Я посмотрел на настенный календарь. Как быстро, однако, время летит… Судя по моим воспоминаниям, с бабушкой вот-вот должно произойти… это. А я до сих пор ничего по этому поводу не предпринял. Письмо не в счет. Я главного не сделал – не встретился с ней и не наладил контакт. И сейчас рискую пропустить момент, когда с «пришельцем» в ее голове можно будет пообщаться. То есть, до того, как она попадет в закорскую психушку.

Да, надо уже позвонить и назначить встречу. Повод?

А, ерунда, сымпровизирую что-нибудь…

Я встал и подошел к телефону на столе Антонины Иосифовны. Самой ее на месте не было, собственно, поэтому мы и пинали балду, а не занимались делом. Впрочем, мне и заниматься-то ничем было не нужно – материал в следующий номер уже сдан, три других – утверждены в плане.

– Алло, Наталья Ивановна? – серьезным тоном настоящего дипломата сказал я. – Меня зовут Иван Мельников, я корреспондент газеты «Молодежная правда».

– Тааак! – раздался в трубке звонкий и очень молодой голос моей бабушки. – Это что, розыгрыш какой-то? Опять скажете шнур свернуть вчетверо и сунуть себе в ухо?!

«Можете вытаскивать!» – чуть не ляпнул я. Стало смешно и стыдно одновременно. Про шнур в ухо – это же мы с пацанами звонили. Был у нас такой Борька, парень с очень взрослым голосом. Вот он у нас и работал то проверяющим с телефонной станции, то серьезным тоном просил посчитать на кухн всех тараканов, то еще какую-нибудь чушь. У нас была «двушка» на леске, вот мы и развлекались безнаказанно, пока один вредный дед не шуганул нас из автомата, я дернул леску слишком сильно, и монетка с дыркой осталась оборвалась.

– Не понимаю, о чем вы говорите, Наталья Ивановна, – нейтрально сказал я. – В будущих выпусках у нас планируется серия материалов о разных людях, и я хотел бы, чтобы вы стали героиней моей статьи.

– О, с какой это стати? – удивилась бабушка. – Я что, актриса какая-то? Или передовик производства?

– Вы меня, наверное, не помните, – я улыбнулся и продолжил. Улыбку по телефону не видно, зато хорошо слышно. – Я лежал в больнице в отделении, где вы работаете. В шинниках. И вы меня совершенно очаровали своим неподражаемым образом. И я понял, что вы лучше любой актрисы. И предложил редактору идею написать про обычных людей. Так что вы моя муза, Наталья Ивановна.

– Да вы льстец, как я посмотрю, – усмехнулась бабушка.

– Давайте встретимся и поговорим, – предложил я. – Например, сегодня часиков в семь в кафе «Сказка» на Профинтерна. Кофе и мороженое с меня.

– Вы назначаете мне свидание, юноша? – голос бабушки зазвучал кокетливо.

– Именно! – я засмеялся. – Вы же не откажете вашему поклоннику в удовольствии провести с вами один вечер?

– Значит, кофе и мороженое… – бабушка задумчиво хмыкнула.

– Я бы предложил поход в ресторан, но увы, я всего лишь начинающий молодой специалист, и на ресторан у меня нет денег, – доверительно признался я.

– В семь часов? – уточнила бабушка.

– Ровно в семь я буду вас ждать, Наталья Ивановна! – отчеканил я.

Бабушка театрально засмеялась, потом в трубке запищали короткие гудки. Я повернулся к остальным своим коллегам, которые, ожидаемо молчали и слушали внимательно мой разговор.

– Ах, как удобно! – рассмеялась Даша. – Эдик, признавайся, ты тоже так девушкам мозги пудришь?

– Я?! – громогласно возмутился он. – Да ни в жизнь! Чтобы я врал девушке, что собираюсь писать про нее статью…

– Ой, не отпирайся, у тебя на лбу написано, что ты именно так и делаешь! – Даша дурашливо толкнула Эдика в плечо. – Вот такенными буквами. Как вывеска гостиницы «Новокиневск».

– Так, ребята, хорошо с вами, но у меня дела! – сказал я, наводя порядок на своем столе. Письмо на фирменном бланке московской психиатрической лечебницы спрятал в карман. А рабочую тетрадь с заметками и идеями оставил. Федор Олегович, кажется, имеет обыкновение в мои заметки подглядывать, вот я и оставил там для него послание. Даже парочку. Одно неприличное, другое проверочное. Вот и посмотрим, в пушку у него рыльце или нет.

В ленинской комнате образцовой комсомолки Гали не оказалось. Странно, уже почти два часа дня, должна была вернуться с обеда. И спросить не у кого… Я заглянул в профком, но там тоже никого не оказалось, кроме секретарши, которая на мой законный вопрос: «А где все?» только покачала своей высокой прической из стороны в сторону. Ясно, она занята, конец года, отчеты-подотчеты, и прочая бюрократическая мишура. Без блеска, зато всем достанется. Я вышел в коридор и пошел искать.

Заглянул в столовую для начала, мало ли, вдруг еще обедает.

Поднялся в курилку в галерее. Но там сидела только компашка мужиков из планового отдела и обсуждала вчерашний матч не то по футболу, не то по хоккею. Разбираться не стал.

Галю я нашел в актовом зале.

Как и председателя профокома. Там вовсю кипела бурная деятельность – в центре уже стояла высоченная елка, а рабочие на стремянке развешивали на ней миниатюрные копии шин на красных бантах.

«С Новым 1981 годом, дорогие заводчане!» – гласили белые буквы на красном полотнище, растянутом над сценой.

– …поощрять безответственность и безалаберность, – гнусавил профорг, который сегодня был похож на снулый баклажан еще больше, чем обычно.

– По-вашему, ответственность – это сидеть на стуле с протокольным лицом, да? – щеки Гали полыхали, а глаза метали молнии. Будь они настоящими, от председателя профкома осталась бы кучка пепла.

– А что тогда такое алаберность? – спросил я. – Привет, Галя. Здравствуйте, Вячеслав Климович.

– Он собирается превратить новогодний праздник в скучное собрание, – в голосе Гали зазвучали слезы. – А это же праздник! Надо, чтобы люди расслабились, потанцевали, выпили шампанского в конце концов.

– Вот пусть они дома свое шампанское и пьют, – унылым тоном заявил председатель профкома. – А на заводе новый год – это прежде всего подведение итогов.

– А что прикажете делать с творческими коллективами, которые мы пригласили? – тонкие ноздри Гали раздувались. – Вячеслав Климович, в конце концов у нас мероприятие во Дворце Культуры! Куль-ту-ры, понимаете? А не собраний…

– Галя, я уже сказал, что… – Вячеслав Климович вздохнул.

– А совместить никак? – спросил я с видом наивного юноши, только что спустившегося с горного пастбища. – Ну, скажем, первая половина мероприятия – это подведение итогов, а вторая – танцы и творческие коллективы. А?

– Так, молодой человек… – он посмотрел на меня, силясь вспомнить, как меня зовут. Видимо, память в его баклажановых мозгах была короткая. Хотя вряд ли, прекрасно этот хрен меня помнит.

– Иван Алексеевич, – любезно подсказал я.

– Иван… Алексеевич… – он шумно выдохнул. – Я понимаю, новогодние елки для детей. Мы их проводим в нашем Дворце Культуры. Но что еще за елка для взрослых? Что придумали-то?

– Но мероприятие же в директор утвердил! – сказала Галя и помахала тоненькой пачкой листков в своей руке.

– Вот что, Галя, вы, пожалуйста, успокойтесь, – председатель профкома посмотрел на Галю с укоризной. «Чем-то на осьминога еще смахивает, вот что», – подумал я. – Водички попейте. И перестаньте тут устраивать мне сцены. Иначе я поставлю вопрос о том, годитесь ли вы вообще для общественной работы.

– Ах… – Галя от возмущения задохнулась.

– Донесите, пожалуйста до начальников цехов и отделов, что им нужно будет подготовить выступление по итогам. Минут по пятнадцать.

– Но это же… Мы же… – на глаза Гали навернулись слезы.

– Мы все сделаем, Вячеслав Климович! – бодро заверил я, ухватил комсорга за рукав и потащил к выходу из зала.

– Да куда ты меня тащишь, Ваня?! – возмутилась она. – Я же еще не…

– Все отлично, пойдем! – прошептал я и приобнял ее за талию.

– Но что я скажу ребятам? – губы Гали задрожали.

– Ты только не плачь, – я склонился к ее уху и зашептал. – Говорю же, у меня идея. Ты смотрела «Карнавальную ночь»?

– Ну да? – она нахмурилась. – И что?

– Что он сейчас сказал? – я мотнул головой в сторону председателя профкома, который как раз взялся помогать советами рабочим, наряжающим елку.

– Про отчеты на пятнадцать минут от цехов и отделов, – Галя всхлипнула.

– Так вот, я повторяю свой вопрос, – я склонился к ее уху. – Ты смотрела «Карнавальную ночь»?

Брови Гали зашевелились, между ними пролегла морщинка. Потом она посмотрела на меня и прищурилась.

– Ты предлагаешь сказать, что… – уголки губ девушки поползли вверх.

– Пусть готовят отчеты в танцах, стихах и прочей самодеятельности, – сказал я. – До тридцатого еще вагон времени, успеют отрепетировать. Хочешь, прямо сейчас настучим на машинке высочайшее указание подготовить отчеты в виде номеров художественной самодеятельности?

– А нам потом выговор не объявят? – с сомнением проговорила Галя. – За такое самоуправство?

– Да и пусть! – я схватил ее за руку и потащил в сторону ленинской комнаты. – Зато у нас будет нормальный новогодний праздник, а не унылое собрание.

На площадь Октября я приехал примерно за полчаса до назначенного часа икс. Вытолкался из троллейбуса, битком набитого спешащих по домам горожан, выкинул в урну билетик и направился в сторону кафе «Сказка». Треугольная деревянная избушка посреди заснеженного сквера выглядела и правда очень сказочно. В детстве я там был всего пару раз, и это на меня произвело прямо-таки неизгладимое впечатление. Это было единственное кафе-мороженое, которое стояло отдельно от жилого дома и при этом не было обычной «стекляшкой». У него был собственный дизайн и декор. Столы и стулья были деревянные, из полированных половинок толстенных бревен, а сложная геометрия внутреннего пространства произвела на меня-ребенка совершенно неизгладимое впечатление. Я много раз пытался упросить родителей сводить меня сюда еще раз. Но они отнекивались и отмазывались обычным мороженым в стаканчике. Или молочным коктейлем из соседней «стекляшки». Мол, далась тебе эта «Сказка», вот такое же точно мороженое, ешь и помалкивай.

И я тогда еще обещал себе, что когда вырасту, буду обязательно ходить в кафе «Сказка» каждую неделю.

Вот только когда я вырос, это милое сооружение из стекла и дерева попала в зону бандитской разборки, его дотла спалили, а на его месте построили другое кафе. Которое сначала было рестораном «Элегия», потом арт-галереей, а потом его выкупил макдак… В общем, не смог я тогда выполнить обещание. Хато могу сейчас.

Я взялся за деревянную ручку двери и вошел.. Практически, с замиранием сердца. Все-таки, детская мечта моя исполнялась.

Я отвесил мысленного пинка внутреннему голосу, который попытался вякнуть что-то вроде «бедненько, но чистенько». И подошел к стеклянному прилавку стойки. Надо же, мороженого здесь было целых три вида – сливочное, шоколадное и пломбир. Можно было посыпать шоколадной крошкой, орехами или полить клубничным сиропом или сгущенным молоком. За стеклом стояли стройные рядочки корзиночек, лоснились бока эклеров, щетинились посыпкой пузатенькие шу. Милота…

– Кофе, пожалуйста, – сказал я и посмотрел на часы. До семи еще двадцать минут. Эх, гулять так гулять! – И пломбир с орехами. Сто пятьдесят граммов.

Тонкие бока креманки холодили пальцы. В чашечке плескался кофе с молоком. Слова «эспрессо», «капуччино» и «латте» здесь узнают еще через много лет.

Я устроился за столиком возле окна, смотрел вокруг и как дурак улыбался. Плафоны на поленьях, подвешенных к потолку. Резные деревянные панели на стенах. Понятно, что сейчас этот интерьер вовсе не выглядел для меня чем-то особенным. Но волна восторженных детских воспоминаний смыла циничный скепсис начисто. И еще я отчетливо осознал, что вовсе не скучаю по мобильному телефону.

Надо же, отвык, пары недель не прошло…

Я посмотрел на часы. Пять минут восьмого. Неужели не придет?