– Да что? Пришел, налила своей самогонки, я выпил, она деловито разделась, но не успела улечься, как я сказал с грустью, что, мол, не получается у меня, и показал… между ног. Даже ничего не снял. Она мне лишь сразу же заявила, «денег не верну», я лишь печально кивнул, она же смягчилась и добавила: «в следующий раз будет скидка – пятьдесят процентов»…

– Да ты все равно столько не выпьешь! – вспомнила я анекдот, рассказанный мне Федей, когда мы планировали эту эпопею. И сразу же заорала на публику: – Денег еще дай, сволочь!

– Милая, – сказал он громко. – Все, что могу. Прошу только, прости меня и вернись…

– Заткнись, сволочь! И сбегай к Педерсену, пусть он отвезет меня в Копенгаген в какую-нибудь гостиницу.

Идея о Федином посещении Хельги принадлежала, если честно сказать, мне – он ни в какую, мол, не хочу тебе изменять даже понарошку. На что я ему строго сказала – вполне может быть, что в Америке тебе придется это делать, ты же разведчик. Мне об этом тогда рассказали на Острове Собак, и я все равно согласилась. А перед самим событием сказала:

– Так что, даже если ты с ней все-таки займешься «этим», следи только, чтобы ничего от нее не подцепить. Хотя у вас, наверное, есть лекарства и от этого.

Педерсен же был хозяином нашего дома – его он сдавал, а сам жил с супругой на верхнем этаже «кро» – так здесь именовались пивные. В крохотном Хёстеркёбе, как ни странно, своя «кро» имелась, и в нее приезжали даже из соседних деревень. Она славилась своим пивом, да и готовили там неплохо. А в пристройке обитала эта самая Хельга – овдовевшая дальняя родственница хозяина, зарабатывавшая себе на жизнь платной «любовью». Меня удивило, что в Дании это считалось в порядке вещей – ведь она была вдовой.

В Данию мы прибыли из Голландии. О домике в Хёстеркёбе позаботился некто, представившийся Андреасом Хэберле. Как я догадалась, он принадлежал к той же организации, что и Феденька. Здесь его считали немцем, и говорил он на одном из немецких диалектов без акцента, но был на самом деле родом из России. Выдавал он себя за уроженца Гюнцбурга, недавно присоединенного к Баварии («мои предки оттуда, и я говорю на тамошнем диалекте»), покинувшего родные места «из-за политики». В Копенгагене он купил торговую контору – «знаете, здесь купцы в основном немцы, так что никого это не удивило». Английский у него был весьма четким, но с кучей даже не германизмов, а предложений, построенных на немецкий манер, что неплохо вписывалось в его образ.

– Я рассказал, что вы ирландцы, которым пришлось бежать от англичан, – проинструктировал он нас по дороге в Хёстеркёб. – А англичан здесь ненавидят, так что проблем я не вижу. Педерсен лишь спросил про деньги, и я ему пообещал, что вы заплатите за полгода вперед. Здесь полная сумма, – и он протянул Феде кошелек.

– Да у меня есть гульдены. И банковская книжка.

– Ты что, серьезно собрался ее засветить? Да и гульдены – поменять их не проблема, но для этого нужно ехать в Копенгаген. А это лишнее. Тем более что те деньги твои, а ты здесь по казенной надобности. Кстати, здесь вам на еду и прочее, – и он протянул еще один кошелек, на сей раз мне. – Хёстеркёб, конечно, дыра, но и там есть свое «кро», это нечто между пивной и харчевней. Можете питаться там, здесь хватит на все время вашего пребывания, можете покупать еду у соседей – будет, наверное, дешевле.

– Я-то надеялся, что вы нас отправите на родину. Заодно мы бы там обвенчались, – удрученно произнес Федор.

– Видишь ли… ты под колпаком у твоего друга Ротшильда – и желательно, чтобы он знал, что вы все время здесь. А венчание мы вам устроим. Тайное, понятно – отпразднуете, как надо, после твоего возвращения из Америки.

– Хорошо. А как «мой друг Ротшильд» отреагирует на то, что дом нам нашел ты?

– Моя контора давно уже занимается не только торговыми делами с Вюртембергом и другими немецкими государствами, но и организацией пребывания иностранцев в Дании. Точнее, она занималась этим до «копенгагирования», сейчас же желающих посетить наши края мало.

– И сколько же нам здесь предстоит провести времени?

– Первые пароходы в Америку уходят в начале марта. До того вам нужно будет прилюдно рассориться – иначе люди Ротшильда могут заинтересоваться, почему ты прибыл в Америку один. А мы доставим Катю в Петербург, как только Финский залив очистится ото льда.

– Но что она будет делать в Дании после нашего расставания?

– Пару дней пусть поживет в Копенгагене, заодно посмотрит город. А потом мы ее заберем на базу в Фредериксборге – есть там у нас свой закуток, где никто не будет ей мешать. Там мы организуем ей уроки русского языка, а заодно и вводный курс про нашу жизнь.

– Понятно… Это ей будет действительно интересно. А здесь, конечно, будет скучновато.

– Не без этого. Но мы будем время от времени тебя навещать. А так – наслаждайтесь вашим временем вместе.

Так оно и получилось. Но, знаете, я не возражала – мне с Федей было очень хорошо. Единственное, что он решил повременить с плотской стороной любви до венчания, – но и я была не против этого решения, очень уж меня «это» пугало, особенно после того грубого осмотра, произведенного немецким доктором в Голландском доме по заданию королевы.

Раз в неделю или около того нас навещал все тот же «Андреас» – подозреваю, что это не было его настоящим именем. И где-то в начале декабря он нам сказал, что прибудет к нам в субботу с утра, и чтобы мы ничего не ели после полуночи в пятницу. И действительно приехал к нам с человеком постарше – с бородкой и в длинном фетровом пальто.

Под пальто на новом посетителе было надето длинное черное облачение. Федор склонился перед ним и сложил руки лодочкой, на которую тот положил свою правую руку, и Федя приложился к ней губами. Я сделала так же, сообразив, что наш гость – православный священник.

Отец Александр (так звали священника) улыбнулся и спросил меня на неплохом английском:

– Дочь моя, правда ли, что ты хочешь венчаться с сим молодым человеком?

– Именно так, отче.

– Но ты, как я понимаю, англиканка.

– Именно так, отче.

– Тебе позволительно перейти в православие через покаяние и последующее причащение. Хочешь ли ты этого?

– Да, отче!

После чего отец Александр исповедовал и причастил нас обоих, а затем сказал:

– Дети мои, без благословения правящего архиерея мне дозволительно венчать вас только после святок. Предлагаю субботу, восьмое января. Или, по западному летосчислению – которое, как я знаю, в чести и на вашей эскадре – двадцатого. Либо, если хотите, я могу попросить сего благословения и обвенчать вас, как только я его получу. Но это тоже может продлиться…

– Не нужно, отче, – ответил за нас обоих Федя. – Остался-то всего месяц, или чуть больше.

Венчали нас тоже в том же домике – такое, конечно, не приветствуется, но в особых случаях допустимо, как сказал нам батюшка. Гостей было ровно двое – Андреас и Алевтина, супруга отца Александра, которую Федя именовал «матушкой» – так, оказывается, принято у православных. Именно они и держали короны над нашими головами во время венчания. А потом Федя сходил в кро и принес оттуда еды, мы запили все шампанским, привезенным Андреасом, и гости нас покинули, а мы остались вдвоем.

В тот вечер мы с Федором впервые были… близки. Я очень боялась этого момента, но действительность оказалась столь волшебной и столь сладкой, что я пожалела, что мы потеряли столько времени до венчания. Следующие дни прошли в волшебном угаре, но позавчера к нам приехал Андреас и сообщил, что, мол, «пора». И мы весь вечер размышляли о том, как именно обставить «гневное расставание».

Тогда я и придумала идею с Хельгой. Первой Фединой реакцией было:

– Еще чего надумала!

– Придется, как мне это ни было бы горько. Можешь ее не… – я всхлипнула. – Хотя… лучше все-таки да. Чтобы выглядело реалистичней – заметно, если у мужчины и женщины что-то было.

И вот я «поймала» его выходящим из флигеля Хельги. Так что у меня было полное право – и юридическое, и моральное – бросить мужаизменника, и я им воспользовалась. По крайней мере, так это оценила местная публика.

– Не плачьте, фру О’Халлоран, – сказал мне Педерсен, когда мы ехали в Копенгаген. Да, именно под этой фамилией мы и жили в Хёстеркёбе. – Вы еще молоды и, как я понял, лишь недавно замужем.

– Всего год, но Патрик никогда раньше не… ходил к другим женщинам. Или я не знала, – и я заплакала еще громче.

– Фру О’Халлоран, это нормально для мужчин. Моя Астрид не протестует, когда я захаживаю к Хельге, следит только, чтобы я тратил на нее не слишком много денег. Да и вы подумайте – ну что в этом такого? Тем более у вашего мужа даже ничего не получилось.

Я никогда не слышала столько слов от обычно молчаливого датчанина, но мысленно возблагодарила Бога, что никто не сообразил, что плакала я из-за нашего расставания, а не из-за мнимой измены. Ведь когда я еще увижу моего любимого?

9 февраля 1855 года.

Вена, Хофбург.

Граф Александр фон Менсдорфф-Пули,

министр иностранных дел Австрийской империи

– Ваше императорское величество! – я щелкнул каблуками и встал по стойке смирно. – Разрешите доложить!

– Что у вас там, граф? – болезненно скривился Франц-Иосиф. Похоже, их императорское величество перебрал чуток вчера вечером и уже был не рад, что назначил мне встречу в столь ранний час. Об этом говорили и мешки под его глазами, и хриплый голос, да и перегаром от их величества все еще попахивало. «Эх, – подумал я, – не повезло Австрии с императором – впрочем, похоже, он долго не задержится на своем посту»^[5].

– Ваше императорское величество, вчера меня посетил русский посланник Горчаков и передал мне ноту от русского министра иностранных дел, генерала Перовского.

– Я знаю, как его зовут, граф. Ближе к делу.

– В ноте содержится категорический отказ отвести войска из Дунайских княжеств со ссылкой на то, что их там даже меньше, чем предусмотрено нашим договором.

– Проклятый фон Рехберг унд Ротенлёвен, это он навязал нам этот договор.

– То же и про Галицию – с указанием на то, что никакие ограничения по войскам там не прописаны.

– То же вам говорил тогда и сам Горчаков?

– Именно так, ваше императорское величество. В ноте содержится и требование о соблюдении договора в части антироссийской политики в Галиции – в точности как тогда от русского посла. Разве что они предлагают обсудить максимальную численность войск и на той границе.

– А насчет предателей?

– Перовский просит предоставить письменные доказательства их вины. Он обещает их расследовать, и в случае, если они подтвердятся, передать их императору Николаю для принятия окончательного решения.

– Вот, значит, как… Граф, мне известно, что вы – министр иностранных дел, а не военный министр. Но вы – человек военный. Расскажите мне, соответствует ли численность наших войск в Кронштадте^[6] данным, представленным в русской ноте?

– Не совсем, ваше императорское величество. Так было три недели назад. Теперь же их там на три тысячи больше. А по всему Семиградью^[7] – примерно в три с половиной раза больше, чем в Кронштадте.

– Можно ли большую часть этих войск скрытно сосредоточить в районе Кронштадта?

– Скрытно – вряд ли, ваше императорское величество. А вот в Санкт-Георгене^[8] – вполне. А между ними какие-нибудь четыре австрийские мили^[9].

– А в Галиции и Лодомерии?

– Примерно так же, если войска сосредоточить не на самой границе, а в четырех-пяти милях от нее.

– Хорошо. Планы мы обсудим отдельно – с участием фельдмаршал-лейтенанта эрцгерцога Вильгельма^[10]. Насчет русских… Во-первых, прошу уведомить князя Горчакова о разрыве дипломатических отношений между нашими странами и попросить его покинуть Австрию в течение одной недели.

– Будет исполнено, ваше императорское величество!