Пенумбра потирает подбородок, и взгляд у него становится мечтательный.

– Возможно, – наконец отвечает он. – Может, и пора воскресить энтузиазм, который был у меня тридцать один год назад. Я поразмыслю над этим, мальчик мой.

Я еще не отказался от идеи отнести одну из прошлых книг учета в «Гугл». Дома, растянувшись на диване в тени Мэтрополиса и попивая «Энкор Стим», хотя на дворе семь утра, я рассказываю свою историю Мэту, который делает крошечные круглые дырочки на бледно-мраморной коже какой-то крепости. Мэт тут же предлагает план. Я на это и рассчитывал.

– Могу сделать точную копию, – говорит он. – Без проблем, Дженнон. Только принеси фотографию.

– Но ты же не можешь скопировать все страницы?

– Только то, что снаружи. Обложку, корешок.

– А что будет, когда Пенумбра откроет твою точную копию?

– Не откроет. Ты же говоришь, это какой-то архив, так?

– Так…

– Значит, достаточно внешнего сходства. Люди предпочитают думать, что все настоящее. Дай им повод, и они поверят.

Это мне говорит мастер спецэффектов, поэтому звучит убедительно.

– Значит, фотографий достаточно?

– Только нужны хорошие, – кивает Мэт. – И много. Со всех ракурсов. При ярком равномерном освещении. Ты понимаешь, что значит яркое равномерное освещение?

– Без теней?

– Без теней, – соглашается он. – Что, разумеется, невозможно. У вас же там круглосуточный магазин теней.

– Угу. Тени и запах книг, все вот это.

– Я могу принести свет.

– Боюсь, это меня выдаст.

– Тоже правда. Может, и с тенями сойдет, если их немного.

В общем, план готов.

– К слову, о темных делах, – говорю я. – Как там с Эшли?

Мэт фыркает.

– Я добиваюсь ее традиционными методами, – отвечает он. – И мне нельзя говорить об этом дома. Но в пятницу мы вместе ужинаем.

– Интересный порядок.

– Наша соседка вся про порядок.

– А она… Ну… А о чем вы говорите?

– Обо всем, Дженнон. И представляешь, – Мэт показывает на бледную мраморную крепость, – она нашла эту коробку. Достала из мусорки на работе.

Потрясающе. Эшли Адамс, скалолазка, готовит ризотто, профи в пиаре – и помогает строить Мэтрополис. Может, она все же не настоящий андроид.

– Это прогресс, – говорю я, поднимая бутылку с пивом.

Мэт кивает:

– Прогресс.

Павлинье перо

У меня и самого прогресс: Кэт приглашает меня к себе на вечеринку. Но я, к сожалению, не смогу пойти. На вечеринки я теперь не хожу, поскольку у меня делу время, когда у всех потехе час. Сердце мое сжимается от печали: мяч у нее, она делает красивый легкий пас, а у меня связаны руки.

как жаль, пишет она. Мы общаемся в гмейле.

Да, очень жаль. Хотя стоп.

Кэт, ты же веришь, что мы, люди, вскоре вырастем из этих наших тел и сублимируемся в цифровой эфир, растратив физические измерения?

точно!!

но ты наверняка не согласишься попробовать.

ты о чем?

А вот о чем: Я буду на твоей вечеринке, но на ноуте. – (Через видеочат.) – А тебе придется всюду меня сопровождать: будешь меня носить с собой и со всеми знакомить. Она ни за что не согласится.

омг, гениально! давай! только тебе придется приодеться. и пить.

Она согласилась. Но: Нет, погоди, я буду на работе, мне нельзя пить…

надо. иначе что это за вечеринка?

Я тут вижу противоречие – Кэт верит в бестелесное будущее, но настаивает на употреблении алкоголя, – однако спускаю это на тормозах, ведь я иду на вечеринку.

Десять вечера, я сижу за прилавком в магазине Пенумбры. На мне светло-серый свитер, рубашка в голубую полоску и прикол, который, я надеюсь, мне еще удастся торжественно продемонстрировать, – безумные штаны с фиолетовым пейсли. Дошло? Меня же никто ниже пояса не увидит… короче, да, надеюсь, дошло.

Кэт выходит в сеть в 22:13. Я нажимаю зеленую кнопку-камеру. Кэт появляется на экране, как всегда, в красной футболке BAM!

– Хорошо выглядишь, – говорит она.

– А ты одета как обычно. И вообще никто не разодет.

– Да, но ты-то у нас будешь просто плавающая голова, тебе надо выглядеть хорошо.

Магазин растворяется, и я всецело погружаюсь в видеоизображение квартиры Кэт – напомню, что вживую я там никогда не бывал. Это лофт открытой планировки, Кэт панорамирует ноутбуком, показывая мне, где там что.

– Тут кухня, – говорит она.

Я вижу шкафчики со стеклянными дверцами, промышленную плиту, схематичный комикс xkcd^[10] на холодильнике.

– Гостиная, – продолжает она, поворачивая меня.

Экран идет темными пиксельными полосками, потом картинка собирается в открытое пространство с широкоэкранным теликом и длинными низкими диванами. На стенах постеры в тонких изящных рамах: «Бегущий по лезвию», «Планета обезьян», «ВАЛЛ-И». Гости сидят кру́гом – часть на диванах, часть на ковре – и во что-то играют.

– Кто там? – щебечет чей-то голос.

Картинка поворачивается, и я вижу круглолицую девушку с темными кудрями и массивными черными очками.

– Это экспериментальный искусственный интеллект, – сообщает Кэт, – созданный, чтобы поддерживать прикольные разговоры на вечеринках. Протестируй. – И она ставит ноут на гранитную столешницу.

Мисс Темные Кудри близко наклоняется ко мне – ой, слишком близко – и щурит глаза:

– Это что, правда? Ты настоящий?

Но Кэт меня не бросает, хотя могла бы запросто: поставить ноутбук, отойти, когда кто-то позовет, и не вернуться. Но нет, она целый час носит меня с собой, знакомя со своими соседями по квартире (Темные Кудри одна из них) и друзьями из «Гугла».

Потом мы идем в гостиную и присоединяемся к игре. Она называется «Предатель»; тощий чувачок с тонкими усиками, наклонившись, объясняет мне, что ее придумал КГБ и секретные агенты играли в нее в шестидесятых. Суть игры – обманывать. Тебе назначают роль, но надо убедить всех, что ты кто-то совершенно другой. Роли прописаны на карточках, Кэт подносит мою к экрану.

– Так нечестно, – говорит девушка напротив. У нее очень светлые волосы, почти белые. – У него преимущество, мы же не видим его целиком.

– Ты права. – Кэт хмурится. – А я знаю, что, когда на нем штаны с пейсли, он лжет.

Я как по команде опускаю ноутбук и показываю свои брюки: раздается такой громкий смех, что из динамиков слышится треск и фузз. Я тоже ржу один в магазине и наливаю себе еще пива в красный стаканчик из праздничного набора. Каждые несколько минут я поглядываю на дверь, и мое сердце пронзает кинжал страха, но алкоголь и адреналин смягчают боль. Клиентов не будет. Их никогда нет.

Потом у нас завязывается разговор с другом Кэт Тревором, который тоже работает в «Гугле», и мою защиту пробивает кинжал уже другого рода. Тревор очень долго рассказывает про поездку в Антарктику (кто ездит в Антарктику?), а Кэт склоняется к нему, словно на нее воздействует какая-то сила притяжения, хотя, может, это просто ноутбук стоит под углом. Остальные потихоньку расходятся, и все внимание Тревора концентрируется на Кэт. У нее горят глаза, и она с энтузиазмом кивает.

Да нет. Нечего выдумывать. Он просто интересно рассказывает. А она немного выпила. И я немного выпил. Но вот не знаю, пил ли Тревор или…

Звонит колокольчик. Я резко перевожу взгляд на дверь. Черт. Это не заблудший одинокий покупатель, игнорировать не удастся. Это мисс Лапин, член клуба. Единственная женщина (насколько мне известно), которая берет Суперстары, и вот она протискивается в магазин, прижимая к себе свою массивную сумку, словно щит. На шляпе у нее павлинье перо. Это что-то новенькое.

Я пытаюсь одним глазом смотреть на экран, другим на мисс Лапин. Не получается.

– Добрый вечер, здравствуйте, – говорит она.

Голос у нее как на старой растянутой пленке: неровный, с перепадами высоты. Она протягивает руку в черной перчатке к павлиньему перу, чтобы поправить или просто проверить, на месте ли оно. Потом достает книгу из сумки. Она сдает «Бёрнса».

– Мисс Лапин, здравствуйте! – говорю я слишком громко и слишком быстро. – Что будете брать?

Может, подсмотреть, что ей надо, в моем вуду-прототипе, не дожидаясь просьбы, но на экране у меня пока…

– Что ты сказал? – врывается голос Кэт.

Я глушу звук на ноутбуке.

Лапин не заметила.

– Ну, – говорит она, скользя к прилавку, – не знаю, как это правильно произносится, может, Парази-был-вич или Пошел-бы…

Она издевается, что ли? Я пытаюсь вбить то, что она говорит, но в базе такого нет. Я пробую другой набор гипотетических звуков. Нет, пусто.

– Мисс Лапин, а по буквам?

– Ах, П, Б, да, Б, Ш, В, нет, простите, Ы…

Да. Она. Точно. Издевается.

– Еще одна Б, нет, там одна Б, И, нет, то есть да, И…

База данных выдает «Пшибылович». Какой-то бред.

Я взлетаю по лестнице и так рьяно дергаю «Пшибыловича», что едва не падает его сосед «Прайор». Я возвращаюсь к мисс Лапин с застывшим стальным раздражением на лице. Кэт молча двигается на экране, машет кому-то.

Я оборачиваю книгу бумагой, Лапин достает было карточку – 6YTP5T, – но потом устремляется к ближним низким стеллажам, где стоят обычные книги. О нет.

Долго идут секунды. Она задерживается у полки «Романы», павлинье перо подпрыгивает, когда она водит головой, читая названия на корешках.

– Так, пожалуй, возьму еще и эту, – наконец сообщает она, неся к прилавку Даниэлу Стил в твердой обложке.

Потом она дня три ищет свою чековую книжку.

– Так, – блеет Лапин, – тринадцать, ну-ка, тринадцать долларов и сколько там центов?

– Тридцать семь.

– Тринадцать… долларов…

Она мучительно медленно пишет, но, надо признать, почерк ее прекрасен. Черные, буквально каллиграфические завитушки. Прижав чек к столу, она медленно выводит: «Розмари Лапин».

Закончив, она отдает чек мне. Внизу мелким шрифтом написано, что она член «Телеграф-хилл Кредит Юнион» с 1951 года. Ого.

Блин. Разве такая пожилая женщина должна страдать из-за моих заскоков? Я смягчаюсь. Стальная маска слетает с лица, и я улыбаюсь – искренне.

– Хорошего вам вечера, мисс Лапин, – говорю я. – Возвращайтесь поскорее.

– Ах, я и так стараюсь как могу. – Она тоже мило улыбается, и ее щеки становятся похожи на бледные сливы. – Festina lente.

Она прячет в сумку добытое сокровище с полки Суперстаров, а вместе с ним свое постыдное увлечение, и обе книги немного торчат: матовый коричневый и красный глянец. Колокольчик звякает, дама с павлиньим пером исчезает.

Время от времени я слышу это от клиентов. Festina lente.

Я снова припадаю к экрану, включаю звук. Кэт и Тревор все еще весело болтают. Он рассказывает очередную историю про какую-то экспедицию с целью развеселить затосковавших пингвинов. Очевидно, это очень смешно. Кэт хохочет, ее смех так и бурлит в динамиках. А Тревор, по-видимому, самый умный и интересный мужчина во всем Сан-Франциско. Они оба не в кадре: полагаю, что она положила руку ему на локоть.

– Эй, ребята, – говорю я. – Чуваки.

Тут я понимаю, что они тоже выключили звук.

Я вдруг чувствую себя идиотом; вся эта затея ужасна. Смысл вечеринки у Кэт был в том, чтобы я рассказывал смешные истории и она касалась моей руки. А этот эксперимент с эффектом присутствия, напротив, смысла лишен; все наверняка смеются надо мной и корчат рожи, когда я не вижу. У меня горит лицо. Им заметно? Мое изображение на экране приобрело странный красный оттенок?

Я встаю и отступаю из-под взгляда камеры. Усталость заливает мозг. В последние два часа я перенапрягся – как веселый щенок на алюминиевом просцениуме. Все это большая ошибка.