Одно это известие было достойно общегосударственного траура, но после него почти синхронно пришли новости с юга и юго-востока. На юге, в Трансильвании, многочисленная русская кавалерия окончательно опрокинула двенадцатый армейский корпус, после чего весь юг Венгрии, как во времена Аттилы и Бату-хана, заполыхал заревами пожарищ. Обходя укрепленные города, всадники царя Михаила подобно саранче уничтожали все, до чего могли дотянуться, в первую очередь обращая свое настойчивое внимание на железнодорожные станции и поместья аристократов, и словно бы брезгуя жалкими хижинами крестьян. На юго-востоке русская пехота наконец-то прорвалась через Яблунецкий и Торуньский перевалы – и это означало, что упорная оборона на севере Карпат теряет всякий смысл. На протяжении пятисот километров фронт рухнул, и залатать эту дыру уже нечем, ведь в мире царя Михаила Германия – уже не союзник Австро-Венгрии, способной прислать на выручку свои контингенты, а претендент на часть наследства будущей покойницы.

И, будто всех этих известий было недостаточно для полного счастья, после полудня в Вену пришла новость, что генерал Бережной прорвал последний заслон на границе Словакии и Галиции, побрав при этом в плен большое количество ополченцев-словаков (как же побрал, сами сдались), и теперь в полной оперативной пустоте движется на Прессбург-Братиславу. А там, после того как часть войск отправилась усмирять сербский мятеж в Боснии, а часть оказалась включенной в группу генерала Кусманека, находится только небольшой гарнизон, который русским войскам на один зуб. Именно после этой новости император Франц Фердинанд приказал заложить коляску и выехал в Генштаб – разобраться с генералом фон Хётцендорфом в его родной стихии. Потеря этого пункта будет означать, что к горлу Двуединой монархии, даже без учета ожидающегося германского вторжения, приставлен нож, и необходимо капитулировать как можно скорее, пока большая часть страны еще не охвачена войной и будущему королю Богемскому и венгерскому еще есть кем править. А ну как Богемию и Моравию оттягают к себе немцы или русские, а Венгрия окажется изрядно урезанной и разоренной войной до состояния пепелища…

Франц Конрад фон Хётцендорф встретил своего сюзерена нерадостно.

– Ситуация, ваше императорское величество, описанию цензурными словами не поддается, – сказал он, – а применять лексикон прусской казармы в присутствии столь высокопоставленной особы, как вы, я не хочу.

– Согласен с вами, – сухо кивнул Франц Фердинанд, усаживаясь в кресло, – поэтому давайте поговорим по существу. Скажите, мой дорогой Франц, мы уже проиграли эту войну?

– Я бы так не сказал, – проворчал генерал Конрад фон Хётцендорф, – у нас еще есть возможность потрепыхаться с месяц или около того.

– Не думаю, – покачал головой император Франц Фердинанд. – Все будет закончено уже через две недели. Добив Краков, русские высвободят целых две армии, поле чего либо бросят их на Богемию, либо по пробитому Бережным проходу введут их с севера на венгерскую равнину. Пока война затрагивала только малообжитые окраины и Галицию, которую мы потеряем в любом случае, но в ближайшее время это должно измениться. После утраты нашей армией Прессбурга под ударом окажется сердце нашей страны, которое русские разорят с превеликим удовольствием. Когда все закончится, то я не хочу править сожженной и вытоптанной страной, поэтому капитулировать нам лучше уже сейчас.

– А вы уверены, Ваше Императорское Величество, что, подписав акт капитуляции, останетесь на троне своих предков? – спросил генерал Конрад фон Хётцендорф.

– Уверен, – твердо сказал Франц Фердинанд, – австрийскую корону, конечно, нахлобучит на свою голову кайзер Вильгельм, возмечтавший собрать под своим скипетром всех немцев, а вот титулы короля Богемии и короля Венгрии у меня никто не отнимет. Не тот человек император Михаил, чтобы включать в состав своей державы чуждые ей куски. И в то же время, если мы проявим ненужное упрямство и нерасторопность, Богемия может уплыть из наших рук, оказавшись в составе Российской империи. Конечно, оставленные мне территории несколько урежут в пользу победителей, но вот то, что останется под моей властью, должно сохраниться в целом, не разграбленном состоянии. Вы поняли мою монаршью волю, дорогой Франц?

– Да, Ваше Императорское Величество, понял, – склонил голову начальник австрийского генерального штаба, – и не смею вам перечить. Сразу, как только вы сообщите мне, что договоренность с русским царем достигнута, я отдам приказ о прекращении боевых действий.

– Ну вот и замечательно, – сказал Франц Фердинанд, вставая, – я сейчас поеду в министерство иностранных дел, чтобы лично отдать приказ о начале переговоров. Пусть наш посол в Швейцарии встретится с российским послом и для начала сообщит, что я прошу экстренного перемирия. Уверен, что император Михаил на это не согласится, предложив в ответ безоговорочную капитуляцию – и я приму ее в самые кратчайшие сроки. В противном случае все закончится настолько плохо, что мне даже не хочется об этом думать. Желаю вам, дорогой Франц, продержаться те несколько дней, что понадобятся мне на все эти дипломатические демарши.

Сказав это, Франц Фердинанд вышел, а начальник австрийского генерального штаба вдруг задумался о том, что он будет делать, когда наступит это самое «потом»: примет германское подданство и поступит на службу к кайзеру Вильгельму или переберется в Будапешт, чтобы служить нынешнему господину. Но прийти к какому-либо мнению он так и не успел: его размышления прервал грохот сильнейшего взрыва, произошедшего прямо перед парадным подъездом, от которого во всем здании генерального штаба с жалобным звоном и треньканьем вылетели стекла. Несколько секунд спустя сквозь стоны раненых и истошное ржание умирающих лошадей донеслось несколько отчетливых выстрелов из автоматического пистолета, но генерал Конрад фон Хётцендорф их уже не слышал, потому что сбегал вниз по парадной лестнице, чтобы оказаться там, где и случилась непоправимое.

Первое, что он увидел, оказавшись у парадного входа, была разнесенная вдребезги коляска, мертвый кучер в щегольской ливрее, раненые, иссеченные осколками часовые почетного караула у входа. Но главным было тело императора в окровавленном мундире и с раздробленными ногами, лежавшее прямо возле коляски. Чуть в стороне двое дюжих солдат (видимо выскочивших на грохот взрыва из караулки) заламывали руки незнакомому фон Хётцендорфу человеку в мундире майора генерального штаба. А уж это было странно до невозможности, потому что всех майоров генерального штаба он знал в лицо…

Подбежавший караульный офицер, тряся контуженой головой, доложил, что все произошло в тот момент, когда император только собирался сесть в коляску. Бомбу метнули с проезжавшей мимо пролетки, но покушавшийся, очевидно, не рассчитал силу броска: взорвалась она под днищем коляски, а не внутри, как, надо думать, рассчитывали террористы. Этот взрыв убил кучера, искалечил лошадей, ранил стоящих у входа часовых и, видимо, раздробил императору ноги, потому что тот сразу упал. В этот момент к нему, как будто на помощь, подбежал вон тот человек в мундире майора с генштабовским плюмажем на каске – он-то и выпустил в еще живого императора в упор всю обойму из автоматического пистолета Браунинга. Ну а потом его тут же схватили, как сейчас схватят и бомбометателя, которого взрывом выбросило из пролетки в протекающую тут же вдоль Шаллаутцерштрассе речку Вена (ага, ту самую, что и дала название городу). Больше начальник караула ничего не знает и знать не желает, потому что, мол, не его это дело – расследовать дела о цареубийствах. Тут как бы самому в живых остаться и не загреметь под фанфары.

13 июля 1908 года. полдень. Вена, Шаллаутцерштрассе, дом 6, Генеральный штаб Австро-Венгерской империи.

Делом об убийстве пусть и некоронованного (банально не успели) но все же самого настоящего императора Австро-Венгерской империи занялась военная контрразведка, самым естественным образом, «по праву первой ночи», заполучившая все улики по этому делу. А возглавлял это почтеннейшую организацию широко известный в нашей реальности полковник австро-венгерской армии Альфред Редль^[9], по совместительству агент русской разведки с 1903 года – такая вот ирония судьбы. В течение десяти лет этот человек, который должен был стоять на страже военных секретов Двуединой монархии, выдавал русскому командованию австрийских агентов в Петербурге, а также передал план австрийского вторжения в Сербию. И в той, и в другой версии истории информация, полученная через этого человека, позволила сербской армии с успехом противостоять австрийцам на начальном этапе мировой войны (до полумиллиона убитых с австрийской стороны).

Кстати, бомбист, выловленный из-вод Вены солдатами, оказался не мальчишкой, и не щуплым юношей, как казалось первоначально, а худющей и злющей чернявой девкой, отчаянно матерящейся, путая русские и немецкие слова (идиш – испорченный вариант немецкого языка). Евреями (причем российского происхождения) оказались и кучер пролетки, схваченный доблестными шуцманами в двух кварталах от здания генштаба, и даже человек в мундире майора. На первый взгляд, казалось бы, все ясно: за убийством императора Франца Фердинанда должен стоять русский царь Михаил – и точка. Хотя, с точки зрения профессионалов контрразведки, взятые на горячем личности ничем не напоминали ни ликвидаторов ГУГБ, ни агентов Службы Специальных Операций ГРУ ГШ. Те – настоящие специалисты, а Франца Фердинанда убивали люди, которые больше рассчитывали на эффект внезапности, чем на какие-нибудь особые хитрости. К тому же у русских, и так уже почти выигравших свою войну, полностью отсутствовал всяческий мотив к убийству императора Франца Фердинанда.

Все прояснилось после того, как сотрудники полковника Редля применили к убийцам императора такое передовое техническое средство как электрошок (никаких сантиментов, все только в интересах дела). Нет, распяленная голышом на специальном станке девка как раз-таки держалась стойко, хоть ты зажарь ее живьем… а вот «майор» сразу потек – как шоколадка в горячей ладошке ребенка. Помимо свой принадлежности к боевой организации эсеров, разгромленной в России ужасным ГУГБ, он выдал адрес конспиративной квартиры, где группа готовилась к совершению преступления. Австрийские контрики (впрочем, без всякой надежды на успех) метнулись туда и успели прихватить руководителя террористической группы (уже в состоянии агонии), а также собиравшегося на выход некоего человека в полном здравии, который при задержании предъявил французский дипломатический паспорт на имя господина Мориса Равеля.

Однако факт наличия дипломатического паспорта не возымел ни малейшего последствия. Офицеры контрразведки скрутили подозрительного господина, заткнули ему рот и вынесли из дома в мешке, как и труп руководителя террористической группы. Потом, мол, разберемся, кто и к чему причастен. И не прогадали. На очной ставке «майор» опознал таинственного господина (ибо даже последнему идиоту понятно, что никакой это не «Морис Равель») как некоего «месье Поля», пообещавшего руководителю группы за жизнь императора Франца Фердинанда миллион французских франков. Сыщики удивились такой наивности террористов, ибо от исполнителей грязных дел стараются избавиться чуть ли не раньше, чем те выполнят свою работу. Об этом свидетельствует труп руководителя группы, на котором сыщики обнаружили французские (опять же) документы на имя русского политического эмигранта Александра Яковлевича Гудкова. Документы, как установили специалисты, настоящие, а вот само имя может быть и поддельным. Как, собственно, и у «месье Поля».

Впрочем, заполучив в свои руки «представителя заказчика», следователи контрразведки на время оставили в покое непосредственных исполнителей теракта (ибо эти сявки слишком мало знают) и переключились на «француза». Начальник Генштаба генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф, за неимением бесспорного наследника престола объявивший себя регентом Австро-Венгерской империи и военным диктатором, требовал от следствия четкую и недвусмысленную информацию о том, кто же все-таки является заказчиком и бенефициаром этого преступления. И вот, когда следствие свернуло на французский след, в конце тоннеля наконец забрезжил яркий свет.