Его голос звучал словно у человека, поглощенного пучиной дождя.

Я заметил дыру в стене – широко распахнутую крошечную калитку.

Мы с Майком вынырнули из машины вслед за Финном. Я увидел в темноте другие машины и множество велосипедов. Но ни единого огонька. Да уж, это действительно должно быть бурное мероприятие, раз оно окружено такой тайной, подумалось мне. Я натянул кепи, чтобы дождь не полз по моей шее.

Пока мы протискивались через дыру в заборе, Гебер поддерживал нас за локти.

– Вот! – сказал он с хрипотцой. – Держи. Прими, чтобы кровь в жилах не стыла!

Я почувствовал, как моих пальцев коснулась фляжка. Я залил ее содержимое в свои котлы, чтобы пропустить пар по трубам.

– Великолепный дождь! – сказал я.

– Этот человек спятил.

Финн выпил после Майка, который был всего лишь тенью среди теней.

Я озирался вокруг. Мне казалось, что это полночное море, а люди, подобно лодчонкам, снуют по двое или по трое по журчащим потокам, опустив головы и что-то бормоча.

«Боже мой! Что бы это значило?» – спрашивал я себя, снедаемый любопытством.

– Постой! – прошептал Финн. – Сейчас начнется!

Чего я ожидал? Может, сцены из старинного фильма, когда невинного вида парусник внезапно сбрасывает с себя палубные надстройки и как по волшебству появляются орудия и открывают огонь по врагу? Или стены фермы разваливаются, словно картонка, вылезает пушка по прозвищу Длинный Том и изрыгает снаряд по Парижу за пять сотен миль? А здесь, думал я, неужели случится так, что осыплются эти камни, распахнется настежь дом, зажгутся розовые огни и из чудовищной пушки выскочит дюжина розовеньких девочек, не ирландских недомерков, а гибких, упругих француженок, и бросится прямо в объятия этого благодарного собрания?

Зажглись огни.

Я зажмурился.

Вот все безбожное мероприятие разворачивается предо мной под дождем.

Огоньки замигали. Люди заторопились.

Из коробочки на дальнем конце каменного двора выскочил и побежал механический кролик.

Восемь псов, выпущенных из ворот, с лаем понеслись за ним, описывая большой круг. Из толпы не донеслось ни крика, ни шороха. Головы медленно поворачивались вслед за псами. Тускло освещенную площадку поливал ливень. Дождь капал на твидовые кепи и тонкие матерчатые пальто. Дождевые капли отскакивали от густых бровей и острых носов. Дождь барабанил по ссутуленным плечам. Кролик юркнул в свою электрическую нору. Псы с лаем сбились в кучу. Свет погас.

В темноте я обернулся и уставился на Гебера Финна.

– Итак! – крикнул он. – Делайте ваши ставки!

В десять часов мы примчались обратно в Килкок.

Дождь шумел, как океан, долбящий по шоссе исполинскими кулаками; мы так и подъехали к пабу, облитые великой приливной волной.

– Ну, – сказал Гебер Финн, глядя не на нас, а на мельтешащие у нас перед глазами «дворники». – Хорошо!

Мы с Майком поставили на пять забегов и вместе проиграли фунта два или три.

– Я выиграл, – сказал Финн. – И кое-что поставил от вашего имени. В последнем забеге, клянусь, мы все выиграли. Давайте я вам верну ваши выигрыши!

– Гебер, – сказал я, шевеля задеревеневшими губами, – это совсем не обязательно.

Финн пихнул мне в ладонь два шиллинга. Я не стал сопротивляться.

– Так-то лучше! – сказал он. – Теперь выпьем еще напоследок. Угощаю!

Майк привез меня в Дублин.

Выжимая кепи в вестибюле гостиницы, он посмотрел на меня и сказал:

– Вот это и есть бурная ирландская ночка!

– Бурная, – признал я.

Мне было противно подниматься к себе в номер. Поэтому я уселся на часик в читальном салоне сырой гостиницы и воспользовался привилегией путешественника – стаканом и бутылкой, предоставленными изумленным портье. Я сидел в одиночестве, прислушиваясь к дождю, стучащему по холодной гостиничной крыше, думая о смахивающем на гроб ложе Ахава, которое дожидалось меня под барабанную дробь непогоды. Я думал об одной-единственной теплой вещи, существовавшей в эту ночь в отеле, в городе и во всей Ирландии, – о заправленном в пишущую машинку сценарии, где обитали южно-тихоокеанское солнце, горячие ветры, увлекающие «Пекод» навстречу погибели, раскаленные пески и женщины с черными пылающими глазами-угольями.

И я думал о темени за городом, о вспыхивающих огнях, о бегущем электрическом кролике, лае псов, исчезнувшем кролике, погасших огнях и о дожде, хлеставшем по отсыревшим плечам и вымокшим кепкам, о замерзших носах и воде, просачивающейся сквозь твид, источающий запахи овечьей шерсти.

Поднимаясь к себе, я посмотрел в залитое дождем окно. Под уличным фонарем проезжал велосипедист. Он был в дымину пьян. Велосипед вихлял по мостовой, а седока при этом рвало. Но останавливаться из-за этого он не стал, а, продолжая блевать, тупо, урывками крутил педали. Я смотрел, как он исчезает в промозглой мгле.

Затем я на ощупь нашел свой номер, чтобы забыться в нем.

Глава 7

На полпути к пабу «Четыре провинции» и кинотеатру, что на Графтон-стрит, находился лучший во всем Дублине, если не во всей Ирландии (и даже, наверное, на доброй половине Бонд-стрит в Лондоне), магазин охотничьей одежды – во всяком случае, так утверждал Джон.

Это магазин Тайсона. Произнося его название, вы уже явственно видите витрину с охотничьими костюмами, фулярами и светлыми шелковыми рубашками, бархатными охотничьими шапочками, твидовыми брюками и сверкающими сапогами. Если постоять перед ней, то можно услышать, как лошади шлепают губами, фыркают, ржут, подергиваются, чтоб стряхнуть мух, как скулят, лают и носятся кругами счастливые собаки (собаки всегда счастливы, потому и улыбаются, если только не почуют, что хозяин к ним не благоволит). Но, как я сказал, если вы дожидаетесь там, пока кто-то вручит вам уздечку, то хозяин магазина, видя, что вы один из этих загипнотизированных и ослепленных, забредших из конюшни Хьюстона, может любезно пригласить вас войти и окунуться в запахи кожи, сапожной ваксы и шерсти. И застегнуть на вас застежки новой тужурки, подобрать вам твидовую шапочку для тысячи дождей в месяц, ваше копытце и ломать голову над тем, как его запихнуть в сапог, а тем временем англо-ирландских джентльменов вокруг вас обслуживают точно так же, журча нараспев шепелявыми голосами. А погода – не прошло и тридцати секунд, как вы вошли, – испортилась, и вы задерживаетесь против своего желания и покупаете больше, чем собирались.

О чем это я говорил? А, да. Я топтался перед витриной магазина Тайсона три вечера кряду.

Глядя на восковой манекен в полном охотничьем облачении, ростом с Хьюстона и такой же, как он, стремительный и высокомерный, я подумал: «Когда же и я так разоденусь?»

– Ну, как я выгляжу, Джон? – воскликнул я три дня спустя.

Я топтался на парадной лестнице Кортаун-хауса, источая запахи шерсти, сапожной кожи и шелка.

Джон уставился на мою твидовую шапочку и твидовые брюки.

– Чтоб я сдох, – только и вырвалось у него.

Глава 8

– Что тебе известно о гипнотизме, малыш?

– Не много, – сказал я.

– Был когда-нибудь под гипнозом?

– Однажды, – ответил я.

Мы сидели после полуночи у камина с выпитой наполовину бутылкой шотландского виски. Я не люблю этот виски, но поскольку Джон его обожает, то и я пил.

– Итак, ты не попадал в руки настоящего профи, – лениво проговорил Джон, потягивая свой виски.

– Ты, верно, подразумеваешь себя, – сказал я.

Джон кивнул:

– Именно. Я – лучший. Хочешь попробовать, сынок? Я тебе это устрою.

– В тот единственный раз мне пломбировали зубы, и мой зубной врач, гипнодантист…

– К черту твои зубы, Г. У.

Г. У. значит Герберт Уэллс, автор «Грядущего», «Машины времени» и «Человека-невидимки».

– Дело не в том, как это отражается на твоих зубах, а в том, что творится у тебя в голове. Допивай виски и дай мне свою лапу.

Я выпил и протянул ему руки. Джон их схватил.

– Хорошо, Г. У., закрой глаза и расслабься, полностью расслабься, потихоньку, полегоньку, плавно, – бормотал он, пока мои веки смежались, а голова запрокидывалась.

Он продолжал говорить, я продолжал слушать, слегка кивая, вытянув руки и впитывая исходившие от него пары виски, которыми он дышал мне в лицо. Я чувствовал, как расшатываются, разбалтываются кости в суставах, как плоть колышется у меня под кожей, как мне легко, хорошо, приятно, сонно. И наконец Джон сказал:

– Ты уже в трансе, парень?

– Еще в каком, – прошептал я.

– Хорошо. Так и надо. Отлично. Теперь слушай, Г. У. Пока ты в расслабленном состоянии, скажи, какие наставления ты хотел бы услышать от меня. Может, хочешь совет по самосовершенствованию или по поведению на завтрашний день? Выкладывай. Говори. И я просвещу тебя. Только не дергайся. Итак…

Я раздумывал. Голова покачивалась. Веки отяжелели.

– Только одно, – промолвил я.

– И что же это, малыш?

– Скажи мне…

– Ну же…

– Научи меня…

– Чему, малыш?

– Как написать самый величайший, замечательный, сногсшибательный в мире сценарий.

– Будь я проклят.

– Научи, Джон, и я буду счастлив… – сказал я, сонный, в глубоком гипнозе и ожидании.

– Ну, – сказал Джон, придвигаясь ближе. Его дыхание касалось моих щек и подбородка, словно лосьон после бритья. – Вот что нужно делать, малыш.

– Да? – сказал я.

– Напиши самый величайший, замечательный, сногсшибательный в мире сценарий из тех, что когда-либо были написаны.

– Напишу, Джон, – сказал я.

Глава 9

Не так уж часто на долю писателя выпадает молниеносное озарение. Вот он стоит на островерхой башне, умоляя о творческом испепелении, и небеса, поднакопив сил, даруют ему это. Ослепительной раскаленной вспышкой ударяет молния. И на вас за один щедрый миг обрушивается невероятная история, какой вам никогда не придумать.

Вот как это случилось.

Три часа кряду я усердно проработал гарпуном и пишущей машинкой в Кортаун-хаусе. Джон, Рики и я собирались пообедать, чтобы еще разок попытаться ухватиться за бледную плоть великого Чудовища, как вдруг зазвонил телефон. Не прочь отвлечься, мы подняли головы.

Джон схватил трубку, послушал и издал истошный вопль:

– Чтоб я сдох!

Он четко и внятно произнес каждое слово в трубку – нет, не произнес, а проорал:

– Чтоб я сдох окончательно и бесповоротно!

Казалось, Джон пытается докричаться куда-то в Нью-Йорк, а то и дальше. Сжимая трубку, он поглядывал на зеленые лужайки в декабрьском свете, словно надеялся увидеть издали человека, которому он все это кричал.

– Том, неужели это ты? – кричал он.

Телефон прожужжал: да, это действительно Том.

Джон отложил трубку и так же громогласно обратился к Рики на дальнем конце обеденного стола. Я сидел посредине, намазывая маслом тост.

– Это Том Харлей звонит из Голливуда.

Рики ответила одной из своих едва уловимых таинственных улыбок и опустила глаза.

– Том! – сказал Джон. – Чем ты занимаешься? Что делаешь?

Трубка зажужжала.

– Угу, – выразительно сказал Джон, слушая. – Угу! Угу! – кивнул он. – Хорошо, Том. Отлично. Замечательно… Лиза?.. Да. Помню ее. Великолепная девочка… Когда?.. Ну, это же чудесно, Том. Для вас обоих!

Телефон говорил долгое время. Джон посмотрел на меня и подмигнул.

– Том, здесь у нас охотничий сезон. Тут отличная охота на лис. Лучше, чем в Ирландии, не сыщешь в целом свете. Отличные прыжки, Том, тебе понравится!

Рики при этом подняла глаза. Джон отвел взгляд и посмотрел вдаль, на пышные зеленые холмы.

– Лучшей страны не было создано со дня творения, Том. Я собираюсь остаться тут навсегда!

Рики принялась быстро жевать, опустив глаза.

– Здесь прекрасные лошади, Том, – сказал Джон. – А ты разбираешься в лошадях лучше меня. Короче, вам надо выбраться сюда и полюбоваться здешними красотами!