специально не торопясь пошел, давая несколько подзатыльников смеющимся пацанам.

– Кир! – возмущались те, а парень шел и улыбался.

– Вижу, Высотин, за лето твой характер не поменялся. Может быть, в английском языке появились успехи? – сказала Светлана Игоревна.

– Это вряд ли, – улыбаясь, произнес тот, поворачиваясь к классу и кланяясь, как шут, – Бонжурно, товарищи! – крикнул он, и все засмеялись и заулюлюкали.

– Клоун, – улыбнулась лишь уголками губ учительница и снова взяла себя в руки, – Первое задание Кирилл, начинай.