Талос имел весьма смутное представление о том, что происходит за пределами родной горы. От Критолаоса он слышал о других народах Греции, но никогда не видел никого, кроме жителей Тайгета и спартанских воинов. Он не понимал, зачем этому великому царю воевать с таким маленьким городом, как Афины. Зачем ему понадобились эти корабли? Талосу подумалось, что все же, если рыбаки из Гитиона говорили правду, было бы любопытно взглянуть на такой корабль. До него доходили слухи о таких огромных судах, что на одном из них могли бы разместиться жители целого поселения. Хотя, вероятнее всего, это были просто выдумки. И все же в воздухе витало нечто необычное: Талос видел почти каждый день, как по дорогам, идущим к северу и к морю, маршировали отряды воинов. Пастухи и крестьяне в горах боялись, что вот-вот начнется большая война и им тоже придется уйти за воинами, чтобы служить им и подносить оружие.

Задумавшись, Талос рассеянно смотрел на долину. Вдруг на северной дороге он краем глаза заметил какое-то движение – небольшую черную точку в клубе пыли. Талос присмотрелся повнимательнее и увидел, как кто-то бежит прямо под палящим солнцем по дороге, ведущей из Аргоса в Спарту.

Его охватило любопытство. Он встал, чтобы посмотреть на человека вблизи, и спустился по склону горы к небольшому источнику, журчавшему у обочины дороги. Дойдя до него, он присел на краю каменной ванны, в которую стекала родниковая вода.

Когда бегун поравнялся с Талосом, юноша смог рассмотреть его получше. За спиной у человека был небольшой сверток, на поясе висел кинжал. Короткий хитон, доходивший до паха, указывал на то, что перед Талосом был воин. Человек подошел к источнику и остановился; юноша увидел, что он весь покрыт пылью и потом. Еще он заметил, что человек как-то необычно дышал, шумно выдыхая воздух и ритмично раздувая широкую грудь. Он набрал в ладони воды, умылся, вымыл руки и ноги, а затем, сняв хитон, обмыл все тело ледяной водой горного источника. От ее прикосновения человек вздрогнул.

Талос улыбнулся:

– Холодно, да?

– Да, юноша, но холодная вода полезна. Она укрепляет мышцы и тело, восстанавливает силу в уставших ногах.

Мужчина был почти обнажен. У него было крепкое тело, сильные руки, широкая грудь и длинные мускулистые ноги. Талос внимательно наблюдал за ним. Он был воином, но юноша не мог понять, откуда он. Речь его была несколько необычной и певучей, а приятные манеры внушали доверие. Талос с изумлением отметил, что с этим человеком необычайно легко беседовать, несмотря на то что он был воином. Незнакомец оделся.

– До Спарты далеко? – спросил он.

– Недалеко, бегом ты быстро доберешься. Смотри, за поворотом той дороги увидишь город, не пропустишь. А что ты будешь делать в Спарте? Ты не спартанец. Ты, наверное, пришел издалека, – добавил он. – Я никогда не слышал такой речи, как у тебя. Даже мессенские пастухи или рыбаки, которые приезжают на рынок из Гитиона, говорят по-другому.

– Значит, ты наблюдал за мной. Быть может, ты шпионил?

– Нет, просто я был наверху с овцами и случайно увидел, как ты бежишь по дороге. Я впервые увидел человека, который может так долго бежать. Не скажешь мне, кто ты и откуда?

– Конечно скажу, мальчик. Я – Фидиппид из Афин, победитель последней Олимпиады. А кто ты?

– Я Талос, – ответил юноша и посмотрел незнакомцу прямо в глаза.

– Талос, и все?

– Талос-калека.

Незнакомец замолчал, на мгновение растерявшись.

– Что случилось с твоей ногой? Может быть, ты упал со склона горы?

– Нет, – ответил Талос тихим голосом. – Дед Критолаос говорит, что повитуха слишком резко достала меня из чрева матери. Но я отнимаю у тебя время, тебе, наверное, пора.

– Ты прав, Талос, мне надо идти. Но если я не отдохну хоть чуть-чуть, сердце мое разорвется: я покинул свой город позавчера, на рассвете.

Талос удивленно посмотрел на него:

– Этого не может быть, я точно знаю, что Афины находятся по ту сторону моря. Ты не мог пройти весь этот путь пешком.

– Поверь, все так и было. Фидиппид не лжет, мальчик. Вчера до захода солнца я был в Аргосе.

– Я верю. Но дед Критолаос говорит, что до Афин почти неделя пути.

– Твой дед Критолаос, должно быть, очень много знает… Может быть, он даже знает, кто такой Фидиппид, – ответил атлет с улыбкой.

– Мой дедушка Критолаос знает все. Уверен, он слышал о тебе. Он рассказывал про Олимпиаду и про долину, где проходят соревнования атлетов. Там течет река, которая берет свое начало недалеко отсюда, в наших горах. И вот, – продолжил Талос, – ты проделал этот путь всего за два дня. Ты, наверное, так торопишься потому, что должен передать какую-то важную весть.

– Да, очень важную. Эта весть важна не только для меня, но и для всех греков.

Вдруг Фидиппид нахмурился, в его ясных глазах мелькнула тень.

– Кажется, я знаю, что это за весть, – сказал Талос. – Рыбаки из Гитиона рассказывали, что царь земли, где восходит солнце, послал сотни кораблей с солдатами, чтобы они грабили острова.

– Не только острова, – мрачно ответил атлет. – Они уже высадились на материке. Целый рой воинов, похожий на саранчу, разбил лагерь на берегу моря в двухстах стадиях от Афин, в местечке под названием Марафон. Все наши воины уже там, но их слишком мало, чтобы отразить такое войско. Ночью костров во вражеском лагере так много, что они напоминают звезды в небе. Носы их кораблей высоки, как башни, у них тысячи коней, колесниц, слуг.

– Ты пришел просить помощи у спартанцев, не так ли? Они вам не помогут: мой дед Критолаос говорит, что спартанцы – свирепые воины, самые сильные, но они туповаты и дальше своего носа не видят. К тому же, как ты знаешь, их город не защищен стенами. Поэтому они неохотно покидают его и никогда не оставляют без защиты. Это тоже глупость; если бы они построили стены, им хватило бы нескольких человек, чтобы оборонять его. Тогда основная масса воинов могла бы уйти, чтобы заранее защитить граждан от опасности. Вместо этого они сидят и ждут, когда опасность достигнет берегов реки Эврот.

– Талос, ты мудр не по годам, у тебя быстрый ум. Однако я надеюсь, что ты не слишком расстроишься, если хоть раз твой дед окажется не прав. Насчет скудоумия спартанцев он ошибается. Им придется выслушать меня. Если они позволят врагу уничтожить нас, то завтра наступит их черед. И от Афин уже ничего не останется, помочь им будет некому.

– Я понимаю. Жаль, что уговаривать тебе придется не меня, а спартанцев; что касается меня, то если бы я мог… Я был бы рад сражаться с тобой бок о бок. Мне почему-то кажется, что ты умеешь очень красиво говорить. В Афинах все такие, как ты?

Атлет улыбнулся:

– В Афинах есть люди, которые умеют говорить лучше меня.

– Вряд ли, – сказал Талос, покачав головой. – Ты выиграл Олимпийские игры.

– Это правда, мальчик, но в моем городе ценится не только сила. Ум для нас гораздо важнее. Наши граждане стараются выбирать для управления городом мудрейших людей, а не сильнейших.

– Ты хочешь сказать, что в твоем городе народ сам выбирает правителей? Разве у вас нет царей?

– Нет, Талос. Когда-то они были, но теперь нет.

– Должно быть, у вас очень необычный город!

– Возможно, ты прав. Мне кажется, что тебе бы понравилось у нас.

– Не знаю. Как ты думаешь, существует такая страна, в которой хорошо живется рабам?

Атлет встал и с печалью посмотрел на юношу.

– Мне пора идти, – сказал он и собрался уходить.

Вдруг он обернулся, снял с руки кожаный браслет, украшенный медными заклепками, и протянул Талосу.

– Это тебе на память, Талос. Я носил его на Олимпиаде, вряд ли он мне еще понадобится. А ты когда-нибудь вспомнишь Фидиппида…

Он затянул пояс и бросился бежать в сторону Спарты. Талос застыл в изумлении, а затем ринулся вслед за бегущим атлетом.

– Чемпион! Чемпион! – (Фидиппид приостановился и обернулся.) – Удачи тебе!

Атлет поднял правую руку в знак приветствия и вновь побежал, исчезая в ослепительных лучах солнца.

Афинянин сидел перед благородным Аристархосом, завернувшись в белоснежный паллиум. Аристархос внимательно слушал его.

– Благодарю тебя за гостеприимство, Аристархос. Благородство и доблесть Клеоменидов широко известны в Афинах, и для меня большая честь сидеть за твоим столом.

– Для меня это тоже большая честь, Фидиппид. Этот дом гордится тем, что принимает чемпиона Олимпии. Ты одолел наших лучших юношей, а спартанцы знают цену достойному соперничеству. К сожалению, мой стол накрыт скромно, и я не смогу угостить тебя изысканными яствами. Мне известно, что афиняне подшучивают над нашей кухней, в особенности над черной похлебкой. Однако, как видишь, я не принуждаю тебя к знакомству с этим блюдом местной кухни.

– Я сожалею об этом, благородный Аристархос. Мне было бы крайне любопытно попробовать его.

– Боюсь, что оно мало порадовало бы тебя. Я хорошо помню лицо Аристагора Милетского, когда тот отведал нашу похлебку на приеме, устроенном по случаю его миссии в Спарту восемь лет назад. Впрочем, как тебе хорошо известно, исход той миссии нельзя назвать благоприятным. Он просил наших царей послать пять тысяч воинов для поддержки восстания против великого царя персов. Пять тысяч воинов составляют бо́льшую часть нашего войска: послать их за море было таким риском, на который мы никак не могли пойти.

– Да, вы отказали ему в помощи в отличие от Афин. Мы до сих пор расплачиваемся за этот щедрый жест. Но собрание пришло к выводу, что необходимо помочь эллинским городам, которые восстали против великого царя. Ты согласен, что это решение было справедливым?

– Не следует ли из твоих слов, что ты осуждаешь отказ наших правителей удовлетворить требования Аристагора?

– Это не совсем так, Аристархос, – тут же ответил афинянин, поняв, что задел чувства хозяина. – Я понимаю, какой трудный выбор стоял перед Спартой.

– Дело не в этом, Фидиппид. Поначалу нам казалось, что Аристагором движут благородные идеалы. Он рассказал, в каких тяжелых условиях живут греческие города Азии под игом великого царя. Мы полагали, что единственным его желанием было освободить их. Речь, которую он произнес перед общиной равных, была столь пылкой, что привела наших воинов в восхищение. Но тебе известно, что спартанцы не привыкли к красноречию. Мы простодушные, несловоохотливые люди. Однако мы не глупцы. Эфорам, которые вместе с царями управляют нашим городом, было известно о попытках Аристагора завоевать греческий остров Наксос с помощью персов. Он хотел угодить великому царю, когда тот был во Фракии и сражался со скифами на реке Истр. Жители Наксоса отразили нападение, а персидские военачальники возложили всю ответственность за эту неудачу на Аристагора. Тогда он испугался гнева великого царя и воспользовался конфликтом между персидскими и греческими командирами, чтобы начать восстание. Разумеется, греки Азии последовали за ним, и это лишний раз свидетельствует об их желании освободиться от персов. Нам же было хорошо известно, что Аристагор действовал, исходя из личных интересов. Если свобода греков была столь важна для него, с какой целью он пытался завоевать остров Наксос? Словом, у нас были все основания полагать, что его восстание против персов являлось попыткой защититься от гнева великого царя после его возвращения с войны против скифов. Не согласишься ли ты, – продолжил Аристархос, подливая вина в кубок гостя, который внимал каждому слову хозяина, – что трудно доверять человеку, который оказался в безвыходном положении и пытается выдать свои действия за искреннее стремление к свободе. Впрочем, ты, вероятно, знаешь обо всем этом лучше меня.

– Да, кое-что мне известно, – ответил Фидиппид, – но продолжай, пожалуйста, ибо мне крайне интересно узнать твои мысли по поводу этих событий.

– Итак, – продолжил Аристархос, – община равных приняла решение, но окончательное слово оставалось за эфорами и царями. Они уже слышали об этом человеке, и у них сложилось довольно дурное мнение о нем. Мне вспоминается эпизод, который, возможно, вызовет у тебя улыбку. Однажды я был в доме царя Клеомена, у которого как раз гостил Аристагор. В тот день гость недавно проснулся и сидел, пытаясь согреть руки под плащом (в царском доме огонь разжигали только после захода солнца). Тем временем слуга завязывал ему обувь. Маленькая дочь царя, которой едва исполнилось шесть лет, показала на Аристагора пальчиком и воскликнула: «Взгляни, отец, у нашего гостя нет рук!» Клянусь тебе, мне пришлось отвернуться и прикрыть рот, чтобы не разразиться хохотом. Человек, представившийся вождем восстания, даже шнурки себе завязать не мог!

– Выходит, мы, афиняне, чрезмерно доверились Аристагору, – сказал Фидиппид с горькой улыбкой.