Эдна не присоединилась ко всеобщим забавам и шутливой борьбе, а заплыла дальше, упиваясь новоприобретенной силой.

Она отвернулась от остальных и устремила взгляд на море. Необъятная водная гладь и слившееся с ней небо, посеребренное луной, сложились в разгоряченном воображении Эдны в упоительную картину простора и уединения. Каждым своим движением Эдна стремилась к беспредельности, мечтая в ней раствориться.

Эдна глянула на берег и людей, оставшихся позади. Она заплыла совсем недалеко – по крайней мере, для опытного пловца. Непривычному же взгляду расстояние показалось неодолимым препятствием, с которым в одиночку не справиться.

Страшные картины смерти промелькнули перед испуганным внутренним взором; Эдна ослабла от потрясения и все же усилием воли собрала остаток сил и сумела вернуться на берег.

Она никому не сказала о столкновении со смертью и приступе ужаса, только призналась мужу:

– Я думала, погибну там совсем одна.

– Ты не так уж далеко заплыла, дорогая, я за тобой присматривал.

Эдна пошла в купальню, переоделась в сухое и приготовилась идти домой, в то время как остальные еще плескались в воде. Пансионеры кричали ей вслед и звали обратно, а она лишь отмахнулась и продолжила путь, решив никого не дожидаться и не обращая внимания на попытки ее остановить.

– Мне временами кажется, что миссис Понтелье несколько своенравна, – заметила мадам Лебрен. Она вовсю веселилась и не хотела, чтобы внезапный уход Эдны положил конец развлечению.

– Так и есть, – согласился мистер Понтелье. – Порой бывает.

Эдна и четверти дороги не прошла, как ее нагнал Роберт.

– Вы подумали, я испугалась? – спросила она без тени досады.

– Нет, я знал, что не испугались.

– Тогда зачем же пришли? Почему не остались со всеми?

– Я и не подумал.

– О чем не подумали?

– Ни о чем. Не все ли равно?

– Я очень устала, – пожаловалась она.

– Понимаю.

– Ничего вы не понимаете. Откуда вам понимать? Я никогда в жизни так не изматывалась. Впрочем, это по-своему приятно. Сегодня я испытала тысячи и тысячи чувств. Я из них и половины не осознала… Не обращайте внимания на мои слова. Просто мысли вслух. Вряд ли меня еще что-то так потрясет, как сегодняшняя игра мадемуазель Райс. Наверное, такая ночь никогда не повторится. Я словно очутилась во сне. Люди вокруг превратились в каких-то странных созданий, лишь отдаленно напоминающих человека. Должно быть, сегодня по земле бродят духи.

– Так и есть, – прошептал Роберт. – Вы разве не слышали, что здесь произошло двадцать восьмого августа?

– Двадцать восьмого августа?

– Да. Каждое двадцать восьмое августа, в полночь, при полной луне – обязательно при полной луне! – на берегу залива пробуждается дух, веками наводивший страх на окрестности. Пронизывающим взором он выискивает смертного, достойного составить ему компанию, достойного вознестись на несколько часов в потустороннее царство. Его поиски ни разу не увенчались успехом, и он, разочарованный, вновь погружался в море. Сегодня все изменилось – он нашел миссис Понтелье. Быть может, он никогда уже не освободит ее от чар. Быть может, она никогда уже не позволит несчастному, презренному смертному следовать за ее божественной особой.

– Не смейтесь надо мной! – одернула Эдна, уязвленная легкомыслием молодого человека.

Роберта не обидела ее просьба, но в легкой ноте резкости ему почудился упрек. Как он мог ей объяснить, как донести, что он разгадал ее настроение, что все понимает? Не найдя, что ответить, Роберт предложил Эдне опереться на него, раз она очень устала. Она шла, безвольно опустив руки, а ее белые юбки волочились по влажной от росы траве. Эдна приняла руку Роберта, но не стала на нее опираться. Ее ладонь безжизненно повисла – казалось, мысли Эдны блуждали далеко-далеко, опережая тело, а она силилась их догнать.

Роберт помог ей сесть в гамак, растянутый между столбиком у входа и стволом дерева.

– Останетесь здесь и подождете мистера Понтелье?

– Останусь здесь. Спокойной ночи.

– Принести вам подушку?

– Уже есть. – Эдна пошарила рукой в темноте.

– Она ведь грязная, дети ею швырялись.

– Пустяки. – Эдна положила найденную подушку под голову и растянулась в гамаке, облегченно вздохнув.

Эдна не отличалась высокомерием или чрезмерной изнеженностью. Ее редко тянуло отдохнуть в гамаке, но, когда находило настроение, она не напускала на себя чувственную кошачью грацию, а просто наслаждалась благословенным покоем, охватывающим все тело.

– Дождаться с вами мистера Понтелье? – Роберт сел на край ступеньки и взялся за шнур гамака.

– Если хотите. Только не раскачивайте гамак. Вы не могли бы принести мне белую шаль? Я оставила ее дома, на подоконнике.

– Вам холодно?

– Нет, однако скоро будет.

– Скоро будет? – рассмеялся Роберт. – Вы хоть знаете, который час? Сколько вы собираетесь здесь лежать?

– Понятия не имею. Так принесете шаль?

– Разумеется. – Роберт встал и пошел в дом по траве.

Эдна следила взглядом, как полосы лунного света то накрывают Роберта, то вновь ускользают. Миновала полночь. Воцарилась тишина.

Роберт вернулся с шалью. Эдна пока не стала ее надевать.

– Так вы сказали остаться, пока не придет мистер Понтелье?

– Я сказала остаться, если хотите.

Роберт вновь сел, скрутил сигарету и выкурил ее в воцарившемся молчании. Миссис Понтелье не прерывала тишины. Всем словам мира не выразить смысла, таящегося в этом безмолвии, не передать трепета пробудившегося желания.

Заслышав неподалеку голоса купальщиков, Роберт пожелал Эдне спокойной ночи. Она не ответила. Роберт подумал, что она уснула. А Эдна молча следила взглядом, как лунный луч скользит по его уходящей фигуре.

XI

– Что ты здесь делаешь, Эдна? Я думал, ты уже в постели, – удивился муж, когда увидел ее в гамаке. Он вернулся с мадам Лебрен и проводил хозяйку пансиона до большого дома.

Жена промолчала.

– Ты спишь? – Мистер Понтелье наклонился к Эдне.

– Нет. – Она ответила ему ясным, горящим взглядом без намека на сонливость.

– Уже второй час. Пойдем. – Мистер Понтелье поднялся по лестнице в спальню. – Эдна! – позвал он из комнаты минуту спустя.

– Не жди меня.

Мистер Понтелье выглянул на улицу.

– Ты простудишься, – проворчал он. – Что за блажь? Почему не заходишь?

– У меня с собой шаль, я не замерзну.

– Тебя замучают комары.

– Здесь нет комаров.

Эдна слышала, как он меряет комнату сердитыми шагами. В другой раз она подчинилась бы, по привычке уступила бы его желанию – не из покорности, не из уступчивости перед настоятельной просьбой, а бездумно, как мы ходим, сидим и стоим, затянутые в круговорот жизни, определенной нам свыше.

– Эдна, милая, ты идешь? – вновь позвал мистер Понтелье, на сей раз ласково, с просительной ноткой.

– Я останусь здесь.

– Нет, какая глупость! – вскипел он. – Я тебе не позволю лежать там всю ночь. Немедленно возвращайся в дом!

Эдна поудобнее устроилась в гамаке. В ней горячо и упрямо заговорила сила воли, велящая во что бы то ни стало сопротивляться. Эдна не могла поступить иначе. Говорил ли муж прежде в таком тоне, а если да, подчинялась ли она его требованиям? «Ну конечно, подчинялась», – вспомнила она. Но в своем нынешнем состоянии уже не могла понять, как и почему.

– Леонс, возвращайся в постель. Я останусь. Мне не хочется в дом, и я не уйду. Больше так со мной не разговаривай – я попросту не отвечу.

Мистер Понтелье уже приготовился ко сну, но набросил халат. Затем открыл бутылку вина – у него в буфете хранился небольшой, однако тщательно отобранный запас, – выпил бокал, вышел на галерею и предложил бокал и жене. Эдна отказалась. Он сел в кресло-качалку, закинул ноги в домашних туфлях на перила и взялся за сигару. Выкурил две, потом зашел в дом и выпил еще бокал. Миссис Понтелье опять отказалась. Мистер Понтелье вернулся в кресло, вновь закинул ноги на перила и выкурил еще несколько сигар.

Эдна словно бы медленно возвращалась из сна – восхитительного, причудливого, невозможного сна, – и теперь груз реальности давил ей на душу. Ее тело нуждалось в отдыхе, а радостное возбуждение схлынуло, оставив за собой лишь беспомощность, и Эдне пришлось сдаться.

Пробил самый тихий ночной час, час перед рассветом, когда весь мир застывает в неподвижности. Низкая луна на сонном небосклоне превратилась из серебряной монеты в медную. Умолкла старая сова, а черные дубы перестали стонать, склоняя друг к другу головы.

Эдна встала; руки и ноги у нее затекли от долгого лежания в гамаке. Она с трудом поднялась по ступенькам и зашла в дом, неуверенно держась за столбик у двери.

– Ты идешь, Леонс? – спросила она, оглянувшись на мужа.

– Да, дорогая, – ответил он, не отрывая взгляда от облачка дыма. – Только вот докурю.

XII

Эдна поспала лишь несколько часов – тревожных, лихорадочных, полных непонятных снов, которые ускользали от нее, оставляя в затуманенном разуме привкус чего-то недостижимого. Она встала и оделась, когда еще держалась прохлада раннего утра. Воздух бодрил и несколько притуплял способность мыслить. Однако Эдна не искала источника силы ни во внешнем мире, ни внутри себя самой. Она бездумно следовала загадочному побуждению, словно вчера отдалась в чужие руки и позволила собою руководить, как вздумается, а с себя сняла всю ответственность.

В тот ранний час почти все еще спали. По улице брело лишь несколько человек, собирающихся в Шеньер к обедне. Влюбленные продумали свой день накануне и уже шли к пристани. Дама в черном следовала за ними, сжимая в руках серебряные четки и бархатный воскресный молитвенник на золотой застежке. Старый месье Фариваль тоже проснулся и не знал, чем себя занять. Он надел большую соломенную шляпу, взял зонтик из подставки в холле и на некотором расстоянии последовал за дамой в черном.

Юная негритянка, помогавшая мадам Лебрен со швейной машинкой, рассеянно мела пол в галерее. Эдна послала девчушку в большой дом за Робертом.

– Скажи ему, что я плыву в Шеньер. Лодка готова, пусть поторопится.

Вскоре Роберт присоединился к Эдне. Прежде она никогда за ним не посылала. Никогда его не звала. Никогда в нем особенно не нуждалась. Судя по всему, она даже не осознавала, что сделала что-то необычное. А он, казалось, тоже ничего странного не замечал, только его лицо мягко светилось от радости.

Эдна и Роберт вместе пошли на кухню выпить кофе. В такой ранний час нечего было ждать хорошего обслуживания. Наконец кухарка подала кофе и булочку, и они поели на подоконнике. Эдне завтрак пришелся по вкусу.

Признаться, она вообще не подумала о кофе и завтраке. Роберт заметил, что она вообще редко думает наперед.

– Я надумала поехать в Шеньер и разбудить вас, разве этого мало? – рассмеялась Эдна. – Что же мне, все продумывать? Так говорит Леонс, когда не в духе. Впрочем, я его не виню – во всех его тревогах виновата я.

К пристани двигалась любопытная процессия: первыми бок о бок неспешно брели влюбленные, дама в черном неумолимо шла следом, старый месье Фариваль с каждым шагом отставал все сильнее, а юная босоногая испанка с красным платком на голове и корзинкой в руках замыкала шествие.

Роберт знал испанку, и в лодке они немного побеседовали. Никто не понимал ни слова. Девушку звали Марикита. На ее круглом игривом личике задорно блестели черные глаза. Маленькие руки она сложила на ручке корзины. Ступни у нее были широкие и загрубелые. Между ее смуглыми пальцами Эдна разглядела ил вперемешку с песком.

Бодле ворчал, что Марикита занимает слишком много места. На самом деле его раздражал старый месье Фариваль со своим хвастовством – мол, из него мореплаватель лучше. Но не мог же Бодле затеять ссору с пожилым джентльменом, вот и ссорился с Марикитой. Она в ответ дерзила, качала головой, строила глазки Роберту, а в сторону Бодле корчила рожицы.