Его секретарь открыл передо мной массивные двери самого известного кремлевского кабинета – и я увидел того самого «дядюшку Джо», который для одних был идолом и иконой, а другие считали его исчадием ада. Точно так же раскололась и русская эмиграция. Одни наши соотечественники по призыву советского вождя вернулись в Россию, чтобы воевать с общим врагом, другие же пошли служить к Гитлеру в СС и вспомогательные части (как, например, последователи генерала Краснова). Я же придерживался средней позиции, не считая Сталина ни ангелом ни чертом, а лишь умелым и одаренным политиком, который делал свое дело так, как понимал и считал нужным.

Если бы у меня была возможность, то я бы всеми силами постарался уклониться от этой встречи, и из оккупированной немцами Франции поехал бы не в Советскую Россию, а, например, в Соединенные Штаты. Но визит лейтенанта Федорцова спутал мне все карты. Я увидел в нем посланца моей израненной Родины, которая зовет меня выбрать, с кем я в этой смертельной схватке с врагом, грозящим моей Родине полным уничтожением. Кроме того, мне тогда очень не хотелось угодить в немецкий концлагерь. А зрелище гестаповского офицера, упакованного в простыни и напоминающего египетскую мумию, вывело меня из равновесия своим сюрреализмом. Наверное, и нас с Ксенией и Мариной также могли вот так похитить и даже убить. Но вместо этого наши незваные гости просто попросили пройти вместе с ними, оставляя решение за нами.

По пути из Бискайского залива в порт Мурманск я много читал, добирая прочитанную информацию познавательными беседами с потомками. Их ясный и незамутненный взгляд на жизнь заставил меня еще раз задуматься над тем, против кого, или против чего, мы воевали в Гражданскую. По обе стороны фронта были как истинные патриоты России, так и те, кто был готов распродать ее первому желающему оптом и в розницу.

Не знаю, могло ли быть все по-иному, но итог той бессмысленной войны был катастрофичен. После победы красных Россия оказалась крайне ослабленной, и власть в ней захватили люди, которых даже большевики теперь считают мерзавцами и подонками. Человек, который стоит сейчас передо мной, принял у умирающего Ленина разрушенную и истощенную страну, и за двадцать лет неустанных трудов и забот превратил ее в державу, способную один на один устоять перед ударом объединенных сил всей Европы. Независимо от политической окраски его поступков и прочих оценок, это деянье, достойное лишь таких титанов, как Петр Великий.

– Здравствуйте, Антон Иванович, – нарушил наконец молчание мой визави, делая приглашающий жест рукой, – пусть мы с вами не так давно были врагами, но сейчас, надеюсь, это уже не так. Поэтому чувствуйте себя в СССР не пленником, но желанным гостем.

– Здравствуйте и вы, Иосиф Виссарионович, – в тон хозяину ответил я, – надеюсь, в этот тяжелейший для нашей Родины момент мы наконец забудем все то, что нас разделяет.

– Гражданскую войну пора заканчивать, – вдруг совершенно серьезно сказал Сталин, – конечно, этому мешают те из ваших друзей-эмигрантов, кто вместе с Гитлером отправился в поход на СССР, а также те из наших сограждан, кто изменил Советскому Союзу и пошел в услужение к фашистам. Но я думаю, что эта проблема в ходе войны решится естественным путем. Вы уж извините, но миндальничать с изменниками и теми, кто снова поднял на нас оружие, мы не будем. Кто с мечом к нам пришел, от меча и погибнет.

– Я вас прекрасно понимаю, – так же серьезно ответил я, – и тоже полагаю, что пора зарыть топор войны. Те же из эмигрантов, кто вместе с немцами воюет против русских, не вызывают у меня ничего, кроме омерзения, пусть раньше мы даже и были с ними однополчанами. Господин Верховный Главнокомандующий, прошу принять мое прошение о зачислении в Красную Армию добровольцем и о направлении меня на фронт в любом чине, включая рядового солдата.

– Я рад, Антон Иванович, что мы с вами хорошо поняли друг друга, – кивнул Сталин, прищурив в усмешке свои тигриные глаза. – Пожелание мы ваше учтем, но есть мнение, что звание русского солдата хотя и почетно, но будет для вас несколько мелковато…

Сталин замолчал. Некоторое время он размеренно прохаживался по кабинету, а потом повернулся ко мне.

– Готовы ли вы принести присягу Советской России? – спросил он. – Подумайте как следует, Антон Иванович. Помните, что время анархии в Красной Армии давно кончилось, и теперь все ее бойцы и командиры подчиняются железной дисциплине. И в военное время за невыполнение приказов командования и измену Родине может быть только одно наказание… вы знаете, какое.

Он внимательно посмотрел на меня и добавил:

– Антон Иванович, если вы чувствуете, что не сможете служить и подчиняться новой власти, то вас здесь никто не держит. Вам будет обеспечено место на первом же пароходе, следующем с обратным конвоем из Мурманска в Соединенные Штаты Америки…

От последних слов я немного вспылил.

– Господин Верховный Главнокомандующий! – воскликнул я. – Я старый солдат, который не раз смотрел в лицо смерти. За моей спиной три войны, и я прекрасно знаю, что такое приказ и воинская дисциплина! Если я даю слово, то я его держу! Я не генерал Краснов, для которого честное слово – пустой звук!

– Успокойтесь, Антон Иванович, – сказал Сталин, подходя ко мне и примирительно взяв меня за рукав кителя. – Я хорошо знаю вашу биографию, и уверен, что даже при нелюбви к нашей власти вы не измените данному слову и не пойдете в услужение к тем, кто заливает кровью русских людей нашу землю. Что же касается вашего использования в качестве рядового, то это, конечно, несерьезно. Мы не разбрасываемся генерал-лейтенантами направо и налево. А если и разбрасываемся, то сие означает, что это не генерал, а лишь поручик, случайно оказавшийся в генеральском мундире. Вы меня поняли?

– Мне понятна ваша мысль, – ответил я, – такие престарелые поручики в генеральских мундирах – неотъемлемая часть любой армии мирного времени во всех странах и во все времена.

– Даже так?! – усмехнулся Сталин. – Я запомню ваши слова. Но ведь вы сами были, как говорят историки, одним из самых успешных русских генералов прошлой войны. И не ваша вина, что все ваши победы не привели к победе всей русской армии.

Я отметил про себя, что советский вождь употребил выражение «русских генералов» вместо привычного для себя местоимения «царских» или «белых», и счел это хорошим знаком. Кроме того, приятно же, черт возьми, когда твой бывший противник отмечает твои достоинства.

– Благодарю за комплимент, – ответил я Сталину, – но должен заметить, что сейчас подробности Перемышльской операции, Брусиловского прорыва или взятия Луцка не вызывают практического интереса, ибо наступили другие времена, в ход идет другое вооружение, используется другая тактика. Тот, кто вздумает сейчас воевать, как в ту войну, будет разбит противником. Примером тому может быть поражение Франции в сороковом году, когда ее не спасла тактика времен маршала Фоша.

– И это тоже верно, – ответил мне советский вождь, прохаживаясь по кабинету. – Скажите, Антон Иванович, в ту прошлую войну вы начинали свою службу на фронте командиром стрелковой бригады?

– Так точно, господин Верховный Главнокомандующий, – ответил я, – вступил в командование 4-й стрелковой бригадой 3 сентября четырнадцатого года и командовал ею же, развернутой в дивизию, позже, в течении двух лет, вплоть до момента назначения на должность командующего 8-м армейским корпусом.

– Отлично, – кивнул Сталин, – есть у нас в Севастополе тяжелая штурмовая бригада, составленная, кстати, из ваших коллег-эмигрантов, применение которой в боях на территории СССР было признано нецелесообразным по политическим соображениям. Бригада обучена, оснащена и экипирована по нашим самым высоким стандартам. Сейчас, в связи с задержкой в ее боевом применении и появлением у нас новых образцов техники происходит ее ускоренная механизация. Есть мнение назначить вас командиром этой бригады. Возьметесь?

– Так точно, господин Верховный Главнокомандующий! – ответил я, и тут же поинтересовался: – А как же быть с обязательными в вашей армии комиссарами? Боюсь, что не уживусь с этими людьми…

– За это не беспокойтесь, – кивнул мне Сталин, – комиссаром, или, как у нас сейчас говорят, замполитом бригады будет назначен Александр Васильевич Тамбовцев, который до сего момента отвечал за ее комплектование и обучение. Если ваше согласие окончательно и бесповоротно, то я сейчас же распоряжусь, чтобы вам немедленно оформили все документы и как можно скорее вместе с семьей доставили в Крым. Все прочее вам разъяснят на месте.

По этим словам я понял, что аудиенция закончена, козырнул и сказал:

– Разрешите идти?

После утвердительного кивка я вышел из кабинета советского вождя. Впереди меня ждала еще одна, уже четвертая по счету, война.

22 апреля 1942 года. Утро. Восточная Пруссия.

Объект «Вольфшанце», Ставка фюрера на Восточном фронте.

Присутствуют:

Рейхсканцлер Адольф Гитлер

Рейхсмаршал Герман Геринг

Главнокомандующий кригсмарине гросс адмирал Эрих Редер

Командующий подводным флотом контр-адмирал Карл Дениц

Гауптштурмфюрер Отто Скорцени

– Мой фюрер, – торжественно, словно метрдотель, объявляющий о подаче фирменного блюда, возвестил Геринг, чья необъятная туша была увешана орденами как рождественская ёлка игрушками, – люфтваффе готово к операции «Morgendämmerung» («Утренняя заря»), по высадке десанта на Фарерские острова. На аэродромах в районе Бергена сосредоточены полностью укомплектованные две бомбардировочных эскадры дальних бомбардировщиков Не-111H5, одна эскадра пикирующих бомбардировщиков Ju-87D и одна истребительная эскадра, укомплектованная самыми новыми самолетами Fw-190А3. Так как незаконченный аэродром, который англичане строят на острове Воар, имеет еще недостаточную длину взлетно-посадочной полосы (чуть больше полукилометра), прямо на Фарерских островах пока смогут базироваться только пикирующие бомбардировщики и истребители. Но мы там быстро приведем все в порядок. Для высадки воздушного десанта посадочным способом нами уже приготовлены тридцать шесть самых больших в мире планеров Ме-321 и двенадцать самолетов-буксировщиков Не-111Z1 «Zwilling»…

– Постойте-постойте, Геринг! – оживился Гитлер, которого просто обуревала страсть ко всему гигантскому. – Не-111Z1 – это, кажется, большой такой буксировщик для планеров, изготовленный из двух бомбардировщиков Не-111, соединенных общим крылом?

– Да, мой фюрер! – ответил тот. – К сожалению, таких самолетов у нас всего дюжина, и нам придется использовать их в три приема. В первой волне они перебросят к цели тысячу триста десантников и два танка Т-II, во второй и третьей волнах, с интервалом в шесть часов, на острова будет доставлено все необходимое для организации обороны островов в течении первых двух суток, пока к нам на выручку не подойдет флот.

Рейхсмаршал немного соврал. Дело в том, что максимальная взлетная масса американского четырехмоторного бомбардировщика Б-17 была на тонну больше, чем у сдвоенного Хейнкеля, а заканчивающий испытания Б-29 и вовсе был вдвое тяжелее немецкого летающего уродца. И эта деталь делала понятными взаимоотношения внутри верхушки рейха. Вот и сейчас Геринг выставил на передний план люфтваффе и походя швырнул горсть дерьма в адмирала Редера. Причем сделал он это чисто рефлекторно, ибо в их среде так было принято. Интриговали нацистские бонзы много, со вкусом и большим мастерством.

Гитлер проглотил наживку вместе с крючком и бросил косой взгляд на командующего немецким надводным флотом:

– Скажите, Эрих, почему бы вам не провести свою операцию одновременно с высадкой десанта с воздуха?

– Мой фюрер, – был вынужден объяснять Редер, – германский флот в последнее время понес огромные потери. Но, в отличие от люфтваффе, его невозможно пополнить за месяц или за два. Кроме того, выход больших кораблей со своих баз немедленно будет обнаружен английской разведкой. Не забывайте, что самолет летит к цели два часа, а кораблю, даже самому быстроходному, чтобы из Бергена дойти до Торсхавна, нужны почти сутки.