После баньки усталость как рукой сняло, а вдыхая аппетитные ароматы еще с веранды, поняла, как проголодалась. Дом у старушки был небольшой. Кухня и комната, разделенная русской печкой. Пристройка, где находились чулан, коридорчик и летняя спальня. Там я и расположилась. Комнатка маленькая, но уютная. Небольшое окно, возле него кровать, старенький шкафчик с одной дверью и зеркало напротив двери. Вот и все, что помещалось.

В доме за накрытым столом уже сидели Николай и незнакомый старик с колючим черным взглядом, от которого сразу стало не по себе. Худой, лицо со шрамами от язв, в тонких пальцах с желтыми от никотина ногтями полная рюмка.

– Это Федор Игнатьич, сосед мой, – представила баба Нюра незнакомца, – помогает мне картошку копать или по дому что сделать. С Колей ты сама познакомилась. Без него и баньки бы не было, и шашлыков.

– Эх, баба Нюра, перестаньте, – с улыбкой произнес Николай, но я видела, что похвала старушки ему приятна. Он поставил бутылку с самогонкой на стол, взял стопку, подмигнул мне и протянул руку, чтобы чокнуться. – За знакомство!

– За знакомство, – повторила я, но, в отличие от гостей, которые залпом осушили рюмки, выпила лишь половину. Не любила крепкие напитки, но отказывать не стала. Самогонка обожгла горло, и на глазах появились слезы. Сморщившись, жадно припала к холодному компоту из яблок.

– Хороша моя самогоночка, – посмеивался Николай, глядя на меня хитрющими глазами.

– Крепкая. – Только на бутылку с мутной жидкостью посмотрела, как меня передернуло. Бр-р. Мурашки побежали по коже.

– Кушай, Настенька, – подвинула мне тарелку баба Нюра, – вот тебе картошечка, мяско и зелень, огурчики с огорода. Все домашнее.

– Спасибо, – душевно поблагодарила старушку. Было заметно, как она старалась мне угодить, поэтому все вопросы потом, а сейчас обижать бабушку не хотелось.

Николай оказался хорошим собеседником, травил шутки, а потом они еще с бабой Нюрой матерщинные частушки петь начали. У меня чуть глаза на лоб не вылезли и уши в трубочку не свернулись, но самогонка сделала свое дело, и вскоре я им хлопала, даже «У-ух!» подпевала. Единственным, кто не присоединился к нашему веселью, был Федор Игнатьич. Он молча пил самогонку, ходил курить и сверлил меня жестким взглядом.

Когда часы показали девять вечера, баба Нюра очень резво выпроводила гостей, я помогла старушке убрать со стола, как вдруг вспомнила о родных.

– Как мне сообщить родителям, что я добралась и все хорошо?

– Позвони или у тебя денег нет на телефоне? – спросила баба Нюра, убирая со своей кровати покрывало и аккуратно вешая его на спинку стула.

– Деньги есть, но вот связи здесь нет, – улыбнулась я.

– Кто тебе сказал? Вон вышка стоит у Тамарки на огороде, ей МТС каждый месяц за аренду десять тысяч перечисляет. Иль ты думала, мы здесь совсем темные? – хмыкнула баба Нюра. – На вот чистую постель, держи. Иди, стели пока, а я Матрене наберу, скажу, что ты доехала.

– Если связь есть, я сама позвоню. Подождите.

Я бросилась в комнатку. Достала телефон из кармана джинсовых шорт, которые положила на кровать, когда переодевалась, но на смартфоне села батарейка. Пришлось искать сначала зарядку, потом розетку, которая нашлась возле зеркала. Наконец черный экран зажегся, и появилась надпись «Samsung».

– Настя, я Матрене позвонила… а ты что на полу сидишь? – удивилась баба Нюра.

– Зарядка села, – нажала на значок WhatsApp и стала ждать ответа. Через несколько секунд на экране появилась мама.

– Доченька! Ну наконец-то. Как добралась? Рассказывай.

– Баба Нюра, идите сюда, – поманила я старушку, и затем был долгий разговор с охами и ахами, мол, как хорошо, что есть теперь такие телефоны. Баба Нюра даже прослезилась.

– Вот бы Матрену еще увидеть.

– А мы как пойдем к бабушке в больницу, так оттуда обязательно позвоним, – пообещала мама, прежде чем отключиться.

– Хорошая дочка у Матрены, и ты вон в какую красавицу выросла. – Старушка ласково погладила мои волосы, дотронулась до щеки. – А на детской фотографии сидела щупленькая, одни глазища на лице было видать. Как я рада, что ты приехала, Настенька.

Баба Нюра вдруг обняла меня, и стало понятно, зачем она вызвала внучку. Соседи соседями, а родная кровь есть родная кровь. И решила я ни о чем не спрашивать, а наоборот, помочь старушке. Может, ей побелить что-то надо или покрасить. Огород же есть! Вот пойду завтра грядки полоть.

– Как же вы тут живете совсем одна? – не удержалась от вопроса.

– Так и живу, – баба Нюра вытерла слезы и шмыгнула, – я людям помогаю, а они мне.

Заметив мой удивленный взгляд, бабушка добавила:

– Завтра поговорим, внученька. Устала я, пора и спать укладываться, – поцеловала меня в щеку и вышла из комнаты. А мне спать совсем не хотелось. В Москве только шестой час, поэтому я позвонила Маринке. Она должна была уже сидеть в аэропорту.

– Привет! – Радостный голос подружки еще больше поднял настроение. На меня смотрела кареглазая брюнетка с алой помадой на губах. Это Маринкина фишка – алая помада. – Давай рассказывай! Как добралась? Как бабуля?

– Все хорошо, – не удержалась и широко зевнула, – баба Нюра еще нас с тобой переживет.

– Не поняла, – удивилась Марина, – а поподробнее.

– Встретил меня ее сосед на джипе…

– Ого! В такой глуши на джипах ездят? Ничего себе, – офигела подруга.

– Потом целый сервис – баня, шашлыки, самогонка. Хочешь матерщинные частушки? На! Хочешь танцы? Держи!

– А я-то думаю, что у тебя так глазки блестят, – засмеялась брюнетка. – Настя, ты же крепкое не пьешь.

– Теперь пью. – Хотя мне трех стопок хватило. Голова кружилась до сих пор, и завтра перед мамой будет стыдно. Я отсоединила телефон от зарядки и развалилась на кровати, чувствуя, что еще немного – и отключусь. – А у тебя скоро самолет?

– Настя, здесь такое дело. В общем… я раздумала в Таиланд лететь. Одной неохота, а больше никто не согласился.

– Ну и зря. Чем думаешь заниматься две недели?

– А можно я к тебе приеду? – как-то жалобно попросила Маринка. – Я ведь в деревне выросла и по настоящей баньке соскучилась.

– Приезжай, – махнула рукой. С Маринкой здесь еще веселее будет, она, в отличие от меня, крепкое пьет, а бабу Нюру завтра предупрежу. Внучке она не откажет.

Я снова зевнула и еле поднялась с кровати. Надо по-маленькому сходить и баиньки. За окном была темнота, а выключатель я в комнатке не нашла, поэтому настроила на телефоне фонарик и отправилась пописать. Баба Нюра сказала, что поставит в коридоре ведро, чтобы ночью не шастать через весь огород к уличному туалету.

Едва я сделала свои дела и повернулась к двери комнаты, как сзади что-то зашуршало. «Мышь!» – мелькнуло в голове. Этих грызунов я не боялась, главное, чтобы не крыса. У них такой мерзкий лысый хвост. «А еще крысы могут напасть на человека!» – вспомнила я и бросилась бежать. Буквально залетела в комнатку и приложила ухо к двери. Но не успела облегченно выдохнуть, как шуршание снова раздалось сзади. Только теперь сильнее, словно кто-то тер болоньевую ткань.

Я застыла от страха, боясь повернуться и увидеть страшное чудище или привидение, или черт знает кого. Какой же мерзкий звук! Он шел от окна, надвигаясь на меня. Зажмурившись, вжала голову в плечи, когда резкий и неприятный шум раздался над правым ухом еще быстрее, еще сильнее. Я испугалась, что просто оглохну, не выдержала, открыла глаза и повернулась. Крик ужаса застыл в горле: из глубины темного зеркала на меня, не мигая, смотрели два горящих глаза с вертикальными зрачками. Они вдруг стремительно стали приближаться ко мне, а я в панике не могла двинуться с места, сцепила кулаки и прикусила губу до крови…

Горячий свет обжег глаза, и я проснулась. Резко поднялась с постели, тяжело дыша. Утреннее солнце вовсю заливало комнатку через не зашторенное окно. Во рту ощутила привкус крови. Надо же, какой сон приснился, слишком реалистичный. Голова нещадно гудела, и ощущался неприятный вкус на языке, я поднялась, чтобы прикрыть шторой окно и увидела возле калитки бабу Нюру и какую-то женщину. Незнакомка протянула старушке трехлитровую банку молока и чуть ли не кланялась в пол. «Может, двоюродная бабка ведунья какая?» – мелькнула на мгновенье мысль, и я снова завалилась спать.

Глава 2

Два дня медленно протекли, как остатки меда из банки, и я на себе ощутила, что значит отдыхать. Спала до обеда, баба Нюра откармливала меня деревенской едой – домашней сметаной с блинами, варениками с творогом, пирожками с ливером. Затем я отправлялась на речку с Николаем, мы старались располагаться подальше от местных, чтобы спокойно позагорать и поговорить. Вот тогда и рассказал он, что случилось с ним и как баба Нюра ему помогла.

– Я из Красноярска, там у меня жена и двое сыновей. Магазинчик есть, торгую автомобильными запчастями. А сюда иногда летом приезжаю. Дом здесь купил, Игнатьич за ним присматривает.

– А почему без семьи сюда ездишь?

– В этом году так получилось. Галка решила в Турцию поехать, – вздохнул Николай, а я не стала сильно расспрашивать. Понятно, что жене надоела сибирская красота, захотелось экзотики. Меня интересовало другое, и я думала, как бы поаккуратней спросить, чтобы не обидеть, но Николай без вопросов сам все рассказал и показал.

– Смотри, видишь, сколько старых шрамов. – Он указал на ноги, покрытые рыжеватыми волосками, и я заметила многочисленные светлые полосы разных размеров, наискось пересекавших кожу. – Шишки стали на ногах расти. Сначала одна выросла, хирург ее вырезал. Через пару лет заметил еще две, снова вырезали. А потом после каждой операции их становилось все больше. Врачи разводили руками, мол, объяснить причину не можем. Вот тогда я узнал от одного покупателя, что в этой деревне живет бабка и лечит болезни людей заговорами, травами. Приехал, и баба Нюра помогла, десять лет уже ничего не появляется. Денег за помощь она не взяла, посоветовала хотя бы раз в пять лет к ней приезжать, потому что, говорит, болезнь заглушила, но без заговора она может снова появиться. Вот я и езжу… Игнатьича она тоже спасла.

– Он какой-то странный, так смотрит каждый раз на меня, и взгляд такой… злой. Я ему, наверное, не понравилась, – поделилась с Николаем своими мыслями.

– Не обращай внимания. Игнатьич на всех так смотрит. Он ведь сидевший, а тюрьма след свой оставляет на человеке.

– А за что он… сидел?

Страшно как-то стало. А вдруг за убийство? И перед глазами снова возникло худое лицо старика со злым взглядом. Он к бабе Нюре каждый день заходил, и они о чем-то долго беседовали. Я старалась избегать с ним встреч, а если не получалось, то здоровалась и на огород сматывалась. Полола грядки, успокаивалась, и смешными казались придуманные страхи до той поры, пока снова навстречу Игнатьич не попадался.

– Он мне сам рассказал, когда самогонки перебрал. Давно это случилось, ни тебя, ни меня еще на свете не было. Жила здесь одна бабка, приходилась она родственницей бабе Нюре. Баба Нюра приехала к этой старухе в гости, а Игнатьич в нее влюбился. Ухаживать начал, замуж позвал. Баба Нюра согласилась, а старуха-родственница, против оказалась. Грозилась бабу Нюру назад в город отправить или родителям позвонить, чтобы спасли девку от ужасной участи. У Игнатьича ведь образования всего три класса, в семье одни алкаши, дом маленький, хозяйство – одна корова и куры. Бабка засобиралась в районный центр, чтобы телеграмму послать родственникам, а Игнатьич ее в доме запер и поджег.

– Как поджег? – ошарашенно воскликнула я, прижимая руки к груди.

– Потом суд был, Игнатьича посадили, а баба Нюра здесь осталась. Новый дом твоей бабуле всей деревней строили, а чуть позже она лечить людей начала, – продолжал рассказывать Николай.

– Неужели она тоже Федора Игнатьича любила? Поэтому и домой не вернулась, а ждала его, – тихо произнесла я, – получается, простила.