Колесников покачал головой. Сергей Мефодьевич осторожничал, но взять на вооружение современные подходы к семейной жизни не мог. Как бы то ни было, знакомиться легко и без затей у него не получалось. Самому себе он объяснял это так: «Я не Петрушка базарный, чтобы прыгать и завлекать. Я при живой жене был примерным семьянином и сейчас свои принципы не нарушу!» Обычно больше чем одного похода в кино с дамой у него не случалось.

Однажды Полина спросила отца об одной его знакомой:

– Почему ты с ней не встречаешься? Она симпатичная, работает, живет одна. И веселая такая.

– Злобная, – односложно ответил отец.

– Что? – удивилась дочь. – Она злобная?! А с виду такая милая.

Сергей Мефодьевич помялся и рассказал следующую историю. Они сидели в кафе, когда туда вошла семья – папа, мама и сын. Лицо женщины было обезображено ожогом. Рубцы были заметны и портили миловидную внешность. Колесников пристально вгляделся в женщину и сообщил своей спутнице:

– Баба какая страшная, рябая вся!

Спутница вскинула глаза на Сергея Мефодьевича и медленно произнесла:

– Ты тоже не красавец. Нос, как клюв у попугая. А ведь эта, как ты выразился, «рябая баба» пострадала, с ней произошел несчастный случай. А ты с таким носом уродился.

Ложечка звякнула о вазочку с мороженым – это Колесников опешил. Ему захотелось тотчас взглянуть на себя в зеркало. Он не услышал главного, что ему только что сказали. Вечер этот не удался, да и больше на свидания милая женщина не приходила.

– Папа, ты дурак?! – воскликнула Полина. – Как вообще можно было так выразиться о женщине?!

– Я правду сказал! – спокойно ответил Колесников.

– Ты гадость сказал. Впрочем, это твоя жизнь, ты и разбирайся.

– И разберусь! – огрызнулся Сергей Мефодьевич.

Больше они никогда не разговаривали на подобные темы. Но Полина, которая съехала от родителей еще в свои двадцать, впервые задумалась – от чего же все-таки умерла мать. «Ведь он всегда думал о нас, о семье. В доме всегда все было. Он работал, работал, работал. Квартиры покупал. Машины покупал, в доме всегда был достаток. Мама была хорошей хозяйкой. Одна дача чего стоит – несчетное количество банок с солеными огурцами, – думала Полина, разбирая запасы в гараже, – черная смородина с сахаром, яблоки сушеные. И это все она. Зачем? Если мы все всегда могли купить! Отец эти правила завел, а она им следовала. Даже не возражала. Но сколько же сил на это уходило! Интересно, он хоть когда-нибудь сказал ей: “Брось! Не гни спину на этих грядках, сколько нам того надо? Купим в магазине!”»

Полина пришла к выводу, что ее отец никогда не говорил матери ничего подобного. Ведь это были раз и навсегда заведенные им правила. Он был хозяином положения. «Как это у него получилось – стать главным? При жене – кандидате наук с хорошей зарплатой, ведущем специалисте управления? Как случилось, что она безропотно пахала на этом бесконечном домашнем поприще?» – Полине не давали покоя эти вопросы. В ее глазах отец превращался в человека загадочного и малоприятного. Когда он обмолвился, что во время командировки в Москву познакомился (тут он слегка преувеличил) с красивой женщиной, Полина новость одобрила, а про себя вздохнула: «Будем надеяться, что она не только красивая, но и с характером!»

* * *

Архипова и Колесников общались почти каждый вечер. Около восьми часов, когда Александра только выходила у себя на Соколе из метро, раздавался звонок.

– Не помешал? – спрашивал Сергей Мефодьевич, но ответа не ждал, сразу принимаясь делиться новостями. Александра очень быстро привыкла к его звонкам. И не обижалась, что собеседник совсем не интересуется ее делами. Более того, она с трудом представляла, как в этот час, после лекций и дороги, найти силы что-то кому-то рассказывать. А тут можно даже не слушать, а поддакивать и выражать чувства междометиями. Она шла по вечерней улице, ловила снежинки рукавицей, наслаждалась зимой. А в то же самое время Сергей Мефодьевич в лицах изображал сцену с «мерзким» Колмановичем. Эдуард Сигизмундович был по-прежнему врагом номер один. Архипова уже привыкла слышать эту фамилию – а еще заметила, что в деяниях этого персонажа нет ничего криминального. Его поступки в пересказах Колесникова даже казались забавными. И однажды она не выдержала.

– Кажется, я скоро влюблюсь в этого легендарного персонажа! – рассмеялась она.

– В какого? – не понял Колесников.

– В этого самого ненавистного вам Колмановича.

– Почему ненавистного? – разозлился Колесников. – Просто я считаю, что у человека должна быть мораль. Принципы. Человек должен быть порядочным.

– Да? Ну а вы сами? Когда при всех насмешничали над курсантом Поспеловым. Ваша шутка была неприличной. Вы намекнули, как мне помнится, на венерические заболевания.

Архипова давно хотела вернуться к этой истории. Ей не давало покоя то, что Колесников воспользовался своей силой. Студент ему ответить не мог. Но к огромному удивлению Александры, Колесников ничего не ответил, а перевел разговор на другую тему.

Но было в разговорах и много интересного. Оказалось, когда-то Сергей Мефодьевич стоял перед важным выбором: в молодости ему хотелось заниматься музыкой. «Понимаешь, я очень любил петь, сочинял мелодии. Простенькие, но мне самому они нравились. Хотелось сочинять душевную музыку, добрую. Конечно, подводило знание классической музыки. Невольно “цитировал”», – рассказывал Колесников Александре.

– А ты хорошо знаешь классическую музыку? – переспросила она.

– О да! На слух могу узнать концерты Брамса. Хорошо знаю Мусоргского. Люблю Моцарта, Вивальди.

– Кто же этих двоих не любит, – произнесла Архипова. Ее знакомый представал в новом свете. Если сначала ей казалось, что перед ней добросовестный, исполнительный служака, поклонник уставов и правил разного толка, то теперь он оказывался человеком, способным переживать. Александра всегда считала, что музыку любить и понимать может лишь человек эмоционально одаренный. «А так сразу и не скажешь… Иногда он поражает скупостью чувств», – подумала Архипова и решила повнимательней приглядеться к этому человеку. А Колесников продолжал удивлять. В разговорах он цитировал философов, обнаруживал широкие познания в медицине, судил об актерах и театре, обсуждал политиков и моду. Сергей Мефодьевич поражал широтой знаний и… категоричностью суждений. Архипова пока слушала и не спорила – хотя многие взгляды собеседника ей казались странно несовременными. Она никак не могла составить мнения о нем – каждая беседа преподносила сюрпризы. Одно было понятно: мужчина заслуживал внимания. Он был умен, интересен, умел делать комплименты. Они были неброскими, но в них обнаруживалась наблюдательность и стремление быть приятным. Очень скоро Архипова поймала себя на том, что ждет его звонков – общение разжигало любопытство. Но сама она не звонила. Было у нее такое правило – не звонить мужчинам, которым нравилась. А она, несомненно, нравилась Колесникову: он так часто звонил, так подолгу с ней разговаривал. В конце каждой беседы непременно следовала фраза: «Я не исчезаю. Завтра выйду на связь. Прошу, сними трубочку, когда увидишь мой номер!» Архипова умилялась: «В его жизни были случаи, когда женщины не хотели с ним разговаривать. Как это грустно!» И вот в ее душе появилось не только любопытство и сочувствие, но и понимание. И даже нежность. Архипова принялась анализировать эти разговоры – за каждым предложением ей виделся глубокий смысл. По этому поводу подруга Таня Степанова сказала:

– Подруга, судя по тому, что ты занимаешься фигней, ты влюбилась.

Архипова опешила. Потом рассмеялась. А потом призадумалась. Они общались уже несколько месяцев. Два раза в день, утром и вечером. Рассказывали друг другу обо всех событиях и происшествиях. Давали друг другу советы. В конце концов жизнь обоих стала немыслима без этого общения. И тогда Сергей Мефодьевич купил билеты на поезд Москва – Санкт-Петербург.

Одним апрельским вечером, когда на ветках уже орали пьяные от весны воробьи, он позвонил Архиповой. Звонил позже обычного, а голос сбивался на фальцет.

– Александра! – начал он и замолчал.

– Сергей! – в тон ему ответила смешливая Архипова, ее развеселила интонация конферансье.

– Не перебивай, – приказал Колесников.

– Не буду, – ответила Архипова.

– Саша! – не выдержал Сергей Мефодьевич и хихикнул. – Не смеши меня.

– А ты меня еще Шурой назови, – отвечала Архипова.

– Извини, знаю, ты не любишь эти варианты. Ты – только Александра.

– Что сказать-то хотел? – спросила Архипова.

– Ах да, ты меня сбила.

– Я не тебя сбила, а пафос.

– Я билеты купил тебе. Сейчас вышлю на почту. Выезжаешь в пятницу вечером. Возвращаешься в воскресенье вечером. Но поздно. Мне хотелось, чтобы ты дольше побыла у нас.

– Сергей?! – Архипова растерялась. – Но… спасибо! Ты бы предупредил. Я и сама могу билеты купить. Не люблю в долг жить… И… вообще. Деньги тебе переведу сейчас же.

– Ты едешь в бизнес-классе. А остановишься у меня дома, – как-то снисходительно произнес Колесников, и Архипова поняла, что цена на билеты заоблачная, а идея совместного проживания обсуждению не подлежит. Архипова растерялась. Во-первых, она всегда пользовалась эконом-классом, а проживание с кем-то под одной крыше вообще было для нее мукой. «Я его знаю всего несколько месяцев. Маньяк, может быть, какой-нибудь. Кто так поступает?! Он же меня, наверное, и не помнит», – думала она.

– Я и бизнес-класс могу оплатить, – сухо сказала Александра. Что-то в этой ситуации ей не нравилось. Вернее, ей не нравилось все. И то, что не учли ее планов и возможностей, что не поинтересовались ее привычками, что пытаются ею распоряжаться. «Здорово! В пятницу выезжай, в воскресенье возвращайся, живи там, где я сочту нужным. Ваше мнение нам интересно, но во внимание мы его не принимаем! Как это там: “Демократия у нас есть, но мы ее не практикуем”», – подумала Александра.

Колесников, замерший на том конце провода, ждал ее реакции. Он чувствовал, что огорошил Архипову: эффект был несколько иным, чем он ожидал.

– Я должна поразмыслить, – наконец произнесла Александра.

– Конечно, конечно. Я понимаю, – заторопился Сергей Мефодьевич. – Мне хотелось сюрприз устроить, но я не подумал о твоей работе.

«И моей жизни вообще!» – подумала про себя Архипова. Раздражение не проходило, но сейчас к нему примешалась жалость. Она вдруг поняла, что этот мужчина, который вот уже несколько месяцев исправно общается с ней по телефону, страшно одинок. «Будь у него подруга или дочь, которая внимательна к нему, вряд ли бы на такое пошел. А у Колесникова, видимо, друзей нет, а с дочерью особо не общается… Не позавидуешь», – размышляла Александра, слушая объяснение Колесникова.

– Хорошо, завтра дам ответ, – наконец произнесла она. – Я хотела поработать над лекциями, а еще в пятницу у нас встреча с представителями Управы. Постараюсь как-то все это утрясти.

– Пожалуйста, постарайся, – в голосе Сергея Мефодьевича слышались умоляющие нотки. «Куда делся гонор?!» – удивилась Архипова. У нее, конечно, не было особых дел на эти выходные, но нужно было все обдумать и… посоветоваться с подругами.

Первым делом она набрала телефон Тани Степановой. Степанова, словно это она звонила Архиповой, а не наоборот, тут же воскликнула:

– Я же говорила, что надо приезжать к нам! В лесу пошли сморчки. Все потому, что теплый апрель. Почти как май.

Архипова поморщилась – она не терпела грибы.

– Таня, мне совет нужен, – начала она.

– Зачем тебе совет, если глупость ты уже сделала?! Я по голосу слышу, – тут же ответила Степанова.

– Нет, еще не сделала. Поэтому тебе звоню.

– Странно! Ты же обычно делаешь, а потом совета просишь.

Архипова вздохнула и рассказала про Колесникова. Степанова призадумалась и спросила:

– Как он общается? Как ненормальный?