– Нормально, Танюш, – быстро произносит ее отец и бросает на меня опасливый взгляд. – Ты чего выскочила?

– У тебя давление было, я переживала.

– Нормально все, – бросает он слегка раздраженно. – Возвращайся к себе.

В каком-то странном порыве, поддавшись отчаянию от того, что эта красавица сейчас исчезнет из поля зрения, делаю шаг к ней и протягиваю руку.

– Алексей Громов, – представляюсь.

Ее спокойное до этого лицо перекашивает гримаса брезгливости. Я вижу, как Татьяна пытается взять себя в руки и старается не слишком открыто демонстрировать свое пренебрежение. Но ее глаза очень ясно выражают ее ко мне отношение.

Опускаю руку и сжимаю ее в кулак. Чувствую, как во мне поднимается раздражение и злость на эту недотрогу. То есть, пользоваться моими услугами не зазорно, а пожать руку – да? Это что еще за акт протеста?

Первый порыв – свалить из этого дома. Пускай Журавлев со своей норовливой дочкой сами решают свои проблемы. Будет ее Плюханов драть против ее воли – значит, так ей и надо. Но, как только перед глазами встает картинка того, как он это делает, по телу прокатывается волна протеста. Как будто эта девочка уже принадлежит мне, а мое трогать никому не позволено. Но как же, черт побери, хочется научить ее манерам!

– Таня, – тихо, как будто с нотками предостережения произносит ее отец. – Невежливо не поздороваться с гостем.

– Добрый вечер, – недовольно бросает Татьяна и, развернувшись, скрывается в недрах дома.

– Вы ее простите, Алексей Валерьевич, – говорит ее отец, заставляя меня повернуться в его сторону. – Таня очень переживает. Места себе не находит. Вот и ведет себя так… неподобающе. Пойдемте?

Мы заходим в кабинет Журавлева. Он закрывает за нами дверь и предлагает мне присесть в большое кожаное кресло. Сам размещается в таком же, стоящем чуть в стороне.

– Могу я предложить вам чай или кофе?

– Спасибо, я ненадолго. У меня сегодня отец умер, хочу быть рядом с мамой.

– Да что вы говорите? – восклицает Журавлев. – Какая беда. Примите мои соболезнования, – качает головой.

– Спасибо.

– Я могу прийти на похороны?

– Можете. Мой помощник вышлет вам необходимую информацию.

– Ах, как жаль, – вздыхает Журавлев. – Мы ведь после службы и виделись только раз. Он как раз вернулся с очередной миротворческой операции. Хотели встретиться посидеть, да он так и не ответил на мой звонок. Вот жизнь какая бывает. Галочка, наверное, расстроена. Она так его любила! А он! Проходу ей не давал. Все оберегал, никому не разрешал смотреть на свое сокровище.

– Перейдем к делу, – пресекаю причитания, потому что не хочу сейчас говорить о моем отце, которому самое место там, куда он отправился.

– Да, конечно. Я так понимаю, вы подумали над моей просьбой?

– Подумал и поговорил с Плюхановым.

– Он согласился отстать от моей дочери? – Качаю головой, а брови Журавлева скорбно кривятся. – Что же тогда делать?

– Я готов взять ее под свою защиту, но это возможно только при одном условии.

– Каком же? – сглотнув, Журавлев впивается в меня взглядом.

– Если Татьяна станет моей женой.

Он мог бы даже ничего не говорить. Все его чувства написаны на лице. Шок, отвращение, даже ужас.

– Но как же?.. – бормочет он, глядя на меня широко распахнутыми глазами. – Она же совсем юная. И не готова… Да и вас не знает…

Я встаю с кресла. Дальше слушать я его не намерен. Рано или поздно в своих размышлениях он дойдет до того, что я недостоин его дочери. А это я выслушивать точно не собираюсь.

– Если вы или она не согласны, я умываю руки. У вас сутки на раздумья. Свадьба через неделю.

– Зачем же так поспешно? – Журавлев вскакивает следом за мной.

– Затем, что защита ей нужна уже сейчас, а не через месяц или два. Думайте. В течение суток жду ваш ответ. Если вы со мной не свяжетесь или дадите отказ, дальше вы с Плюхановым сами. Доброго вечера.

Даже не протянув ему руку для пожатия, разворачиваюсь и ухожу из этого дома. Перед самым выходом бросаю взгляд на коридор, в котором скрылась Татьяна. Сначала там пусто, но через секунду из-за угла показывается ее голова, а потом, заметив меня, резко скрывается. Хмыкнув, выхожу на улицу и сажусь в машину. Откидываю голову на подголовник и прикрываю глаза.

– Едем домой, – командую водителю, и через секунду машина трогается с места.

Вот нахера мне все это, а? Еще и свадьба так быстро после смерти отца. Люди могут не понять. Но какое мне до них дело, если ладони чешутся, так сильно мне хочется наказать строптивую интеллигентку?

Глава 6 – Шило на мыло

Татьяна

Как только Громов покидает наш дом, я прилипаю к окну, чтобы убедиться, что его устрашающая черная машина наконец покинула наш поселок. Выдыхаю, едва красные огни габаритов скрываются за поворотом, и присаживаюсь на подоконник.

Прикрыв глаза, делаю еще один глубокий вдох.

Громов красивый. В смысле, той мужской красотой, которая не поддается банальным описаниям. Даже я – будущий филолог – не могу подобрать слова для того, чтобы описать его внешность. Она как будто стирается за общим впечатлением от этого мужчины.

На вид ему лет тридцать. Может, чуть меньше. Но в его взгляде столько опыта, что по телу проходит дрожь даже от воспоминания. Я смогла каким-то шестым чувством уловить, что этот опыт не сравнить даже с огромным жизненным опытом моего отца. В том, что пережил Громов, много боли и жести. И это, несомненно, отражается в его резких чертах лица.

Поджатые губы, острый взгляд и крепко сжатые челюсти.

Интересно, он заметил, как я вздрогнула, когда он протянул мне руку? Но меня правда чуть не отбросило назад этой… животной энергетикой. По-другому я назвать ее не могу. В ней есть что-то первобытное, опасное и даже устрашающее.

Не знаю, зачем папа пригласил его в наш дом, но уж точно не для того, чтобы просто выпить чаю. Мне не удалось подслушать их разговор, потому что в нашем доме хорошая шумоизоляция из-за того, что папа некоторое время вел занятия онлайн, а мама любит музицировать по вдохновению. Иногда оно приходит к ней в самый неподходящий момент, когда папа, например, работает. Так что он сделал все, чтобы музыка его не отвлекала.

Я снова и снова прокручиваю в голове образ вечернего гостя папы, когда меня из задумчивости вырывает голос мамы:

– Танюша, а ты чего тут?

Распахиваю глаза и упираюсь взглядом в закутанную в шаль маму. Она обернута ею почти до колен, а ниже выглядывает подол белой ночной сорочки до пят.

– Я думала ты спишь, – решаю обойти ее вопрос, и мне это с легкостью удается.

Моя мама очень… творческая. Она часто витает в облаках, так что переключить ее на нужную мне тему никогда не составляет труда.

– Я читала, а сейчас захотелось чаю. Не составишь мне компанию?

– Конечно.

– Мне показалось, что возле дома была какая-то машина. Но я была в полудреме и не стала проверять. Кто-то приезжал?

– Громов, – раздается слева от нас голос папы. – Девочки, надо поговорить.

– Володя, ты меня пугаешь, – хмурится мама.

– Нечего бояться. Точнее, не меня.

– Ой, господи, – вздыхает мама, а я закатываю глаза. Она у нас такая впечатлительная. Я тоже папиными стараниями без особой брони, но мама совсем как будто не приспособлена к жизни.

Мы перемещаемся в гостиную, размещаясь на большом диване. Папа садится напротив в кресло и сверлит меня взглядом.

– Громов согласился помочь и защитить тебя от Плюханова. – Я медленно выдыхаю и даже начинаю улыбаться. Ну вот! Не настолько плох этот Громов. А я уже надумала себе гадостей про него. – Но с условием.

Папа произносит это так, что мои внутренности как будто покрываются коркой льда. Дыхание застревает в горле, потому что я уже сейчас – до того, как папа произнес это условие – чувствую, что мне оно не понравится.

– Каким? – спрашиваю негромко.

Бросаю быстрый взгляд на маму, проверяя, не упала ли она в обморок. Так сказать, превентивно. Пока еще нет, но кожа уже побледнела. Может, сбегать за нашатырем на всякий случай?

– Ты должна стать его женой, – произносит папа, и у меня такое ощущение, что над головой раздается гром.

– Что? – хватаюсь за горло, потому что застрявший воздух все еще не двигается ни в легкие, ни обратно. – Женой?

– Да, Таня, – кивает отец. – Похоже, это единственный выход.

– Володя, – произносит мама скрипучим голосом. – Но он же… бандит!

– Я знаю, кто он, Рая, – раздраженно бросает папа. – Но, по крайней мере, он не ставит условий, что моя дочь или станет его женой или окажется в могиле.

– Я не пойду за него замуж! – восклицаю срывающимся голосом. – Это же шило на мыло! Что один опасен, что второй! Где гарантия того, что, женившись на мне, Громов сам меня не прибьет?

– Таня! – папа резко осекает меня. – Прекрати! Какой еще у нас выход?!

– Я могу уехать! – вскакиваю с места.

– А учеба? – тихо спрашивает мама, до побеления костяшек сжимая края своей шали.

– Это все, что тебя сейчас интересует? – бросаю на нее хмурый взгляд. – Мам, если меня убьют, учиться будет некому. – Шлепаю себя по бедрам и судорожно вздыхаю.

– Таня, он же может найти тебя и осуществить свою угрозу, – предупреждает папа. – Я могу даже не успеть ничего сделать.

– Ты как будто уговариваешь меня выйти за этого… – кривлюсь, – Громова. Он что-то пообещал тебе за это?

– Татьяна! – рявкает папа, и я понимаю, что перегнула со своей дерзостью.

– Папочка, – падаю на колени возле кресла и хватаю его за руку. – Родной, не отдавай меня им. Ни один из них мне не даст жизни. Ну давай еще подумаем, что можно сделать!

– Таня, неужели ты думаешь, что я не прикидывал все возможные и невозможные варианты? – вздыхает папа, накрыв мою ладонь своей второй. Легонько похлопывая, он продолжает: – Я даже с прокурором общался. В нашем городе на этих двоих нет управы.

– Давай я уеду, а? Куда-нибудь… не знаю. Далеко-далеко. И не буду показываться так долго, пока все не уляжется. Возможно, там найду себе мужчину, выйду замуж, нарожаю детишек. А эти пока… может, перебьют друг друга.

– Не знаю, дочка, – вздыхает папа и прикрывает глаза. – Надо подумать.

– Ты подумай, – прошу его. Во мне загорается надежда, что папа с его светлым умом сможет придумать, куда меня спрятать от этих двух бандитов, которые, кажется, задались целью меня поделить. – Подумай и завтра скажи.

– Громов дал на раздумья всего сутки, – со вздохом говорит папа.

– А потом что?

– А потом он самоустраняется, оставляя нас самостоятельно бороться с Плюхановым. У Громова отец умер, ему сейчас не до нас. Но все равно человек приехал и выразил желание помочь.

Я вскакиваю на ноги и выдергиваю свою руку из-под папиной.

– Выразил желание?! – взвизгиваю. Хочу тормознуть себя, потому что никогда так не разговариваю с родителями, но сегодня ситуация из ряда вон выходящая. И я просто не могу помнить про манеры, которым меня всю жизнь учит мама. – У него одно желание! Такое же, как у Плюханова! Просто они хотят… меня… В общем, это не альтруизм, папа! И Громов не оставит меня в покое, как только я стану его женой! Наоборот, он наверняка будет требовать… разное, – неопределенно машу руками в воздухе, потому что с моих губ не сорвется ни одной пошлости. – И что тогда? Замужество за любым из них захлопнет перед моим носом дверь в нормальную жизнь! И тогда вместо маминой возвышенной музыки я буду слушать какую-нибудь «Мурку», а вместо Достоевского читать пошленькие бульварные романы! Ты такой жизни для меня хочешь?

– Я просто хочу, чтобы ты осталась жива! – рявкает на меня папа.

– А я предпочитаю умереть, чем выйти замуж за одного из этих!