Внезапно в этом тесном пространстве меня охватывает приступ клаустрофобии, и я поворачиваюсь к двери. Может быть, похититель все еще там, по ту сторону? Открываю задвижку – и туалет тут же погружается в темноту. В панике снова закрываю задвижку, надеясь, что свет опять зажжется. Так и происходит. Вздыхаю с облегчением. Вероятно, так и было задумано: чтобы свет горел только в туалете, а не в комнате. Быстро отпираю дверь, толкаю ее. Она легко распахивается. Меня встречает та же темнота. Жду, прислушиваясь. Ничего. Он ушел.

Выхожу в комнату, закрываю за собой дверь туалета. Держась за стену, на ощупь иду к углу, где сидела. И вдруг спотыкаюсь о что-то твердое. Присев, шарю по полу – это поднос, на нем пластиковые миска и ложка, рядом пластиковый стаканчик. Беру его – он пуст. Если захочу пить, придется набрать воды в туалете. В миске что-то есть, я чувствую запах.

Переместившись на матрас, беру ложку и подношу к миске, которую держу другой рукой – движения самые простые, но теперь все зависит от ощущений и прикосновений. Зачерпываю кашу и неуверенно подношу ко рту, тянусь головой навстречу. Губы касаются клейкой субстанции – овсянка, без добавок, но съедобная. Начинаю есть, медленно, осторожно: вдруг там спрятан сюрприз? Я ем и думаю о Неде.

Он ненавидит овсянку.

7
Прошлое

Я так глубоко задумалась, что не замечала никого у своего столика, пока передо мной не поставили тарелку. Я посмотрела на черничный маффин, подняла взгляд на официантку: надо сказать ей, что это не мой заказ. Но это была не официантка, а та плакавшая женщина, которую я проводила до дома.

– Можно? – спросила она, указывая на пустой стул напротив.

Я кивнула. Мне было неловко из-за этого маффина и причин, по которым она мне его купила.

– Подумала, может быть, ты голодная, – сказала незнакомка, увидев мой вопросительный взгляд.

– Спасибо. – Я не видела смысла притворяться, что это не так.

– Тогда давай ешь.

Я старалась не слишком торопливо запихивать маффин в рот.

– Живешь где-то поблизости? – спросила она, пока я жевала.

Я кивнула.

– В квартире?

– В хостеле для молодежи, – соврала я.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Сколько тебе лет?

– Восемнадцать, – отозвалась я, добавив себе год.

– А где твои родные?

– Умерли. – Увидев выражение ее лица, я поспешно объяснила: – Отец умер от рака в прошлом году, а мама – когда я была совсем маленькой.

– Мне так жаль, – сказала она, быстро коснувшись моей руки.

– Спасибо.

– Чем ты занимаешься? – спросила незнакомка, сделав глоток кофе.

– В основном работаю на кухне. Но меня уволили. – Я пожала плечами. – Клиентов мало.

– Какую работу ищешь?

– Да любую. Хочу накопить на колледж.

Она кивнула.

– Домашнее хозяйство вести можешь?

– Да, – ответила я. – Когда отец заболел, все по дому делала я.

Незнакомка внимательно посмотрела на меня, затем приподняла брови.

– Ты шла за мной до дома на прошлой неделе.

– Не для того, чтобы разнюхать, где вы живете, ничего такого! – выпалила я, вдруг она решила, будто я задумала ее ограбить. – Я видела, как вы расстроены, и хотела убедиться, что все в порядке.

Женщина грустно улыбнулась.

– Очень мило с твоей стороны. Думаю, нам лучше познакомиться. Меня зовут Кэролайн Блейкли, и мой муж только что бросил меня ради девушки помоложе. На самом деле это забавно: мне всего тридцать три, и я никогда не чувствовала себя старой, пока он не сказал, что ей двадцать пять. – Она порылась в сумке, достала помаду в серебристом тюбике и принялась водить по губам, пока те не стали красными, как ее ногти. – Я очень занята в своем в пиар-агентстве, у меня собственный бизнес, так что готовил в основном муж, и это было замечательно. И большинством покупок тоже он занимался. Ну и уборкой чуть-чуть. Выходит, по сути, я ищу того, кто будет делать то же самое, но без нытья.

– Уж я-то ныть не буду точно, – ответила я, и она засмеялась.

– Возможно, работать придется допоздна, потому что я хочу, чтобы меня ждал ужин, как бы поздно я ни вернулась, а это может быть и в десять вечера. Зато, когда закончишь с покупками, уборкой и приготовлением ужина, остаток дня – твой.

– Правда? – Я не верила своей удаче. – И все?

Кэролайн улыбнулась.

– Похоже, да. Как тебя зовут?

– Амели. Амели Ламон.

– Красивое имя. Французское?

– Отец был французом, – ответила я.

– Может, для начала обговорим жалованье?

Я сложила обертку от черничного маффина в крошечный треугольник и кивнула.

– Предлагаю сто пятьдесят фунтов в неделю. Устроит?

Так и знала: для правды это слишком хорошо. У меня все подсчитано, но жить в хостеле вечно нельзя. Комната обойдется примерно в сто двадцать фунтов в неделю, значит, на еду, проезд и все необходимое останется только тридцать. Но отказываться я не хотела. Возможно, я найду вторую работу. Или так вылижу квартиру Кэролайн и буду готовить так вкусно, что она повысит мне зарплату.

– Да, было бы замечательно, – сказала я. – Спасибо, вы не пожалеете, обещаю.

– Отлично! Тогда, может быть, прогуляешься со мной и я покажу тебе твою комнату? Лучше взглянуть на нее до переезда, вдруг не понравится.

Я уставилась на нее, сомневаясь, что правильно поняла.

– Так это работа с проживанием?

– Да. Надеюсь, это не проблема?

– Нет-нет, конечно, нет.

– Как насчет испытательного срока в месяц? Когда сможешь начать?

Мои глаза налились слезами.

– Сейчас, – отозвалась я, смаргивая их. – Могу прямо сейчас.

8
Настоящее

Сколько я тут торчу? Я потеряла чувство времени и не знаю, ночь сейчас или день. Затаив дыхание, прислушиваюсь, ловя малейший звук. Вокруг тишина, и от мысли, что обо мне забыли, сердце бешено колотится.

Заставляю себя оставаться спокойной. Мне принесли еду, предоставили туалет, зачем так хлопотать, если они собирались бросить меня умирать? При мысли о еде вспоминаю вкус овсянки. Это был завтрак?

Перед глазами проносится калейдоскоп образов. Вот мне семь лет, я на кладбище в Париже. Гроб матери медленно опускают в землю, сняв с него убранство из лилий и роз. Вот я только что приехала в Англию с отцом, мне девять, я вхожу в дом с коричневой дверью, через две улицы от дома, где живет моя английская бабушка. Вот спустя два года я на ее похоронах, а вот три года назад – на папиных. Есть и другие воспоминания, о других любимых и утраченных, но я прогоняю их, чтобы не заплакать. Они слишком свежи, и горе слишком велико. Если начну о них думать, сломаюсь. А этого нельзя допустить, не здесь, не сейчас.

Ворочаюсь на матрасе, ложусь лицом к стене. Кто-нибудь уже обратил внимание, что Нед пропал? Карл наверняка заметил, если, конечно, сам не приложил к этому руку. Каждое утро в восемь часов он докладывает Неду. Если Карл не найдет хозяина, то поймет: что-то не так. Но если он замешан в похищении, если он один из тех, кто держит нас здесь, никто и не догадается, что мы пропали уже несколько часов назад, а может, и больше.

Я слышу свой вздох. Дело не во мне, дело в Неде, в том, кто он такой. Нед Хоторп – сын миллионера-филантропа Джетро Хоторпа, основателя Фонда Хоторпа. А я никто. Не знаю, почему меня сразу не убили. Моя смерть могла послужить подтверждением, что намерения у преступников серьезные: я мертва, Нед исчез. Но если это похищение, а не убийство из мести, возможно, они думают, что за двоих дадут больше денег. Откуда им знать, что Джетро Хоторп не заплатит и пенни за мое возвращение. Никто не заплатит.

Впервые я рада, что родителей нет в живых. Я бы не хотела, чтобы они переживали за меня, сходили с ума, не зная, где я. При мысли об этом сжимается горло. Три недели назад у меня была идеальная жизнь. Квартира, работа, подруги. Подруги… Слезы льются потоком, я задыхаюсь. Пытаюсь остановить слезы, прерывисто дышу. Если я хочу выжить, последние несколько дней нужно забыть. Нужно найти то, что заставит держаться на плаву, а не рыдать, лежа на матрасе. Кэролайн. У меня еще осталась Кэролайн.

Поднимаю руку, веду пальцами по стене. До сих пор не могу понять, почему она не пришла домой к Неду после интервью и не потребовала встречи со мной. Я была уверена, что она придет. Уверена, что подруга поняла, в какую передрягу я попала. «Я тебе не верю!» – кричала Кэролайн, показывая на свой телефон. Кто знает, может, она передумала, поверила в россказни Неда.

Вот еще одна причина, почему мне нужно отсюда выбраться, и я обязательно сбегу. Я должна объяснить Кэролайн, почему так поступила. На то, чтобы принять решение, у меня была всего секунда. Если бы я могла повернуть время вспять, я бы это сделала. Потому что тогда ничего не случилось бы.

Слышу скрежет ключа в замке, и сердце пускается вскачь. Я лежу очень тихо. Похититель подходит ко мне, ставит что-то на пол и уходит, не произнеся ни слова.

Я сажусь, шарю вокруг рукой, нахожу поднос. Ощупываю его и натыкаюсь на… Вроде бы это булка и яблоко. Это новый поднос – я провожу рукой по полу, – старый, с миской из-под каши, исчез. Должно быть, я слышала, когда тюремщик его забирал. Улавливаю запах помидоров и замираю. Помидоры я люблю, но есть сэндвич, не зная, что внутри, все же не хочется. Я подумываю его разобрать, чтобы попытаться это выяснить, но тут меня озаряет: если отнести поднос в ванную, я смогу все увидеть при свете.

Сползаю с матраса и, передвигаясь на четвереньках, толкаю поднос перед собой. Открываю дверь туалета, вползаю внутрь. Встаю и поворачиваюсь к двери лицом. Здесь так тесно, что едва хватает места для моих ног и подноса. Закрываю дверь на задвижку, включается свет. Неуклюже присев, беру булочку, которая лежит на обрывке белого бумажного полотенца. Ржаной хлеб, сыр и помидор, все выглядит свежим. Яблоко зеленое, а еще есть пластиковый стаканчик. И с краю – маленькая плитка шоколада.

При виде шоколада у меня поднимается настроение. Похоже на добрый поступок, попытку порадовать меня. Но это может быть и ловушкой, хитростью, чтобы завоевать мое доверие. Я буду тверда. Меня похитили, я пленница, и шоколад ничего не изменит.

9
Настоящее

Снова приносят еду – тот же тюремщик или другой. Сказать трудно, ведь я его не вижу.

– Спасибо, – говорю я. Но он не отвечает.

Не знаю, считался сэндвич с сыром и помидорами обедом или ужином. Кончилось тем, что я дотолкала поднос обратно в свой угол и съела все, сидя на матрасе, решив, что лучше есть в темноте, чем на унитазе. Потом я быстро уснула, а когда проснулась, мне показалось, что прошло много времени. Возможно, я проспала всю ночь.

Подтащив поднос к себе, ощупываю его. На нем миска. Подношу ее к носу – пахнет овсянкой. Окунаю палец – точно, каша. Если они не решили кормить меня этим и на завтрак, и на ужин, значит, пошел второй день. Надо как-то вести счет. Нас с Недом забрали под утро в субботу, семнадцатого августа, значит, сегодня восемнадцатое, воскресенье.

Я задумываюсь – может, дотолкать поднос до туалета и проверить, что мне принесли? Но каша есть каша. Еще раз обшариваю поднос и нахожу банан; неужели вчера я его не заметила? Поискав еще немного, обнаруживаю бумажный пакетик в пару дюймов длиной с крошечными кристаллами внутри. Сахар? Надрываю верхушку, вытряхиваю содержимое на ладонь. Касаюсь пальцем и подношу ко рту. Сахар; судя по величине крупинок и вкусу – будто бы коричневый. Его я тоже вчера пропустила? Нахожу миску, бросаю в нее сахар, нащупываю ложку и размешиваю.

Съедаю овсянку, несу стаканчик в туалет и пью воду, радуясь, что можно сменить обстановку, побыть где-то еще, кроме удушающе темной комнаты.