– Эх, старость, и забыл совсем, что Валериан Зубов вас тогда с ключами от Дербента к матушке государыне послал. Эх, Павел Петрович, царствие ему небесное, подарил бусурманам назад всю землицу, что мы кровью полили своей, сколько солдатиков русских полегло. А Дербент! Эх, жалко.

– Наш снова Дербент, взял я его на копье. Теперь сам хан Дербентский, – успокоил ветерана Брехт.

– Хан! Дербент? Так нет же войны на Кавказе? – отстранился генерал и даже шрам свой стал поглаживать. Жутко все-таки смотрится.

– Так уж получилось. Павел Семенович, со мной на коронацию приплыли почти три сотни горцев, там князья есть и прочие знатные господа, их бы на денек приютить, накормить. Коням корма добыть. И еще со мной около сорока русских, которых я из плена выкупил в Дербенте, их бы тоже принять.

– Ох, и чудеса вы, ваше сиятельство, рассказываете…

– Выше высочество я теперь. Эфенди хазретлери хан Дербентский Петер.

– Ох, чего деется. Поехали быстрее к Андрею Васильевичу, все подробно расскажете, а насчет людишек не беспокойтесь. Сейчас же команду дам накормить и обустроить абреков ваших и пленных освобожденных.

– Михаил Семенович, отдай их высочеству коня и дай команду казакам всем сюда. Три сотни горцев диких нужно на глазах держать, – подозвал Попов поручика, что с ним приехал.

– Ну, это правильно. Народ голодный и злой в основном. Многие очень плохо морской круиз перенесли. Не моряки, сам страдал неимоверно. Ох, стойте. Там девушки. Как бы чего не вышло. Их нужно с собой забрать. Нет у вас брички или кареты?

– Как и положено хану, гарем сразу завели, Петр Христианович?! – забулькал Попов. Шрам налился кровью и дергаться стал. Ужас ужасный.

– Почти. Танцовщиц решил Александру показать.

– Ох и выдумщик вы, как там – хазретбули!

– Хазретлери.

– Поручик, пошли кого из казаков срочно в город за бричкой. Показывайте ваш гарем пока, ваше хазретлибийство.

– Ваньша, давай гони девок с корабля сюда.

– Ох ти, мать честна!!! Свят, свят! Чего ж они в прозрачном во всем! Н-да, не стоит их тут одних оставлять. Не миновать беды. Сам броситься готов.

Событие седьмое

Кому хорошо, тот забывчив, кому плохо – памятлив.

Цицерон

Интересно, в Астрахани все почти дома оплетены виноградом, и к тому же через настоящие виноградники ехали от порта до города. А еще люди все почти в странной одежде на улице. Халаты восточные, только короткие, и меховые шапки, на папахи похожие, на голове, даже сейчас в жару.

– Кто это? – поинтересовался у Попова Петр Христианович.

– Заметили, господин хан. Ха-ха! Так почти половина города у нас армяне. Виноград выращивают, вино делают, соляные прииски за ними. Горчицу делают. Мыло варят из рыбьих остатков, саму рыбку солят. Красильни у них есть. Кожу выделывают. Да много чем занимаются, трудолюбивый народ. Но больше всего купцов, конечно, это у них в крови. В Дербент теперь ваш ходят караванами, да на суденышках малых, в Тарки. До Баку добираются. Нефть там покупают.

– А что делают из нефти? – осматривая кланяющихся им людей, спросил Брехт у генерала.

– Да много чего. В лампах используют, а еще асфальт делают.

– Асфальт? – Опять все украдено до нас.

– «Асфалос» по-гречески означает «вечный». Есть у него и латинское имя – «битумен» – смола. Это армянцев греки местные научили делать. Смешивают песок и мелкий камень с нефтью и дорожки у себя в домах мостят. Да вот смотрите, тут у аптеки и улицы часть асфальтом покрыта.

Брехт спешился, даже пальцем пыльный асфальт потрогал.

– А не плавится в жару?

– Знамо, плавится. Так научились. Известняк дробят и добавляют, тогда лучше жару держит, – охотно пояснил генерал Попов.

– Павел Семенович, а у вас откуда эти познания? – Брехт снова взобрался на своего орловского рысака. Карему запах асфальта не нравился, прядал ушами и дергал за уздечку, приглашая свалить отсюда побыстрее.

– Так у нас в полку церкву строили в этом годе, вот и решили вокруг асфальтом облагородить. Подсмотрели, как вокруг армянской церкви все в городе сделано. Армяне и уложили асфальт, выберем время, покажу.

– Вряд ли у меня времени много будет. Я же должен горцев привезти к пятнадцатому сентября к коронации Александра в Москву. А сегодня уже седьмое августа. Чуть больше месяца осталось.

– Жаль, хотелось бы вас про жизнь в столице порасспросить, да про овладение Дербентом. Всё, приехали. Андрей Васильевич приболел, дома уже неделю. Простыл. Кхекает. Вот тут губернатор и проживает с семейством.

– Неплохо.

На самом деле это почти дворец настоящий: колонны ионические даже со всякими завитушками есть.

Губернатор был лишь чуть старше Брехта, не больше сорока точно. Только одновременно с этим видно было, что немощен человек, как бы не чахотка, в смысле туберкулез, у него. Нужно подальше держаться. Еще заразит. Да, даже если просто грипп какой, то и в этом случае не хотелось бы в дороге заболеть.

– Добрый день, ваше превосходительство.

– Петр Христианович! – Точно знает. Охо-хо. Сейчас начнется: «А помнишь?» Нет. Не помнит ничего этого Брехт. – Так это вы шуму понаделали. На трех бусах приплыли, сказывают. В купцы подались. А что это за наряд на вас странный. Как хан какой Нахичеванский, – поднялся с большого кресла Повалишин.

– Так и есть, Андрей Васильевич, – вместо Брехта встрял неугомонный Попов. – Сказывает Петр Христианович, что взял на штык Дербент и его там ханом объявили. Дела какие творятся, а мы тут сидим в своей Тмутаракани и не знаем новостей важных.

– Петр Христианович, давайте присаживайтесь и рассказывайте о подвигах своих. Эх, скинуть бы лет десять, да вернуть моих егерей, а то кисну тут. Дела хочется настоящего. Зря Павел Петрович егерские батальоны приказал расформировать. Не понимал, какая сила в них при правильном использовании. Сейчас третий Кавказский егерский батальон мой по кускам растащен, а егерские полки – это дурость. Одно название. Там винтовальных пищалей меньше, чем у меня в батальоне было. Дурость. Ох, и начудил Павел Петрович, царствие ему небесное. Вы-то, я слышал, вообще в ссылке были в имении, Петр Христианович.

– В ссылке. Не долго. Несколько месяцев. Андрей Васильевич, там у меня в бричке три жены и Ванька-казачок. Их бы накормить и помыть, а то тяжко девкам пришлось в море, и я бы помылся и поел, всю дорогу рыб кормил, болезнь морская привязалась, и не ведал, что у меня она есть.

– Три жены? – губернатор плюхнулся назад в кресло с открытым ртом.

– Всё расскажу. Так как насчет помыться? Ужасно себя чувствую, и девки мои страшны после морской прогулки.

– Непременно всё расскажите. Иона! – Повалишин прикрикнул, но тут же сорвался, закашлялся.

Слуга услышал, прибежал.

– Готовь обед на… ну, сам посчитай, и дай его превосходительству умыться и женам евонным. Его. Тьфу. Жены во множественном числе. Точно хан Нахичеванский. Дербентский. И Ксению Андреевну предупреди, что гости у нас высокие.

Обедали чинно за большущим длинным столом. Гарем этот кутался в кисею свою, явно в шоке находясь, что их на обозрение нескольких незнакомых мужчин вывели. Брехт, за ними наблюдая, сделал вывод, что он осел. Круглый. Сферический. Эти девки не будут танцевать на публике. Не то воспитание. Это они перед одним ханом – мужем – господином могут танцевать, а перед публикой дудки. И что теперь с ними делать? Антуанетте отдать в помощницы. Ну уж нет. Чего жену расстраивать. Еще инсульт хватит. Надо попробовать раскрепостить девушек, впереди месяц дороги.

Мысли сами в голове роились. А между тем язык делал свое дело, рассказывая про польскую террористическую организацию, что шлепнула английского посла, и двух высокопоставленных поляков – предателей. Про поручение императора Александра привезти ему конвой из абреков, про свое путешествие по Кавказу и, наконец, про событие в Дербенте и избрание его ханом этого города. Только про обещанную женитьбу на Пери-Джахан-Ханум не стал говорить. Гости губернатора, члены его семьи слушали раскрыв рты. Жюль Верн отдыхает.

– Это же уму непостижимо, Петр Христианович, а это жены бывшего хана, которые, как вы сказали, танцуют «танец живота»? – губернатор Астраханской губернии даже про свою простуду забыл.

– Да, хочу, чтобы они поздравили царскую чету после коронации.

– Эфенди хазретлери хан Дербентский Петер! Твою мать! Ой, простите, дамы!

Событие восьмое

Воспоминание о былых страданиях, когда находишься в безопасности, доставляет удовольствие.

Цицерон

Под палящими лучами южного солнца огромный караван двигался на север. Брехт был с десятком выделенных ему Поповым казаков в арьергарде. Сам Попов тоже с десятком своих казаков возглавлял колонну. Караван был большой. И ехал медленно. Когда граф Витгенштейн со своими гусарами совершал бросок на Кавказ, то в среднем за день проезжали по семьдесят километров. Так это привычные к коню гусары и плюс имелась полевая кухня, которая минимум на пару часов сокращала перерывы на обед и ужин. Лишних два часа в дороге. Полевая кухня есть и сейчас. Только толку от нее почти нет. Ее Брехт даже вперед не высылает, бесполезно. В отряде сейчас больше трех сотен человек. Всех не накормить. Шесть таких кухонь надо. Ну и, кроме того, это раньше купили в деревне кабанчика, зарезали, разрубили на четыре части и два дня каша с мясом свежим получается, а сейчас большая часть отряда это мусульмане, не купишь теперь свинью у крестьян. Да и крестьян пока нет. Едет отряд вдоль Волги в сторону Царицына по совершенно безлюдной степи. Как сказал Попов, до ближайшего поселения русских почти двести верст. Там будет большое село Никольское. Потом будет еще несколько небольших сел, а в семи верстах от Царицына будет село Отрадное, где располагается поместье генерал-майора. Большое село – сотни крепостных, не бедный человек Павел Семенович.

Теперь за два дня, если верить имеющейся у Брехта карте, проехали меньше ста верст. А до Москвы полторы тысячи. Можно и не успеть. Петр Христианович на такой случай даже уже план «Б» выработал. Если будут опаздывать, то отделиться с отрядом в пятьдесят горцев и мчать на всех парах к старой столице. Но пока несколько дней в запасе есть, да и нужно время, чтобы отряд его стал хоть немного одним коллективом. Пока – так себе успехи в этом направлении, тем более что в Астрахани интернациональность еще увеличилась. Добавились двое армян на повозке и десяток казахов: двое на верблюдах и восемь человек на лошадках монгольских, мелких и лохматых. Ну и два десятка казаков с генералом Поповым плюсом, но Павел Семенович их только до Царицына проводит.

С армянами получилось так. После завтрака у губернатора Брехт попросил проводить его в ту самую армянскую церковь, где дорожки и вся площадь перед ней заасфальтированы. Девчуль с Ванькой оставил отсыпаться в доме Повалишина, тоже ведь настрадались от морской болезни. Брехт, кстати, знал, как с этой болезнью бороться. У его родной тушки та же самая беда была. Даже в автобусе укачивало. Как-то водитель автобуса его и надоумил. Ехал куда-то, точно уже и не вспомнить, и совсем ему поплохело, сейчас вырвет на пассажиров, он в стекло, что водителя отделяет от салона, забарабанил и попросил остановить, мол, вырвет сейчас. Шофер сразу остановил, понятно, ему ведь потом в автобусе прибираться. Брехт выбежал из двери и вовремя. Прополоскало. Водитель вышел следом, дал платок носовой и спросил вдруг:

– А ты спортом занимаешься?

– Да, лыжами, – Ванька Брехт ему назад грязный платок протянул.

– Себе оставь. Ты бросай свои лыжи и переходи в самбо. Там кувыркаются все время. Это закаляет вестибулярный аппарат. И вообще, где можно кувыркайся. Раз по сто в день, и не один раз кувыркнулся, а сразу несколько кувырков делай.