«Подумаешь, – хмыкнула мышь на бегу, – да по теории шести лапопожатий я моментально окажусь племянницей космической мыши!»

Саша

Cил совсем не осталось. Саша хотела лечь на белую кушетку рядом с Мией и закрыть глаза на целую вечность. Ясно, что война против мужа проиграна: нет оружия, союзников, денег, сил. Удивительно, как это Пол до сих пор не заблокировал кредитную карту. Это явно была очередная игра, и скоро она закончится.

Недавно Саша рассказывала психотерапевту, как однажды ночью лежала на газоне перед домом в разодранной пижаме, сплевывала кровь и вдруг заметила блестящий глаз в щели между перекладинами соседского забора. Встав на четвереньки, она подползла ближе, просунула в щель руку, и теплый язык скользнул по ее перепачканной ладони. Пес заскулил. Удивительно, в детстве она боялась больших собак, а тут не задумываясь протянула руку.

– Почему вы не обратились в центр помощи жертвам насилия?

– Мне не приходило в голову, что я жертва насилия, и я даже была счастлива. Жутковато звучит, правда? А еще всегда было страшно потерять Мию. Я ведь безработная иностранка. Я вечно не соответствовала этому прекрасному, удивительному миру. Немного недотягивала. Муж объяснял, что нужно сделать, чтобы исправиться, а я не понимала – тупая.

Так много всего было: правил, условий. Я путалась, а он уверял, что все просто, нужно только внимательно слушать. Муж ведь пожалел меня, потому что я до встречи с ним жила неприкаянно.

– Расскажите.

– Ой, я не знаю, что рассказывать. Просто понять не могла, как все устроить. Окончила университет, начала работать. Я искусствовед, и мать говорила, что с такой профессией вечно буду побираться, а получилось найти работу в одной компании, которая занималась оценкой антиквариата. Меня там пригрели еще с университета. В общем, моталась по командировкам и в разных странах пожила.

– И все равно чувствовали себя неприкаянно?

– А, да. Сначала я не понимала, пока не встретила Пола. Он ткнул меня носом. Сказал, что человек должен четко понимать, для чего он вообще живет, а я не понимала, не задумывалась тогда. Много работала, обитала среди людей искусства. У меня подруга, например, писала монографию о Шагале. Я Полу рассказала, а он сморщился: «Ты не умеешь отстраняться. Тебя чересчур увлекает чужая жизнь». Я подумала, что и правда, меня увлекает, я упиваюсь чужой жизнью – наверное, потому, что у меня своей настоящей нет. И еще его раздражало, что я постоянно смеялась. В детстве у нас дома тоже как-то не принято было хохотать. Считалось проявлением несдержанности. И мы с подружкой по дороге из школы, бывало, насмеемся, чтобы дома уже не хотелось. А когда я самостоятельно жила, то, знаете, все время было смешно. Я и смеялась. Пол переживал, потому что такое поведение – признак расстройства.

– Правда? Не знала, – улыбнулась психотерапевт.

– Ну, вот Пол статью мне показывал на эту тему из медицинского журнала. Знаете, я иногда смеялась даже над картинами. Например, я все знаю о художнике, могу рассказать, в какой период он работу создавал, что там и зачем, но обязательно байку какую-нибудь вспомню, или без повода смешно станет.

– Здорово! И потом за то, что вам было смешно от Пикассо, допустим, муж начал вас бить?

Саша теребила застежку на спортивной кофте. У нее задергалось правое веко и зашумело в ушах. Как же стыдно! Все, что приходится обсуждать, стыдно.

– Вы делились с кем-то своей бедой?

– Да, как-то попробовала поговорить с мамой. Она сказала, что я жутко себя запустила.

– И все?

– И все. Мы не близки.

– Когда вы приняли решение расстаться с мужем?

– Я еще не приняла этого решения. Мы по-прежнему живем в одном доме. Но я поняла, что он уничтожает меня, и все, что было раньше, – ложь. Меня озарило, хотя это озарение постоянно нужно восстанавливать и поддерживать. Вроде все мелочи соберу и по полочкам разложу, а потом опять все смешивается, путается. И еще. Не знаю, как сказать. Он как будто забирал себе то, чем я дорожила.

– Можете сказать, что именно?

– Сейчас. – Саша зажмурилась. – Представьте, что вы очень любите свою профессию, а человек, которому доверяете, постоянно говорит, что вы в своем деле ничего не стоите – так, сбоку припеку. Часто это звучит мимоходом, вроде шутки. Потом, в компании, ваш муж вдруг рассказывает почти слово в слово то, что рассказывали накануне вы, но выдает это за свое мнение, за свое знание. И ты стоишь раскрыв рот, потому что тебя нагло обокрали, но невозможно ничего доказать. На твои вопросы всегда готов ответ: «Милая, конечно, теперь тебе кажется, что ты все знаешь». А я знаю! Это я рассказала ему однажды, что Моне и Мане впечатлились плоскими, графическими работами японцев, и эксперименты с перспективой заметны у Мане в «Завтраке на траве». Я обратила внимание Пола, что Мане сильно укорачивает перспективу. Да, это не мое открытие, ничего сногсшибательного, но перед друзьями на вечеринке звучало эффектно. И, разумеется, я этого «никогда раньше не говорила».

– Когда вы это поняли? – Психотерапевт сбросила красивые замшевые туфли и забралась в кресло с ногами. На правой лодыжке Саша разглядела сложную татуировку – на руну похожа.

– Что?

– Когда вы поняли, что все рухнуло?

– Когда он чуть не задушил Мию.

– Вы уйдете от него?

– Да.

– По поводу озарений: полезно все записывать и перечитывать. Факты забываются, покрываются толстым слоем переживаний, а ведь за ними – правда. Записывайте, хорошо? Дневник поможет вам потом не вернуться.

– Не вернуться?

– Дело в том, что уход – это важный шаг, но не обязательно точка. Вам потом предстоит очень серьезно работать над тем, чтобы удержаться от возвращения. И мы будем наращивать силы уже сейчас. Не лукавьте, не пытайтесь рассуждать, почему муж ударил вас по лицу, пишите как есть: про то, что больно, страшно. Больше фактов. Даже если происходящее покажется вам абсурдным. Хорошо?

– Хорошо.

– А к уходу вам надо очень тщательно подготовиться. Быстро и тщательно. Я сейчас напишу вам все по пунктам. Но этот листок вы не понесете домой, вы выучите все наизусть здесь. Не обязательно запоминать детали, а важное останется с вами. Наша встреча сегодня закончена. Деньги можете заплатить секретарю.

– Знаете, доктор, на следующий сеанс я вряд ли найду деньги.

– Что ж, пока постарайтесь потратить оставшиеся на то, что я вам напишу.

Хорошо, что тогда ей вручили пошаговую инструкцию, иначе пришлось бы туго. И теперь инструкция помогла собраться с мыслями и силами.

Саша встала. Врач из медицинского пункта аэропорта что-то писала за столом. Мия тормошила новую подружку – тряпочную утку. «Странно, что она не хватилась своего зайца», – подумала Саша. Заяц сбежал от них в суматохе. Скорее всего, выпал по дороге через терминал, его подобрал уборщик и запихнул в мусорный мешок.

– Мия, нам пора устраиваться на ночлег. – Саша пригладила дочке волосы.

– Мы не полетим?

– Сегодня точно нет. Сейчас пойдем в гостиницу и отдохнем.

Врач оторвалась от записей, сняла очки и, вздохнув, посмотрела на Сашу. Саша заметила, какое у нее приветливое, спокойное лицо. Карие глаза, ровная кожа, красиво убранные волосы с легкой проседью. А еще – маленькие пухлые руки без колец и браслетов. Вдруг захотелось приложить эту руку к своей щеке и сидеть долго-долго с закрытыми глазами.

– Держитесь, деточка, – сказала врач. – Вы прекрасная мама! Такая умница! Все сделали вовремя и правильно.

У Саши задрожали губы. Так странно, что ее не ругают, ведь это она виновата, что не уследила, что позволила ребенку схватить чертовы леденцы, – негодная мать.

– Спасибо, – прошептала она и отвернулась.

Роберт

Cовершенно незачем было оставаться в гостинице до вечера – вся работа сделана. Бо укоризненно смотрел на хозяина из-под кресла. Сколько бы ни фыркала девушка-администратор, а собака никому не мешает. Роберт сел в кресло напротив и включил телефон, чтобы еще раз пересмотреть фотографии. Если бы Нора разрешила общаться с мальчиками! Он ведь не посторонний человек – дедушка… А мальчики растут и не знают, что такое провести с дедом каникулы. Он бы сводил их к самолетам. Да он бы показал все самые интересные тайные места в аэропорту, куда никогда не попадет ни один пассажир!

Роберт задумался. И почему он так мало летал как пассажир? То ли не хватало свободного времени, то ли просто не было тяги к путешествиям. Жажду полета он компенсировал парашютами. Больше ста прыжков за всю жизнь! Вики нервничала, когда он отправлялся на летное поле не по работе. Она боялась, что останется вдовой, а получилось наоборот. Ни разу его не подвел парашют, и только однажды ее подвел крошечный тромб, который оторвался и не оставил шансов.

Роберт отключил телефон, поднялся с кресла и тихонько свистнул Бо.

– Нет, не через холл, дружище. – Он схватил пса за ошейник и направил в сторону технических дверей. – Там слишком много людей. Не будем нарываться. – Бо послушно направился, куда велели.

Оставив Бо на задворках гостиницы, Роберт вернулся в свою каморку, чтобы переодеться. Потом запер дверь и, против обыкновения, пошел в общий холл проведать кактус. Не так уж много на свете живых существ, которых мог проведать старый авиационный техник. Под подошвами ботинок со стесанными каблуками пружинил ворс нового ковра. Месяц назад постелили. Бригада рабочих попалась косорукая, и в одном месте вспучилось, но это если приглядываться, а так хорошо смотрится. И цвет подходящий – серо-голубой, и рисунок есть в мелкую шашечку. Вики бы, конечно, заставила переделывать, но она никогда не работала управляющей гостиницей. За дверью прачечной слышался смех горничных. Мир сжался, стал вроде капсулы, в которой есть все необходимое, даже цветущий кактус для души. «Спасибо, Господи! Ты все устроил».

В холле было пусто. Только девушка-администратор с красными щеками перебирала бумаги за стойкой и двое постояльцев на диванчике в углу – высокая светловолосая женщина и девочка лет четырех-пяти. Роберт прошел мимо прямиком к кактусу.

– Послушайте, неужели совсем ничего нельзя сделать?! – голос женщины прозвучал с таким отчаянием, что Роберт обернулся. Она рывком поднялась с диванчика и подошла к стойке.

– Я объяснила вам, мадам, мы не можем поселить вас бесплатно или в долг – такие правила. Ваша карта заблокирована. В здании аэропорта есть комната отдыха для пассажиров, час пребывания стоит…

– У меня в кармане одна мелочь, которой хватит на бутылку воды. Это все! Сколько раз повторять?!

– Простите, мадам.

– У меня больной ребенок!

– Простите, мадам.

– Позовите управляющего!

– Управляющего сейчас нет. Только завтра. Приходите завтра, – заученно тараторила девушка-администратор.

– Дедушка, а этот цветочек спит?

Роберт обернулся. Рядом с ним стояла девочка и показывала пальцем на кактус.

– Спит, детонька. – Он присел на корточки. Девочка внимательно посмотрела на него. У Норы такие же глаза – зеленые, как стеклышки, обкатанные морем! Только у девочки чуть косят, самую малость, но он заметил. Роберт приложил ладонь к левому нагрудному карману куртки – «сердце зашлось», как говорила его мать.

– А я сегодня опять почти умерла, – улыбнулась девочка.

– Как это?

– Из-за леденцов. Я иногда удушаюсь от разной еды.

Сердце снова толкнулось в грудную клетку. Он давно понял, что иметь такое чувствительное сердце – та еще морока.

– Мия! – позвала женщина. Она шла к ним, и новый ковер – серо-голубой в шашечку – пружинил под подошвами белых ношеных кроссовок.

– Мамочка, не плачь! – Девочка встрепенулась. Роберт заметил, как сразу сморщилось ее личико.