Лили так и не разобралась, как с ней обращаться правильно. Как управлять, направлять и действовать тонко, как в сказках. Там магия подчинялась специальным заклинаниям – своим для каждого действа. Волшебным палочкам и кольцам. Артефактам. Там все было четко, понятно, конкретно.

В реальности оказалось не так.

Сила была как стихия.

Почти неуправляемая, яростная и свободная.

И королевское слово не давало власти, нет, оно просто указывало направление, куда эта сила должна была обрушиться.

И мысли…

И чувства: они придавали силе нужный тон. Лили хотела, чтобы Йон выжил, и сила срастила его со зверем. Лили хотела, чтобы Мун навеки замолчал, и сила стерла его с лица земли.

Как-то так…

И она решила попробовать снова.

– Ин номене окта…

– Чего ты добиваешься? – произнес кто-то со стороны обочины.

Костяной зверек глядел из зарослей седой полыни.

– Хочу излечить его от недуга, – ответила Лили.

– Недуга? – Глазницы с тлеющими на дне огнями вперились в нее. – Ты пока не поняла одну важную вещь. Королевское слово может заставить молнию ударить во врага. Или закончить начатый магический процесс. Но оно не может обратить серебро в золото. Не может изменить суть одной вещи, превратив ее в другую.

У Лили руки опустились.

– Я не понимаю… – прошептала она.

– У твоего друга теперь иная суть. Не та, что прежде. Теперь он существо с двумя телами. Так от чего ты пытаешься его излечить?

– От зверя.

– Но зверь – не его недуг. Не хворь. Зверь – его неотъемлемая часть теперь.

– И как быть?

– Изучать. Понимать. Постигать. Контролировать. – Светящееся костяное личико обернулось к Йону. – Ты ведь слышишь меня, полузверь? Разъединить тебя обратно на две части не получится, но раз уж ты еще жив там, внутри, оборотись к тому звериному, что есть в тебе и пойми…

– Что понять? – Огромные челюсти неуверенно двинулись. Йон сел. Опустился на землю кургузый зад. Щетинистый хвост мазнул по дорожной пыли. – Что зверь убивает все живое вокруг просто потому, что ему хочется?

– Ему ли хочется? – Будь физиономия Люмафоры не такой костяной, имей она кожу и губы, наверное, на них появилась бы насмешливая улыбка… – Когда зверь метался и мучился, что делал ты? Не твоя ли ярость преумножалась в нем? Не твой ли страх? Не твое ли отчаяние?

– Что ты хочешь сказать? – Лили подбежала к зверьку и присела рядом. – Ты ведь знаешь, как помочь Йону…

– Ему не нужно помогать. – Люмафорина тонкая лапка легла на колено Лили. – В этих телах правит лишь одна душа. И если твой друг-полукровка все еще здесь, значит, он правит телами, и человеческим, и звериным.

– А как же ярость? Это же…

– Твоя ярость. И зверь преумножил ее, преувеличил, как кривое зеркало. Все, что осталось от него – это желания, вспоминания и сны. Ты выиграл.

Квадратики зубов насмешливо щелкнули. Ярко вспыхнув, Люмафора исчезла с легким хлопком, оставив в воздухе завиток черного дыма.

– Вот как… – Лили отступила поближе к Йону. Посмотрела на друга непонимающе. – Выходит… Ты… теперь навсегда такой?

– Выходит… – Звериный выдох разочарования был столь мощен, что полетели над дорогой маленькие смерчи – водоворотики пыли.

– Ну и ладно, – объявила Лили решительно. – Главное, что ты – это все еще ты. Пойдем на Пустошь. Тебе лучше спрятаться там.

– Пойдем.

Йон поднялся и пошагал за ней сквозь аромат донника, стоящего стеной вдоль дороги. Ему вспомнился праздник солнцестояния и венок лорда Майи. Летняя беззаботность и теплая ночь…

Теперь все стало другим.

Но придется привыкнуть.

– А что ты сама собираешься дальше делать? – спросил он у Лили.

– Присматривать за деревней и за тобой. Копить силу. Потому что… – Она посмотрела на Йона строго. – В общем… Мне надо много тебе рассказать. Про все… Про то, как я отомстила убийцам Табиты… – Она скрипнула зубами от досады. – Ты понимаешь, я думала, что добралась до каждого из них, но казалось, что кроме разбойников в нападении был замешан кто-то из вельмож Куттана. Кто-то заплатил разбойникам за их черное дело. Все сложнее, чем я думала. Гораздо сложнее! Но я не сдамся. Я сейчас немного отдохну, подколю сил и знаний, и пойду… За ним.

Йон не знал, что сказать. Просто слова поддержки?

– Пусть у тебя все получится. – А потом странная мысль пришла в голову и озвучилась слишком быстро: – Ты не думала, что Табита могла выжить?

Он пожалел о сказанном, ведь такие слова могли дать беспочвенную надежду или, наоборот, больно ранить…

…но было поздно.

Сказанного не вернешь.

Лили вздрогнула. Остановилась. Скомкала в ладони кулон со звездой.

Произнесла едва слышно:

– Могла выжить… Знаешь, Йон, а ведь я о таком никогда прежде и не думала…

***

Где-то у границы Куттана и Райлы…

Телега скрипела, тряслась и раскачивалась из стороны в сторону, как лодка на волнах. Дорога крутилась по скалам, завивалась серпантином, сужалась до того, что крайние колеса почти повисали в воздухе. Лошадь жалась боком к отвесной скале. Хоть она и не первый раз тут ходила, привыкнуть к круговерти опасных круч было невозможно.

Возница, седой мужичок неопределенного возраста, мягко посвистывал и ослаблял повод, позволяя кобыле вытянуться удобно, держать равновесие и не нервничать лишний раз из-за скованности.

На одном из поворотов заднее колесо все же соскользнуло с края. Охнули пассажиры, прильнули к противоположному борту. Дородный парень и девица медвежьей стати – взрослые дети возницы – выскочили наружу и принялись втаскивать телегу обратно на дорогу. Старушка, мать седого мужичка, кряхтя подняла костыль и тоже собралась вылезать.

– Ну что вы, бабушка, – тронула ее за руку худая девушка в бедном плащике с глубоким капюшоном, надвинутым на бледное до прозелени лицо. – Вы останьтесь. Я выйду…

– Что вы, госпожа, – ласково проскрипела старуха. – Сидите уж. Не пристало вам.

– Нет-нет. У вас ноги болят, а я здоровая, – мотнула головой девушка и быстро выпрыгнула из телеги.

Она попыталась помочь детям возницы, но от ее слабосильной попытки никакого толку не вышло. Она больше мешалась: могучие братец с сестрой боялись ее затолкать, отчего их усилия по возвращению телеги на место заметно приуменьшились.

– Отойдите лучше, госпожа. А то придавим вас ненароком, – пробасила девица-великанша. – Раз уж вышли, идите, поодаль ножки разомните, а мы тут сами как-нибудь.

– Хорошо, Ирия, – послушалась девушка в капюшоне и отошла.

– Давай-ка, Фрай, поднажми еще! – скомандовала Ирия.

Ее брат напряг мускулы, и телега, наконец, прочно встала на четыре колеса.

– Вот это детушки! – Возница смахнул с глаз слезу гордости. – Была бы жива ваша мать, как бы радовалась, как бы гордилась.

– И не говори, Павик, – поддержала его старушка. – Мира всю душу в детей вложила. Жить бы ей, да радоваться… А все разбойники проклятые! Все они!

– Не надо, баб-Гань, – урезонила ее Ирия. – Не вороши прошлое. Тебе волноваться нельзя.

– Так как же? – попыталась спорить старушка, но к внучке присоединился Фрай.

– Давай лучше о хорошем поговорим? О будущем! Как приедем к владыке нашему милостивому. Как примет он нас. Как наградит.

– Попросим его, чтоб прислал отряд солдат в нашу местность. Чтоб всех-всех разбойников оттуда прогнал, – поддержала брата Ирия.

– Я б сам к нему в солдаты пошел, – мечтательно протянул Фрай, пригладил широченной ладонью непослушные светлые вихры.

– И я бы, – сказала Ирия. – Вот только девушек он, говорят, на службу не берет.

– Он никого из райлийцев не берет, – поставил крест на их мечтах отец. И подытожил: – Ни к чему вам в солдаты идти, детушки. От вашей силы в мирной жизни больше блага будет.

– Госпожа! О нет, госпожа! – вскрикнула вдруг высоким голосом старушка. – Остановите же ее! Павик, Ирия, Фрай! Ну, не стойте! Бегите же скорее! Спасайте! Беда… Беда!

Брат с сестрицей и отец семейства дружно взглянули туда, куда махала им из телеги старая женщина.

Девушка, которую все они называли «госпожой», стояла на краю обрыва, раскинув руки в стороны. Мыски ее стоптанных башмаков уже нависали над бездной. Стоило ей только качнуться вперед и…

– Нет! Стойте! Не нужно! – Ирия рванулась стремительно, оказалась за спиной у худенькой попутчицы, обхватила ее своими лапищами, прижала к груди. Зашептала в отчаянии на ухо: – Не нужно, госпожа… Пожалуйста, не делайте этого… Просим вас и на милость вашу уповаем.

– Ты не понимаешь, Ирия… – По серой щеке девушки прокатилась слеза. – Ты не представляешь, что мне пришлось пережить. Я хочу… Я мечтаю снова забыть обо всем, но теперь не могу. Это до сих пор убивает меня, мучает, выжигает изнутри… Я не могу, Ирия! Не могу… Отпусти меня, прошу.

– Нет, госпожа. Не надо так говорить… – Ирия заревела вдруг, завыла по-волчьи. Слезы градом полились из ее глаз. – Мне так жалко вас, но, пожалуйста, не нужно прыгать. Поживите еще. Мы вернем вас домой, и все будет хорошо. Будете жить да радоваться.

В ответ донеслось холодное:

– Не буду. Я уже мертва, и оттого не смогу жить дальше счастливо и безмятежно. Радоваться я больше никогда не смогу.

И тогда в спор вступила бабушка Ганя.

– Вы, госпожа, может и мертвы, но мы-то еще живы, хоть и бедны, в отличие от вас. Вспомните, как мы заботились о вас, как отдавали вам последние крохи, как лечили от истощения, после того, как случайно нашли в лесу. Три года… До того, как вы вспомнили, кто вы. Все вспомнили… Так позвольте нам отвезти вас домой, к отцу. К владыке Тарху. Позвольте надеяться на его благодарность и милость – нам это важно и нужно. Пусть и небескорыстно все это звучит, но мы так бедны и слабы, что не можем обойтись без корысти. И знайте, если бы вы не оказались принцессой, не вспомнили все, мы бы все равно вас холили и лелеяли, как свою… Вы уж простите меня, старую, госпожа Табита, но кто-то должен был это сказать вам.

– Вы правы, бабушка. – Табита горестно склонила голову. – Вы во всем правы. – Она вдохнула глубоко и взяла себя в руки. – Уж не сердитесь на меня. И простите. Я слаба духом. Телом слаба… Они убили меня тогда, разрушили до основания, хоть я и кажусь вам все еще живой и целой… Но вы поступаете верно. Вы должны вернуть меня в Город-Солнце и передать владыке Тарху, чтобы он одарил вас на долгие годы и разобрался с разбойниками в дальних провинциях Райлы. Вы это заслужили. Вы мне помогли. – Она погладила руку Ирии, все еще пережимающую ее грудь. – Спасибо, названная моя сестрица. Если я еще раз забудусь, расслаблюсь, поддамся унынию, ты удержи меня, ладно?

– Ладно, госпожа Табита. Я завсегда к вашим услугам. Уж я вас поймаю. Уж я удержу. А вы… Вы только о хорошем думайте! О плохом – ни-ни.

Ирия отвела ее, как маленькую, за руку от края. Помогла забраться в телегу. Крикнула отцу:

– Трогай, бать.

Лошадка потащила свою ношу по серпантину сквозь предрассветный сырой сумрак.

Табита сидела, привалившись к борту, и наблюдала, как далеко у западного края неба вырывается из земли ввысь черный столб то ли дыма, то ли пара…

…то ли силы.

И мешается с утренней зарей.

Принцесса закуталась в истрепанную рогожу и прикрыла глаза. Постаралась подумать о хорошем, как советовала ей Ирия. Не получилось. В голову затхлой болотной водою хлынули воспоминания прошлого.

Люди, которых…

Она замотала головой, силясь скинуть болезненное наваждение.

И четко, живо восстал из глубин памяти образ Лили.

С огненными как у демоницы глазами, в черных развевающихся одеждах она качала растрепанной головой и шептала беззвучно: «Только не вздумай сдаться теперь».

Внизу, под скалами, птицы шумели, просыпаясь. Ветер трепал шкуру сонного леса. Где-то вдали звенела река…

– Я постараюсь, – сказала Табита тихо. – Я буду как ты, Лили. Я научусь бороться. Я не сдамся. Слышишь?

Край солнца вспорол горизонт, и рассвет наступил.