И Анна с неожиданным уколом разочарования поняла, что они снова перешли на “вы” – и ей это не нравится. Она сама не знала почему.

– Где эта берлога? – спросила она, забрав свою сумку. Наступит ли время, когда ей не надо будет ни от кого прятаться? Кто бы знал…

Дерек не ответил. Быстрым шагом спустившись по лестнице, он толкнул дверь и вышел на улицу – метель уже была такая, что город почти утонул в белизне. Сквозь снег проступали призрачные очертания домов, вот совсем рядом фыркнула лошадь, вот повеяло запахом свежевыпеченного хлеба, и Анна, испугавшись, что потеряется в метели, схватила Дерека за руку.

Они нырнули сперва в один проулок, потом в другой, потом прошли через кухню какого-то заведения, где повара сверкали ножами, а котлы бурлили супом – там Анна едва не поскользнулась на какой-то требухе. Вот и снова улица и снег – мчатся экипажи, идут прохожие, мальчишки носятся с газетами. Город кипел и расплескивался, названия улиц на вывесках были совершенно незнакомы, и Анна стискивала руку Дерека и надеялась, что не выпустит ее.

Через час пути, когда Анна вымоталась и окоченела, Дерек привел ее к дому на окраине столицы. Здесь заканчивался город – впереди лежали заснеженные поля, бурая краюшка леса тянулась до горизонта, и, глядя, как Дерек отпирает дверь, Анна снова ощутила неприкаянность и одиночество. Дом был старым, с заколоченными окнами – да, в таком неуютном месте вряд ли кто-то решит их искать.

– Прошу! – пригласил Дерек, скрывшись за дверью. – Конечно, это не дом вашего отца, но тут вполне удобно.

Войдя за ним, Анна оказалась в темном коридоре, который вел к лестнице на второй и третий этаж. Все двери были заколочены, но почему-то Анне казалось, что за ними идет странная и очень энергичная жизнь. Они поднялись на второй этаж по лестнице, которая скрипела и завывала на сто голосов, и, отпирая одну из дверей, Дерек объяснил:

– Когда-то здесь была лаборатория Брайана Кастерли. Это место пропитано его личной магией так сильно, что считается зараженным.

Они вошли в крохотную комнатушку, всю обстановку которой составляли койка, застеленная серым одеялом, да покосившийся стул. К удивлению Анны здесь царила почти стерильная чистота. Сквозь щели в досках проникал свет, и в его лучах не было ни пылинки.

– Мы тут не умрем? – испуганно спросила Анна. Дерек опустил свой рюкзак на пол и принялся расстегивать пальто.

– Надеюсь, мы проведем здесь совсем немного времени, – ответил он. – И чем больше вы расскажете о ваших отношениях с Джоном, тем лучше.

– Мы друзья, – коротко ответила Анна, и, видно, Дерек понял, что это только часть правды, потому что устало вздохнул и произнес:

– У меня есть информация, что ваши отношения не дружеские, а любовные. Джон А-один вел себя с вами так, словно вы не приятели, а…

Он не договорил. Рука сработала сама, не так крепко, как могла бы, но пощечина все равно получилась впечатляющей. Дерек оторопело схватился за щеку, и Анна подумала, что готова добавить еще.

– Не смейте, – прошептала она. Дерек готов был все свести к пошлости, но их отношения с Джоном такими не были. – Вы даже представить себе не можете…

– Почему же, могу. Я давеча близко познакомился с Дженни. В плане физиологии никаких отличий от людей. У Джона, я так понимаю, тоже? Все вылеплено по идеальному образцу и работает так же идеально?

Анна ударила еще раз – вернее, почти ударила, Дерек перехватил ее руку, и она еще успела удивиться тому, какие у него горячие и сильные пальцы.

– Вы хам и наглец! – сообщила Анна, понимая, что готова разрыдаться, и делать этого ни в коем случае нельзя. Их отношения с Джоном были ее личной тайной, тем местом, в которое она никого не хотела впускать.

– Я бы вас не бросил во всем этом, если бы у нас были настолько глубокие отношения, – искренне ответил Дерек. – А он бросил. Ваш отец убит, вас выгнали из дома, убийца идет за вами, а он вас бросил. Полагаю, все дело в программе самообучения, да? Ему стали интересны физические отношения между мужчиной и женщиной, и вы как практик и экспериментатор пошли ему навстречу…

– Прекратите! – воскликнула Анна. – Хватит, перестаньте! Все это не так…

Она вдруг поняла, что Дерек прав. Ее бросили – и она искала Джона в самых темных уголках столицы, но так и не нашла. Ее бросили – и она поняла это только сейчас.

Слезы пришли сами – заструились по щекам, глазам сделалось горячо и больно. Анна рыдала от тоски и боли, от своей усталости, от потерь и угроз – Дерек осторожно, словно боясь что-то повредить, обнял ее – уткнувшись в его плечо, Анна ревела, словно школьница, которую не пригласили танцевать, и это было смешно, нелепо и больно, непередаваемо больно. С ней случилась именно та глупость, о которой писали в романах, и которую Анна глубоко презирала, потому что как это вообще возможно, бросить ее?

И вот это случилось. И она сидела в заколоченной комнате заброшенного дома, плакала в плечо, в общем-то, незнакомого человека и не могла остановиться.

– Я понимаю, как это больно, – Дерек говорил вполне искренне, словно и вправду знал, каково сейчас Анне. – Понимаю и найду его, но вы должны мне помочь. Просто расскажите мне о Джоне… и я верну его вам.

Глава 3

– Джон самый лучший арниэль. Отец создавал его так, чтобы он был не просто первым, но примером для всех. Идеальным, вы правильно сказали.

В соседней комнате, там, где раньше Брайан Кастерли устроил что-то вроде кабинета, и у стен до сих пор были отпечатки давно унесенной мебели, Дерек хранил несколько ящиков с консервами и галетами, и теперь они устроили настоящий пир: куски индейки в собственном соку, печенья и чай. Анна, кажется, ела не потому, что была голодна – Дерек готов был поклясться, что она открывает вторую консервную банку, чтобы заполнить пустоту, возникшую в душе.

Пусть ест. Рабочий опыт Дерека подсказывал, что невозможно одновременно есть и переживать.

– Иногда мне кажется, что отец вложил в него не просто все свое мастерство. Не просто самые лучшие и дорогие артефакты. Он будто умудрился поместить в Джона часть своего таланта. Часть души, – Анна откусила от печенья, прожевала и спросила: – Что, святая мать наша церковь казнит меня за такие речи?

Дерек усмехнулся. Неужели Анна и правда была влюблена? В куклу, в игрушку – да нет, бред какой-то. А спать с этой куклой не бред? Или же это просто часть работы исследователя – все изучить до конца, до самого края?

Дерек решил, что пока не будет об этом спрашивать.

– Не казнит, конечно. Пока церковь радуется тому, что человек растет в своих трудах и величии, – ответил он.

– Джон тоже рос. Я видела, что ему нравится учиться. Он с интересом и охотой узнавал что-то новое, брал книги в библиотеке, говорил со всеми, кого встречал. У него будто был призыв в душе – постичь этот мир. Не просто потому, что ему это велит набор команд. Потому, что ему нравится.

– И вас он постиг так же? – спросил Дерек и тотчас же мысленно выругал себя за это. Анна нахмурилась, и он предложил: – Если вам будет легче, можете снова меня ударить. Я это заслужил, понимаю.

Некоторое время она молчала. Кусок печенья едва заметно подрагивал в пальцах.

– Нет, – наконец сказала Анна. – Нет, не будет. Потому что… не знаю, поймете ли вы, но я… Я видела, что это настоящее. Что это не просто желание узнать человека, это желание узнать меня. Потому что я это я, потому что меня можно полюбить. А теперь я понимаю, что была лишь частью его программы познания мира. Вот и все. Он не вернется, ему незачем возвращаться. Он сейчас познает что-то еще. Перед ним весь мир, зачем ему я?

Дереку вдруг стало жаль ее, эту решительную и отчаянную девчонку, хотя он прекрасно понимал, что ей не нужна была его жалость.

– Хорошо, – кивнул Дерек. – Так что же именно он познавал?

– В нем было столько доброты… – ответила Анна так, словно Дерека здесь не было, и она говорила сама с собой. – Он часто проводил время с приютскими детьми. Играл с ними, читал книги. Я была в том приюте, Джон туда не заглядывал. Он еще очень любил театр. Покупал недорогой билет и смотрел все, что показывали. Комедии, драмы, все равно. Ему были интересны актеры.

– В театр заглядывали?

– Конечно. Он не приходил.

Дерек вдруг подумал, что давно не был на каком-нибудь хорошем спектакле. Представлений ему хватало и на работе – иногда ведьмы откалывали такое, что хоть помещай в роман.

– На какой пьесе вы с ним были вместе?

– На “Невесте в загородном доме”. Джону так понравилась пьеса, что мы ходили на нее трижды, – Анна вздохнула – вспомнила, должно быть, себя, сильную, уверенную и умную, в компании изобретения своего отца, идеального мужчины. Дерек видел дагерротипический снимок Джона – Гейб Коннор и правда постарался слепить идеал. Густые темные волосы с легкой волной, пристальный взгляд голубых глаз – и кто придумал, что сочетание темной шевелюры и светлой радужки это аристократично? – прямой ровный нос, волевая линия рта и подбородок с ямочкой, все черты сильные и энергичные, этот Джон А-один познает всех девушек и дам столицы без всяких усилий.

Нет, ну как вообще можно влюбиться в куклу? Даже в такую, как Джон А-один.

Дерек вдруг обнаружил, что завидует. Кукле.

– Я вот сейчас думаю, что делать, – сказал он, пытаясь совладать со своей сердитой завистью. Да, не всем бог дал героическую внешность и высокий рост, с этим ничего не поделаешь, но смириться трудно. – Я бы сходил в театр – может, мне повезло бы больше, чем вам. Но как вас оставить? Вы как дитя малое, лучше под присмотром.

Анна фыркнула. Задрала нос, сразу же сделавшись совершенно очаровательной.

– А как вы на службу собираетесь ходить? – спросила она, не скрывая своего презрения.

– Да вот я и думаю… – вздохнул Дерек. – Вам нужна защита, а я пока не знаю, как все устроить.

– Сюда никто не придет, – сказала Анна. – Тут сугробы по колено по всей улице.

Дерек усмехнулся. Сугробы были не то что по колено – по развилку, и сейчас снег старательно заметал их с Анной следы.

– Я оставлю вам защитный артефакт, – сказал он и полез в свой рюкзак. Походный мешочек с серебряными пластинками сам скользнул в ладонь, и Дерек уловил гудение и вибрацию: все артефакты были заряжены и готовы к работе. Он растянул тесемки, извлек одну из пластинок и, протянув Анне, показал: – Если что, жмите на этот завиток. Нападающего отбросит.

Анна понимающе кивнула, спрятала артефакт в кармашек платья и вздохнула:

– Жаль, у меня сегодня его не было… Слушайте, вы собираетесь в театр в таком виде?

Сказано было так, что Дерек сразу же ощутил себя нищим, который вознамерился войти во дворец в грязных калошах. Анна смотрела вроде бы без презрения, но сразу же становилось ясно: Дерек до нее не дотягивает и никогда не дотянет.

Он о многом хотел рассказать – это был неожиданный и резкий душевный порыв. О том, как рано осиротел и провел детство в столичных трущобах и подвалах и с тех пор страшно боится и подвалов, и погребов. О том, как опекуны отправили его работать на фабрику, где производили гуталин и били в голову, если не получалось сделать дневную норму – когда девятилетний Дерек узнал, что его первый заработок пустили на платье для родной дочери, то упал в обморок. О том, как сбежал от опекунов и несколько лет провел в инквизиционном общежитии – скверном месте с тараканами, дешевой выпивкой и драками. Впрочем, Анне об этом незачем знать. Возможно, она ничего плохого и не имела в виду.

– А что со мной не так? – ответил Дерек вопросом на вопрос. Анна улыбнулась и, сунув руку в свою сумку, извлекла расческу и какой-то флакон с розовой жидкостью.

– Переоденьтесь в приличное, – приказала она. – И я вас причешу по-человечески.