Доберманы сидели на лужайке перед домом, вроде бы не обращая на нас внимания, но, в то же время, я постоянно чувствовала на себе внимательные взгляды их черных блестящих глаз.

– Ага, – торжествующе сказал Ваня, когда мы вышли из калитки.

Я сначала не поняла, что вызвало такой его восторг, но потом тоже заметила следы шин, ведущие от гаража к дороге.

– Он уехал на машине, – выдала я свой вывод, к которому пришла исключительно благодаря дедукции.

– Блестяще, Ватсон, – Ваня похлопал меня по плечу.

– Но что это нам дает? – спросила я.

– Абсолютно ничего, – признался Ваня.

– А почему мы не знает номера его телефона?

– Потому что он никогда нам его не давал.

– Это что, тайна?

– Не знаю, – Ваня пожал плечами. – Ты когда-нибудь видела у него телефон? Или слышала, чтобы он с кем-нибудь по нему разговаривал?

– Никогда, – ответила я, не задумываясь.

– Может, у него вообще нет телефона? – предположил Ваня.

– Разве такое бывает?

– Бывает еще и не такое, – философски изрек Ваня, и мы уехали.

Ваня подвез меня к дому и поехал к себе, пообещав придти минут через сорок. Мне захотелось приготовить на ужин что-нибудь этакое и я придирчиво осматривала содержимое своего холодильника, когда раздался стук в дверь. Я вздрогнула и, закрывая холодильник, прищемила себе палец. Это было совсем не больно. Неужели опять милиция? Может, они уже знают… Неужели мне придется им обо всем рассказать? Ни за что. Они упрячут меня в сумасшедший дом.

Но это была не милиция. Это был Степан Пантелеевич. В светло-сером костюме и шляпе. На дороге возле дома я увидела джип вроде ваниного, только немного меньше.

– З-здравствуйте, – выговорила я, почему-то слегка заикаясь.

– Я вижу, мой визит вас удивил, – произнес Степан Пантелеевич.

– Нет, то есть, да. Я не ожидала, но очень рада. Проходите, пожалуйста.

Я, наконец, догадалась пригласить его в дом. Он вошел, прошел в гостиную, неторопливо огляделся и сел в самое удобное кресло.

– Вы уже знаете? – спросила я.

– Возможно, – спокойно произнес он. – Смотря что вы имеете в виду.

– В лесу нашли мертвую девушку. Задушенную, – выпалила я. – И еще…

– Да? – Степан Пантелеевич смотрел на меня с интересом. И еще мне показалось, что он был немного удивлен. Не шокирован, не возмущен, а именно удивлен, как будто что-то было не совсем так, как должно было быть.

– Ее задушили как раз в ту ночь, когда этот… это… когда пытались задушить меня.

Вот эта новость его совсем не удивила.

– А откуда вы об этом узнали? – спросил он.

– Ко мне приходили милиционеры. Но я тогда уже знала. Мне Серый сказал. Они показывали мне фотографию. Я ее не знаю. Никогда не видела.

– Я подозревал, что произойдет что-то безумное, – задумчиво произнес Орлиный Глаз.

– Безумное, – повторила я.

Мы замолчали. В тишине было слышно только громкое тиканье старых часов.

– Ваня должен скоро придти, – зачем-то сказала я.

– В данный момент его присутствие вовсе не обязательно, – отозвался Степан Пантлеевич. – Хотя должен отметить, что Иван – довольно интеллигентный молодой человек. Это редкость в наши дни, – он хитро посмотрел на меня.

Я удивленно кивнула. Он что, собирается говорить со мной о Ване?

– Я хочу, чтобы вы взглянули на это.

Глаз достал из внутреннего кармана пиджака фотографию и протянул ее мне. Я смотрела и ничего не понимала. Круглая железка, цветочки, листики… Да это же моя пуговица! Только огромная. Я подняла глаза и увидела, что Степан Пантелеевич внимательно за мной наблюдает.

– Моя догадка подтвердилась, – произнес он.

– Какая догадка?

– Когда я увидел эту пуговицу, то сразу подумал, что это и есть ваша пропажа.

– Но… откуда это? Где вы ее нашли? И зачем сфотографировали?

– Это не я ее нашел, – сказал Орлиный Глаз. – Она лежала в кармане убитой девушки. А сфотографировали ее следователи, с одним из которых я хорошо знаком.

– Моя пуговица, – прошептала я. – Лежала в ее кармане? Это… это ужасно.

– Ничего такого уж ужасного в этом нет, – сказал Степан Пантелеевич. – Но это наводит на определенные размышления и подтверждает некоторые мои выводы.

– Выводы? Вы можете делать какие-то выводы? – я была поражена до глубины души.

Лично мне все происходящее представлялось невероятно запутанным, неправдоподобным и жутким нагромождением событий. Какой-то лабиринт из множества нитей, не связанных, но плотно переплетенных между собой.

– Вы тоже можете, – произнес Орлиный Глаз.

– Н-нет, – кажется, заикание начинает входить в привычку. – Я не могу. Я ничего не понимаю. Абсолютно ничего. Может, чаю?

Я вскочила и бросилась на кухню. Если я буду делать что-нибудь вполне обыденное и привычное, то, наверняка, почувствую себя лучше.

– Не стоит утруждаться, – сказал мне вдогонку Степан Пантелеевич. – Я зашел буквально на пару минут, только для того, чтобы показать фотографию.

Я зажгла газ и поставила чайник на плиту. Потом я распахнула дверцы посудного шкафчика и застыла, не в силах вспомнить, что мне нужно взять.

– Но раз уж я здесь, – продолжал Степан Пантелеевич, бесшумно появившись рядом со мной, – вы не будете возражать, если я прогуляюсь по вашему дому?

– Конечно, – сказала я и закрыла дверцы шкафчика. – А мне можно с вами?

– Не вижу для этого никаких препятствий.

И мы отправились в обход бабушкиных владений. В гостиную мы больше не заходили, так что остались две спальни, библиотека и ванная. Мы также заглянули в кладовку и на минуту вышли на веранду. Орлиный Глаз двигался неторопливо и уверено, при этом не произнося ни слова.

– Ну что? – спросила я, когда мы вернулись на кухню.

– Действительно, – сказал он. – За эти шесть лет практически ничего не изменилось. Правда, в тот, последний раз я был только в гостиной… Но мне приходилось бывать и в других комнатах.

Я ждала продолжения, но оно не последовало. Степан Пантелеевич церемонно попрощался, надел шляпу и вышел, сказав напоследок, что мы с Ваней должны непременно к нему заехать около девяти часов вечера.

– Зачем? – спросила я.

– Чаю попьем, – сказал Степан Пантелеевич и еле заметно подмигнул мне левым глазом.

– Чаю, – разочарованно повторила я.

– А к чаю, я надеюсь, будет кое-что очень для вас интересное.

Я вздохнула.

– В чем причина вашей печали? – спросил Орлиный Глаз.

– Во всем, – сокрушенно произнесла я. – Но больше всего в том, что вы все равно не скажете, что же это будет, даже если я спрошу…

Степан Пантелеевич улыбнулся и спустился с крыльца.

– Выше голову, Катерина Андреевна, – сказал он, уже на ходу. – Скоро вы увидите, как эта непроглядная тьма рассеется под яркими лучами солнца…

Все-таки он иногда странно разговаривает, этот Орлиный Глаз.

Я вышла из состояния задумчивого оцепенения только минут через двадцать после его ухода, да и то потому, что пришел Ваня.

Глава 22, в которой речь снова заходит о прозвищах

– Список, – сказала я.

– Что? – не поняла Ваня.

– Я забыла показать ему наш список.

– Глазу?

– Да, – я кивнула и посмотрела на кресло, в котором сидел Глаз.

– Он приходил? – спросил Ваня, проследив за моим взглядом.

– Приходил. Приносил фотографию и звал в гости. В девять вечера.

Я довольно точно пересказала Ване наш разговор.

– Теперь мне по-настоящему страшно, – сказала я.

– Теперь это настоящий детектив, – сказал Ваня с непонятной интонацией, усаживаясь в то самое кресло, где недавно сидел Степан Пантелеевич.

– Почему?

– В настоящем детективе обязательно должно быть убийство, – объяснил Ваня.

– Да, – согласилась я. – И не должно быть любовной линии.

– Кто это сказал? – возмутился Ваня.

– Знающие люди.

Я пошла на кухню, вспомнив, что так и не придумала, что приготовить на ужин. Ваня увязался за мной. Он помог мне высыпать картошку в раковину, а когда я взяла в руки овощечистку, чтобы начать ее чистить, он подошел ко мне сзади, и, взяв меня за локти, сказал:

– Давай я.

Я резко дернулась, вырвавшись из его рук, и отодвинулась от него как можно дальше. Ваня смотрел на меня удивленно и немного испуганно.

– В чем дело? – тихо спросил он. – Кажется, я ничего…

– Почему ты это сделал? Я имею в виду… именно так?

– Не знаю. Видимо, мной управляли звезды, – он попытался беззаботно улыбнуться. – Ты читала гороскоп на сегодня?

Я молчала, закусив губу.

– Катя, что случилось? Я ничего не понимаю.

Ваня сделал шаг по направлению ко мне. Я боролась со страхами и воспоминаниями.

– Когда этот… пустой человек… душил меня, кто-то держал меня за локти, – выпалила я.

– Ох, – выдохнул Ваня. – Извини, я не хотел… пугать тебя или напоминать.

– Ладно, проехали, – сказала я, протягивая ему овощечистку.

Когда я подняла глаза на Ваню, то увидела, что с его лицом творится что-то неладное. Оно одновременно выражало изумление, недоверие и испуг.

– Ты же не думаешь, – почти прошептал он. – Что это был я?!

Я весело рассмеялась.

– Нет, настолько гениальные мысли в мою голову не приходят.

Ваня посмотрел на меня с облегчением и с благодарностью и яростно взялся за картошку, только очистки полетели в разные стороны.

В восемь пятьдесят пять мы подъехали к дому Степана Пантелеевича. Он появился на крыльце ровно в тот момент, когда Ваня заглушил двигатель своего «хаммера». Поздоровавшись, мы, как обычно прошли в кабинет. Я уселась на диван, Ваня – рядом со мной, а Степан Пантелеевич – в свое любимое кресло.

Не знаю, как Ваня, а я с напряженным вниманием, переходящем в патологическое любопытство ждала, когда же Орлиный Глаз начнет рассказывать об обещанном «интересном».

– Помните, вы рассказывали мне легенду о пустом человеке? – спросил Степан Пантелеевич.

– Ну, – сказала я.

– Хорошо помните?

– Нормально.

– Тогда скажите мне, в какое время, по легенде, должен появляться пустой человек?

– В сумерках, – сказала я и замолчала. – За восемь минут до полного наступления темноты. Так что тогда это было… неправильно. Не по легенде.

– Вот именно, – произнес Орлиный Глаз. Он выглядел очень довольным. – И потом, по легенде он не должен никого душить.

– Да, – растеряно кивнула я. – Достаточно посмотреть в его пустое лицо, чтобы… чтобы начать умирать, – закончила я, ощутив, как по моему позвоночнику пробежало целое стадо колючих мурашек.

Я снова увидела эту жуткую черноту на месте лица, и мне захотелось зажмуриться. Но я знала, что это не поможет прогнать видение. Оно рассеется само собой, если не обращать на него слишком пристального внимания.

И в этот момент я вспомнила. Воспоминание пронзило меня с такой пугающей ясностью, что я вскочила. Так же, как и в тот раз… Я тогда резко села на кровати, потому что увидела нечто, безмерно меня удивившее. Не испугавшее, а именно удивившее.

Из-под капюшона, там, где он переходил в черный балахон, выбилась волнистая прядь волос. Темных, но не таких черных, как капюшон. Я видела эту прядь очень отчетливо. Но в тот момент я совершенно не осознавала, что это может значить, что это меняет, и как мне нужно реагировать на увиденное. Я была охвачена ужасом и, когда резко выпрямилась, то почувствовала, что мои локти сковали железные тиски, не дающие мне пошевелиться. Я опустила глаза и увидела на своих локтях серые сморщенные пальцы. Такие же пальцы тянулись к моему горлу. Тогда я и потеряла сознание.

– Это было… это была женщина, – прошептала я, глядя на Степана Пантелеевича.

– Значит, вы вспомнили?

– Да, я вспомнила. Я видела темные длинные волосы. Вернее, только один локон, который выбился из-под капюшона.

– А лицо? – спросил Степан Пантелеевич. – Может, вы видели какие-то очертания лица?